того, как часовые заметили нас и подняли шум...
— ... и мы пошли небольшой горсткой на открытый штурм! — подхватилЭвбулид.
— Честно скажу тебе, такого я больше не видел ни в одном бою! Туловищабез голов, головы без туловищ... ошпаренные горящей смолой рожи со свареннымиглазами! А сверху — копья, пики, стрелы, раскаленный мелкий песок, которыйпродирает до самых костей!.. Не хотел бы я, — передернул плечами римлянин, —чтобы такое приснилось мне, не то что увиделось бы еще!
Он сам, не дожидаясь повара, наполнил до краев свой кубок и выпил егоединым залпом. Заново переживая ту страшную ночь, Эвбулид последовал егопримеру.
— Мало кому из счастливчиков удалось увидеть вершину стены! — вздохнулон.
Квинт стукнул дном кубка по столику:
— Но мы-то с тобой увидели! И отвоевали у проклятых пунов башню! А все —Тиберий!
— Да, он первый, подавая пример, перешел по перекинутой доске надпропастью... Как было отставать от этого совсем еще юноши?
— Выпьем за него, дружище!
— За Тиберия Гракха! — охотно поднял кружку захмелевший Эвбулид.
— За Сципиона Эмилиана!
— ЗаСципиона!
— За...
— ... тебя, Квинт! — воскликнул, перебивая гостя, Эвбулид.
— Спасибо, дружище.
— Судя по твоим дорогим одеждам — ты скоро выбьешься в сенаторы? Знал лия, спасая на карфагенской стене простого центуриона, что дарю Риму его будущегосенатора?
— Увы! — вздохнул Квинт. — Я только лишь всадник, хотя, поверь, этонемалая и уважаемая должность по нынешним временам. После войны с Коринфом янакопил четыреста тысяч сестерциев, необходимых для того, чтобы попасть в этовторое сословие Рима, и теперь вот, — приподнял он край тоги, показывая узкуюпурпурную полоску на тунике. — Эта полоса, да еще право носить на пальцезолотое кольцо. А в сенат мне не пробиться. Эта должность предназначена спеленок только самым знатным — таким, как Сципион или Гракх. Отец стараетсяпровести на высшую должность сына, дядя — племянника, дед — внука, брат —брата. Что им какой-то Квинт Пропорций?
— Не какой-то, а самый благородный и храбрый квирит! — ревниво поправилЭвбулид. — И если ты мне возразишь, то я... убью тебя!
— Эх, дружище! Даже трижды благородному и храброму всаднику доступ всенат закрыт уже потому, что мы, всадники, занимаемся ростовщичеством и ведемкрупную торговлю. А это ка-те-го-ри-чес-ки запрещено отцам-сенаторам! Так чтолишь какое-то чудо, величайшая заслуга перед отечеством может помочь мнепробиться в сенат и заслужить право оставить потомкам свое почетное восковоеизображение...
— И это чудо произойдет! — воскликнул Эвбулид. — Я прошу об этом гору иземлю!
— Да будут твои слова услышаны всеми небесными и подземными богами!
— Я пью за твою новую тунику с широкой пурпурной полосой!
— А я за процветание твоей мельницы! Кстати, надеюсь, она уже работает?
— Еще как, Квинт! Армен говорит, что мука выходит из-под жерновов легчепуха! А все ты, Квинт. Все благодаря тебе!
— Какие могут быть счеты между старыми друзьями! — упрекнул Эвбулидагость. — Я же говорил, что эта мельница принесет тебе немалый доход. И девятьоболов на мину1 с того, что ты получил от меня,покажутся тебе сущей безделицей!
— Как девять?! — не понял Эвбулид. — Ты шутишь, Квинт?..
— Дружище!
Римлянин поднес ко рту остатки угря, шумно захрустел солью.
— Мы теперь с тобой деловые люди, — не переставая жевать, пояснил он. — Ктому же старые друзья. У тебя сегодня радость — заработала мельница. А у меня —несчастье. Брат сообщил, что пираты захватили две триеры, которые везли изАлександрии наш товар. Если бы не это, конечно, я назначил бы тебе шесть оболовна мину, как делают у вас в Афинах, и, поверь, даже еще меньше. Но теперь немогу.
«Вот она, месть Гермеса!» — быстро трезвея, подумал Эвбулид. Он проглотилкомок в горле и с трудом сказал:
— Хорошо, Квинт. Твое несчастье — это мое несчастье. Как говорим мы,эллины, только больная душа может быть глухой к чужой беде. Кому, как не нам,старым друзьям, выручать друг друга? Девять оболов, так девять... Хотя теперьмне, конечно, куда труднее будет выбраться из нищеты!
— Ну, это уже твои заботы, — нахмурился Квинт. — Мне по горло хватает исвоих. Да, надеюсь, тот облезлый раб, которого я у тебя видел, не из тех, коготы купил сегодня?
— Что ты, Квинт! — оживился Эвбулид, вспоминая, что не сказал самогоглавного. — Мне удивительно повезло! На сомату привезли пятерых сильных, какГеракл, рабов! О них уже даже ходят легенды по городу!
— Надеюсь, это были сирийцы?
— Нет! Клянусь, ни за что не угадаешь!
— Фракийцы?
— Нет!
— М-мм... Геты?!
— Нет, Квинт, нет! Это были сколоты!
— Сколоты?..
—Да! Огромные светловолосые скифы с голубыми глазами! Я оказался первымна «камне продажи» и купил их всего за десять мин.
— Как! Всех?!
— Да! — торжествуя, ответил Эвбулид. — Ну, что скажешь?
Он взглянул на гостя, ожидая удивления, одобрения своей покупки. Но Квинтнеожиданно для него покачал головой и скривил губы:
— Скажу, что ты дурак, Эвбулид! И я уже начинаю жалеть, что дал тебе вдолг немалые деньги.
— Но почему? — воскликнул ошеломленный Эвбулид.
— Он еще спрашивает! Ты что — никогда не имел больше одного раба?
— Нет...
— Тогда все понятно!
— Что все?!
— Ты нарушил сегодня главное правило хозяина нескольких рабов, — объяснилКвинт: — Нельзя иметь в своем доме даже двух рабов одного племени!
— Почему?!
— Потому что нельзя! Ты удивился тому, что я сплю спокойно, хотя у менядом полон насмерть озлобленных рабов?
— Да!
— А яспросил, о чем думает этот подлый раб!
— Да...
— Думаешь, я это сделал случайно? И этот раб, и все те, что остались уменя дома и на вилле, день и ночь думают об одном: как бы убить меня, причемсамым страшным и мучительным образом. И, если они сговорятся, будь уверен — таконо и будет!
— Но ты сам сказал, что запрещаешь своим рабам разговаривать! — напомнилЭвбулид.
— Правильно, — согласился Квинт. — Но если эти сволочи из одного племени,они договорятся между собой жестами! И отруби им руки — глазами! Выжги глаза —все равно сговорятся на бунт или побег одним им известным способом!
— Но твои надсмотрщики...
— Надсмотрщики — те же рабы, только самые подлые и хитрые! Они первымипредадут тебя при удобном случае!
— Так почему же ты спишь спокойно?! — вскричал Эвбулид.
— А потому, — приблизил к нему лицо Квинт, — что у меня в доме и на вилле— рабы из самых разных племен, воюющих у себя на родине друг с другом, уводящихдруг у друга в плен жен и детей. Рабы, которые не понимают язык и никогда непоймут друг друга! Они следят один за другим, живут как кошка с собакой, а ятолько поощряю это. И верь, они никогда не объединятся против меня, как этослучилось в Сицилии, где мои друзья нарушили главное правило, которое сегоднянарушил и ты! Раб Евн, а теперь, говорят — царь Антиох! — сириец, его жена —сирийка, своих подданных, бывших рабов, он тоже называет сирийцами. В каждомсицилийском доме было по нескольку рабов из непокорной Сирии, и хозяева жестокопоплатились за это. Но скоро все это кончится — вот-вот на остров двинетсяконсульская армия. До чего дожил Рим — консульская армия против царства беглыхрабов! Я лично имею на этот счет свое мнение!
— Какое же? —уныло спросил Эвбулид.
Квинтусмехнулся.
— Еще как-то отец рассказывал нам с братом, что в одной стране, покагоспода воевали, оставшиеся у них дома рабы подняли бунт. Мерзавцы захватиливсе их имущество и жен. Вернувшимся господам, как ты сам понимаешь, ничего неоставалось другого, как отстаивать право на свою собственность мечом и копьем.Но у рабов тоже было оружие, и они недурно им владели. Неизвестно, чем бы всеэто кончилось, говаривал отец, если бы один из господ не догадался отложить всторону меч и взяться за плеть. Услышав знакомое щелканье, рабы побросалиоружие и бросились наутек. Вот как с ними надо разговаривать!
— А мне что теперь делать? — простонал Эвбулид.
— Одного сколота оставить, а остальных продать, пока не поздно! — отрезалКвинт. — Сдать их, в крайнем случае, внаем на лаврийские рудники!1
— Не могу...
— Тогда сделать все, чтобы они ни словом, ни жестом, ни даже взглядом немогли обменяться друг с другом! — подумав, сказал Квинт.
— Хорошо!
— Спать укладывать в разных местах!
— Я сделаю это!
— Залить уши воском!
— Залью, Квинт!
— Вырвать им языки и забить рты паклей!
— Это ужасно... но я сделаю и то, и другое!
— А главное, — Квинт вплотную приблизился к Эвбулиду. — Страх! Надовыявить того, кто способен организовать бунт или подбить остальных на побег, ина глазах у всех избить так, чтобы всю память вышибло из его непокорной головы!
— Кажется, я знаю, о ком ты говоришь... — медленно проговорил Эвбулид изакричал: — Армен!
Старый раб вошел в комнату, с опаской покосился в сторону Квинта.
— Слушаю, господин...
— Бегом на мельницу, скажи надсмотрщику, чтобы оставался там до утра! —приказал Эвбулид. — Пусть уложит сколотов спать во всех четырех углах и завяжетим рты, глаза и уши самой крепкой материей!
— Но рабов пятеро, господин... — осторожно напомнил Армен.
Квинт громко хмыкнул, всем своим видом выражая презрение к Эвбулиду зато, что тот позволяет своим рабам возражать ему.
— Не перебивай! — упрекнул Армена Эвбулид. — Пятого сколота надсмотрщикпусть привяжет за руки к петлям под потолком и бьет его...
— Истрихидой!2
— Хорошо, истрихидой, — согласился Эвбулид. — Но только предупреди, чтобне перестарался! Этот раб самый крепкий и выносливый — он еще будет нужен намельнице! А завтра утром я найму кузнеца, и он прикует всех пятерых к жерновамнавечно.
5.Месть Гермеса
Отпустив Армена, Эвбулид осушил еще один кубок вина и благодарно взглянулна Квинта:
— Дружище, ты снова спасаешь меня! Теперь, благодаря тебе, мои сколоты до