в голове. Самое обидное для Луция было то, что в этом его состоянии ему некогобыло винить.
Остановившись на первый постой в одной из гостиниц, в великом множестверазбросанных вдоль Виа Аппиа, он напился, причем самым безобразным образом.
Все началось с того, что хозяин гостиницы, увидев подписанную самимглавой Рима легацию, не знал, чем и угодить важному гостю.
Напрасно Луций заверял его, что остановился лишь для того, чтобыперевести дух и заменить лошадей.
Словно ветром сдуло в самый дальний угол мирно беседовавших за столомпутешественников, и перед глазами приятно пораженного Луция появился кувшинотличного цекубского вина.
Подбежавший раб поставил на стол блюдо с большим куском жареной говядиныи несколько мисок с салатами и пахучими соусами.
Глаза Луция разгорелись при виде таких яств, но, помня, за кого принимаютего здесь, он чинно принялся за еду.
Всеначало дороги его смущал разговор с Титом о существовании подземного царствадля душ умерших людей. Причем чем дальше, тем больше. Быстрым умом купца онсразу же уловил в этом немалую для себя опасность. Причем такую, с какой он ещени разу не встречался до этого. Вечную опасность! Можно было выправитьнеудачную сделку другой, более успешной. Можно будет при умении наверстать дажеупущенное из-за гибели их кораблей. Но как он сумеет выправить дело тут? Еслионо, это царство, действительно есть?
Выглядевсреди сидевших в углу людей бродячего философа-эллина, Луций велел слугеподозвать его к себе и усадил за стол, в надежде на то, что тот сможет найтиученые доводы, чтобы успокоить его.
Нофилософ только еще больше напугал его. Он рассказывал о страшной участи вечномучающихся в царстве Аида — Тантале1, данаидах2 идругих людях, совершивших во время жизни великие злодеяния, а Луций примерялэти истории к самому себе, словно пропитанную жгучим ядом тунику…
Ладно,он погубил Авла Секунда… За щедрые жертвы боги простят ему и Тита Максима. Протне в счет — это раб. Их и на земле-то не считают за людей… А вот Аттал — этоуже царь. Как ни крути, любимец богов. И за царей, как понял из беседы Луций, убогов особый счет к их убийцам…
Еслимужество всего рода перешло к одному Квинту, то Луций перенял все его малодушиеи трусость…
Онуже не прочь был бросить все и повернуть с полдороги обратно, но другой страх,что претор и Эмилиан никогда не простят ему этого, в последний моментпересилил.
ИЛуций велел хозяину прогнать философа, чтобы тот не напоминал ему о том, чтотак мучало его, и, чтобы забыться, набросился на вино…
Забыв о том, что он посол великого Рима и что нужно спешить, он уже самприказывал хозяину подавать кувшин за кувшином.
Когда выпитым кубкам был потерян счет и италиец уже не знал, как емуотделаться от не на шутку разошедшегося римлянина, перед глазами Луция сталмаячить Тит Максим. Бывший кредитор появлялся то из-за двери, то из угла, грозяЛуцию пальцем.
— А-а! Вот я тебя!! — кричал Пропорций, швыряя во все стороны пустыекувшины и обглоданные кости. — Не нравится? Я тебе покажу, как приходить кчестным людям из подземного царства! А это кто — данаида? Уходи! У меня ужеесть жена! И ты, Тантал, тоже здесь? Не тяни свои руки к моему столу, все равноничего не получишь! Прочь! Все прочь!!
Луций вскочил, опрокидывая стол, размахнувшись, швырнул в угол скамью,попав в большие амфоры с дорогим вином...
Кончилось все тем, что слуги хозяина гостиницы бережно усадили его вповозку, запряженную самыми быстрыми лошадьми, и дали знак вознице поскорейпродолжать путь.
Всю ночь Луций провел в беспамятстве и пришел в себя лишь засветло нановом постоялом дворе.
— Что будет угодно Гнею Лицинию? — изучив легацию, почтительноосведомился его хозяин. Отпущенные почти до самых плеч волосы говорили о том,что он носит траур по близкому человеку. — Отдельную комнату с удобным ложем?Сытный ужин? Вина? Девочку?
Мутные глаза Луция, с трудом соображавшего, где он и что ему здесь нужно,задержались на длинных волосах италийца. Точно такие же носил и он после того,как они с Квинтом, законным наследником, похоронили отца.
«Квинт! — обрадованно вспомнил Луций, сообразив, что Квинт, который былстоек в вере предков, как и во всем остальном в жизни, мог снова поставить всена свои места, то есть с головы на ноги. — Вот кто может мне помочь разобратьсяс моими страхами! Да и не только в этом… Только — тс-с! Я — Гней Лициний!Немедленно дальше, в дорогу! Квинт сейчас в Афинах. Значит, надо ехать в Пергамчерез Ахайю! Расскажу обо всем Квинту, и он поедет со мной. Мы с ним раздвоимсяв Пергаме, обманем всех, отравим Аттала, а потом доберемся и до тайника Тита!Квинт! Конечно же, Квинт!»
— Свежих лошадей! — властным голосом приказал он. — И вина в дорогу...Немного.
Четыре кувшина двадцатилетнего кампанского вина, поданные в повозкухозяином постоялого двора, заботящимся, чтобы никто не обвинил его вневыполнении легации, помогли Луцию скоротать день. Теперь же, протрезвев, онсрывал зло на погонщике лошадей и охранявших его рабах, то посылая их вперед,то приказывая следовать за повозкой.
