крикнул Серапиону: — Ну, что же ты медлишь? Уводи их!
Тот понимающе кивнув, заторопил господ.
Девушка, идущая последней, оглянулась на незнакомца, их взглядывстретились, и Прот заметил, как невольно подался к ней всадник.
Девушка отвернулась. Всадник с отчаянием в голосе крикнул:
— Да благословят тебя боги! Прощай!..
Серапион подозрительно посмотрел на него и что-то сказал своим товарищам.Те удивленно переглянулись.
Девушка, взойдя на палубу парусника, подняла руку, помахала ею напрощание.
— Прощай... — прошептал всадник. — Навсегда!
Он дал знак моряку приблизиться и протянул ему кожаный кошель.
— Возьми за услугу. Это все, что у меня есть.
— Но я ведь от чистого сердца!.. — забормотал владелец парусника, сопаской косясь на деньги.
— Возьми! — с печальной улыбкой подбодрил его всадник. — Здесь двадцатьпять золотых статеров. Это спасет твою семью от нищеты.
— Но это м-много! — заикаясь, вымолвил владелец парусника. — Это оченьмн-ного...
— Не думай, что я, как бывший раб, не могу отличить медного обола отсиракузского статера! Я прекрасно знаю, что на эти деньги можно построить три,даже пять твоих парусников. Но люди, которых ты должен доставить в Рим, стоятбольше... В сто, в тысячу раз! — Голос всадника сорвался, и он тихо добавил: —Есть вещи, которые нельзя измерить ни блеском серебра, ни тяжестью золота. Тыпонимаешь меня?
— Да-да! Конечно! — не веря своему счастью, вскричал моряк, хотя весь видего выражал недоумение тому, что на свете что-то может быть лучше приятнойтяжести золотых монет.
— Но если ты погубишь их, то, клянусь Афиной Палладой, ты узнаешьистинную цену этим статерам! Цену – крови! — пригрозил всадник. — Иди и помни,что я тебе сказал!
Владелец парусника, кивнув, попятился. Потом сорвался с места и побежал.Поднявшись на палубу своего судна, он закричал матросам, чтобы скорее поднималипаруса. Наконец оттолкнул кормчего, и сам стал за рулевое весло.
Всадник долго смотрел на уходящий вдаль парусник. Лишь когда егоочертания слились с рябью морских волн, вспомнил о рабах.
— Так, значит, вы ничего не понимаете?
— Да, господин! — ответил за всех Прот.
— Не называй меня так!
— Но твои дорогие одежды, золотое оружие... — пробормотал Прот. — Судя повсему, ты очень важный человек в Сицилии!
— Да, я член Совета базилевса Антиоха, — кивнул всадник. — И все равно повторяювсем — не называйте меня господином!
— Хорошо! — охотно согласился Афиней и с жадным любопытством спросил: — Апочему Антиох? Разве мы в Сирии?
— Мы в Новосирийском царстве! — нехотя усмехнулся всадник. — Так отнынеАнтиох повелел называть Сицилию. Сам Антиох — это Евн! Я — Фемистокл. Ну, атебя как зовут?
— Афиней! — охотно ответил грек.
— Как? — вздрогнул всадник. — Знакомое имя... Точно так же называли меняи мои господа. Афиней — значит, раб из Афин! Так ты действительно из Афин?! — вего глазах появилась радость. — Как там они? После рассвета по-прежнему никогоне застать дома? А Пестрый портик? Он все еще собирает вокруг себя философов иротозеев? Что же они обсуждают сегодня?
— Я не был в Афинах двадцать семь лет... — вздохнул Афиней.
— Тогда мои новости будут для тебя куда свежее! — с горечью усмехнулсявсадник. — Ведь я всего два года, как оставил Афины. Вернее... — неожиданнопомрачнел он, — Афины сами оставили меня и сделали Афинеем. Но здесь, вСицилии, я снова стал Фемистоклом!
— А я, значит, Клеобулом? — нетвердо выговорил свое имя грек.
— Да! — улыбнулся Фемистокл. С того дня, как он оставил Афины, его обликизменился почти до неузнаваемости. Тугие щеки запали, лицо посерело, набрякломорщинами на лбу и в уголках губ. Минуя молодость, за годы рабства из юноши онпревратился в зрелого, испытанного и немало побитого судьбой мужчину.
— А я снова стану Дейоком? — уточнил у него Прот, во все глаза глядя нагоры и леса этой сказочной страны, где рабы сами стали господами.
— Конечно! — кивнул ему Фемистокл, и вдруг лицо его помрачнело. Он хотелбыло что-то добавить, но Клеобул уже обнимался с Протом, бывший гладиатор — стремя беглецами. Все они, радуясь, плача от счастья, выкрикивали своиполузабытые имена.
— Дейок! Я снова Дейок! — кричал Прот.
— А я Клеобул!
— Я — Петесух!
— Кореид!
— Нидинтум!
— Фрак!
— Вот те раз! — воскликнул Прот, обращая свое счастливое лицо к бывшемугладиатору. — Опомнись! Мы же не в Риме! Как твое настоящее имя?
— Откуда я могу знать его, если меня сделали рабом, когда я был ещеребенком? — огрызнулся Фрак. — Вот таким! — объяснил он Фемистоклу, чуть-чутьразведя в стороны свои огромные ладони. — Фрак, и все тут!