Он продолжал думать о брате, но теперь решение навестить Квинта в Афинахи взять с собой в Пергам тяготило его.
«Конечно, Квинт — заботливый и любящий брат, — мысленно рассуждал Луций,вспоминая подарки, которые привозил ему Квинт то из Карфагена, то из Испании. —Но он никогда не воспринимал меня всерьез! Не было такой встречи, чтобы он неподшучивал надо мной, не обзывал купчишкой и не держался свысока. Хотя все своиторговые дела предпочитает вести через меня, чтобы не подорвать свой авторитет.Подумаешь — центурион! Может, я сам еще стану легатом, а то и оч-чень известнымв Риме человеком. А что — даже Сципион Эмилиан в свое время был просто Эмилием.А я ведь еду не на прогулку и не для командования какой-то сотней легионеров,которая может завоевать лишь небольшой городок, а подчинять Риму целоецарство!»
Луций неотрывно смотрел на прямую, как стрела, дорогу. Она была вымощенасреди топких болот из крепких, пригодных для мельничных жерновов плит тактщательно, что не чувствовалось даже малейшего толчка.
Сколько проехало за полтора столетия ее существования здесь безвестныхлюдей, ставших Сципионами, Фламиниями, Катонами, Аппиями Клавдиями,Гортензиями... Пройдут годы, века, тысячелетия, — сколько их еще пройдет по нейк своей славе? Почему бы не случиться тому, что одним из них будет он, ЛуцийПропорций?..
Впереди показался «карпентум» — элегантный двухколесный экипаж,запряженный четверкой мулов. Луций впился глазами в задернутый от моросящегодождя полог, завистливо вздохнул, натягивая плотнее матерчатую шапку.
В Риме такой повозкой имели право пользоваться только высшие должностныелица. За пределами города это ограничение снималось, но все равно в экипажахтакого типа выезжали лишь знатные женщины.
Мимо Луция промелькнуло надменное женское лицо...
«Я был бы, наверное, самым счастливым человеком на свете, будь на ееместе моя Луцилла...» — вздохнул Луций, думая о своей жене с непривычной длянего нежностью, понимая, впрочем, что ему дорога не эта постылая женщина, накоторой он женился ради приданого, а его положение в обществе, завистьокружающих, богатство, слава...
«И зачем мне Квинт? — снова подумалось Луцию. — Разве я сам не всостоянии убрать Аттала и состряпать завещание? С той же легацией или под видомкупца, кто я, собственно, пока и есть, я доберусь до Сицилии вслед законсульской армией, разыщу дом Тита в Тавромении и вернусь в Рим сенатором, спятьюдесятью миллионами! Я отлично справлюсь со всем этим сам, без всякойпомощи и советов. И тогда я, я — а не родившийся десятью минутами раньше, ипотому ставший старшим братом и наследником Квинт, стану сенатором и богатейшимчеловеком Рима! Я получу право оставить всем своим потомкам на вечные временасвое почетное восковое изображение!»
В своих мыслях Луций возносился все выше и выше. Видя прочную телегу сколесами, выточенными из одного бревна, без спиц, доверху нагруженную такимгрузом, что ее едва тащили за собой четыре огромных вола, он представлял, какбудут доставлять ему в Рим товары со всех концов света: статуи из Греции,слоновую кость из Нумидии, золотые поделки из далекой Скифии. И без тогогромадный его капитал будет множиться не по дням, а по часам.
«Первым делом куплю роскошный дом на Палатине, с фонтанами, мраморныматрием и мозаичными полами, как у городского претора. Потом, став сенатором,придумаю такой законопроект, который сделает меня знаменитым! Какой? Это надоподумать... Затем выставлю свою кандидатуру на должность консула, подкуплюизбирателей, стану им и отправлюсь во главе армии на войну. Скажем, с Понтомили Парфией! Вернусь прославленным полководцем. Моей статуей украсят Форум! И япроеду по улицам Рима не в этой жалкой повозке, и даже не в «карпентуме», —думал Луций, — а в запряженной четверкой белоснежных коней триумфальнойквадриге! Народ будет встречать меня криками восторга. И Квинт, которому яхлопал во время триумфа Сципиона Эмилиана, сам будет восторженно рукоплескатьмне и бросать цветы!»
Увлекшись, Луций поймал себя на том, что отвешивает легкий поклонпридорожному миллиарию.1 Он бросил быстрый взгляд на тихонапевающего возницу и снова откинулся на спинку сиденья.
«А хорошо было бы... — мечтательно вздохнул он. — Туника с широкойпурпурной полосой, двенадцать ликторов, расчищающих перед тобой дорогу иготовых по первому твоему слову бросить кого угодно в Мамертинскую тюрьму илидаже убить!.. Но Квинт может обидеться! — снова вспомнил он о брате ипомрачнел. — Если он узнает, что я мог заехать за ним и не заехал, то непростит меня, даже если я стану консулом. Это же Квинт! Что же делать?.. Ипотом я ведь надеялся, что только он может уничтожить все эти сомнения. Апочему только он? У меня что, у самого нет ума?
Однако на ум ничего не шло.
«О боги, вразумите меня, подскажите выход!» — взмолился, наконец, Луций.