Фемистокл понимающе кивнул беглецу, хотя трудно было представить, чтоэтот рослый человек с изуродованным лицом и руками был когда-то груднымребенком. Он зримо увидел, как его, ничего не подозревавшего о своей будущейдоле, может, обезголосевшего от тщетных попыток дозваться матери, вез в обозеримский купец, подсчитывая доходы. Прикинул, сколько мук вынес за жизнь врабстве этот, не знающий даже вкуса свободы, человек, и мягко сказал ему:
— Фрак так Фрак. Главное, что ты скоро станешь свободным человеком!
— Как скоро? — воскликнул Прот, думая, что ослышался. — Разве мы еще несвободны?!
— Нет... — покачал головой Фемистокл, отводя глаза в сторону. — Выполучите свободу только...
— Только? — шагнул вперед Фрак, торопя замолчавшего грека.
— ...когда, согласно повелению Антиоха, докажете свою преданность нашемуделу! — неохотно докончил Фемистокл.— Сейчас мы направимся под Мессану, которуюосаждает наша армия. Вы пойдете с нами. Тот, кто примет участие в штурме иубьет сицилийского господина, получит от Антиоха свободу.
— А как он узнает, что я убью этого господина? — поинтересовался Прот.
— Очень просто! — объяснил подошедший Серапион. — Для этого ты отрежешьего голову или правую руку и положишь ее перед нашим обожаемым базилевсом!
— Голову? — вскричал Клеобул, и лицо его болезненно исказилось. — Руку?!
— Да, так это принято у римлян, и так это делаем теперь мы!
— А если я принесу две головы или пять рук? — улыбаясь, спросил Фрак.
Серапион не успел ответить ему, потому что Фемистокл, обращаясь ко всембеглецам, сухо сказал:
— На месте вас разобьют по декуриям1 и выдадут оружие. Ещечто-нибудь вас интересует?
— Да! — воскликнул Прот. — А Тавромений тоже в руках нашего обожаемогобазилевса?
— И Тавромений, и Акрагант, и Катана, и Энна! — кивнул Фемистокл.
Серапион подозрительно покосился на Прота:
— А почему это тебя так интересует наша столица?
— У меня там... родственники в домашних рабах! — быстро нашелся Прот. —Сестра и брат!
— Тогда тебе надо найти их! — посоветовал Фемистокл и предупредилзасиявшего Прота: — Но не надейся, что ваша встреча произойдет так скоро.Сначала ты будешь под наблюдением начальника своей декурии, и только когда онсочтет это возможным, сможешь отлучиться по своим делам из отряда!
— Сколько же на это уйдет времени? День? Два? Неделя?!
— Я думаю, несколько месяцев.
— Несколько месяцев?! — воскликнул пораженный Прот.
— Кто это? — тихо спросил Фемистокл, наклоняясь к Клеобулу.
— Пергамец. Из домашних рабов римского купца. Хозяин приказал отделатьего до полусмерти и выбросил на остров Эскулапа.
— За что?
— Говорит — за каплю пролитого вина.
— Вот видишь, а вы хотели называть меня господином! — укоризненно заметилФемистокл и, снова взглянув на пустынное море, сказал беглецам: — При штурмеМессаны, обрушивая свой меч на богатых сицилийцев, помните, что пощадызаслуживают те, о ком их рабы скажут, что это были добрые господа! Ихчеловечность по отношению к вашим собратьям должна остановить вас! Примеромтому пусть служат вам эти трое...
Фемистокл повернулся к морю и долго смотрел на его бескрайнее синеепространство, такое же загадочное и таинственное, как и опускавшиеся надостровом сумерки.
3.Фемистокл
Через полчаса они тронулись в путь к Мессане.
— Эти трое были совсем не похожи на обезумевших от жадности и жестокостисицилийских господ! — ведя коня в поводу, рассказывал идущему рядом КлеобулуФемистокл. Прот, помещенный по приказу сострадательного грека в роскошнуюповозку, внимательно вслушивался в долетавшие до него слова: — Они обращалисьсо своими рабами, как... с людьми. Жалели их, перевязывали раны!
— Разве такое возможно? — усомнился Клеобул. — В Риме меня дважды пытали,трижды сажали в глубокую яму, такую узкую, что я не мог в ней даже присесть.Держали там сутками! А сколько раз били — этому, наверное, нет числа. И никтоникогда даже словом не пожалел меня!
Фемистокл громко вздохнул:
— В Сицилии господа применяли к нам и не такие пытки. Собственно, всянаша жизнь здесь была сплошной пыткой. Мы ходили совершенно голые даже зимой,голодные — даже в дни сбора урожая. Они экономили на нас во всем: не давали ниеды, ни одежды. Заставляли отбирать это на дорогах у путешественников или своихже соседей! А те, как правило, не пускались в дорогу по острову без надежнойохраны. Сколько моих друзей полегло из-за корки хлеба или лоскута хитона подкопьями и мечами... Но еще хуже было тем, кто просил еду или одежду! Ихизбивали и заживо сгнаивали в подвалах... Единственные рабы, что сытно ипривольно жили тут — это бывшие пастухи, нынешняя личная охрана Евна. Они всевремя проводили в горах, вдоволь ели мяса, отгоняли от стад зверей, и, в концеконцов, сами превратились в хищников. Одетые в шкуры, вооруженные дубинками,они без разбору грабили богатых и рабов, отбирая у нас последние крохи...
— Как же ты выжил в таком кошмаре?
— Не знаю... То, что они делали здесь со мной, в Риме тебе не снилосьдаже в самых страшных снах. Первым делом выжгли на щеке вот эту сову, как бы внасмешку, что я из Афин. Потом за малейшие проступки втыкали в меня раскаленныепрутья, вешали на крючья за ребра, словом, совсем как у Аристофана, помнишь: