отогнать навязчивую мысль, что он мог не встретиться с Квинтом. Мало ли: судназначил бы его тяжбу с должником на другой час или он начал бы свой день спосещения гимнасия или цирюльни, а не здания суда...
— Да... — зябко поежился Эвбулид. — Если бы я не увидел Квинта...
— Не слишком ли ты доверяешься этому римлянину? — осторожно спросилаГедита. — Эти римляне так жестоки, словно у них нет сердца! Причем, я слышала,все до единого! Почему они такие, а, Эвбулид? — с болью в глазах посмотрела онана мужа.
— Не знаю, — подумав, пожал плечами тот и быстро добавил: — Но Квинт нетакой!
— Может быть. Но соседи говорят, что его мельница готова вот-вотразвалиться.
— Молчи, женщина! — скорее по древней традиции, чем со зла одернул женуЭвбулид. — Ты еще будешь вспоминать его имя в своих молитвах и обетах!
— Да я хоть сейчас дам обет молчать целый месяц, лишь бы этот Квинтсегодня покинул Афины и забрал у нас все, что дал! Ведь на этой мельнице всегоодин раб... И к тому же совсем слепой!
— Да, он слеп, — согласился Эвбулид. — Но дело свое знает лучше всехзрячих мельников Афин, вместе взятых!
Он вспомнил свое первое посещение мельницы, тягостное чувство при виде еепокосившихся стен и уверенные слова Квинта: «При хорошем старании на этом местечерез пять лет можно выстроить целый дворец из мрамора!»
Эвбулид привлек к себе Гедиту, успокаивающе сказал:
— Поверь, этому старому мельнику нужно двух, самое большое — трех хорошихрабов в подмогу. И тогда мельница будет приносить огромный доход! Нам хватитденег для того, чтобы расплатиться с Квинтом и самим жить в достатке!
— А как это —в достатке, отец? — воскликнул Диокл.
Эвбулидмечтательно прищурился:
— А чтобы не ворочаться по ночам от мысли, что твоей матери придетсянаниматься на рабскую работу или идти в кормилицы, как это сделала жена нашегососеда Демофонта. Что тебе надо становиться позолотчиком шлемов или резчикомгемм, потому что в доме кончились деньги и неоткуда их взять. Нет, сын! Ужлучше самому носить позолоченный шлем и видеть такую гемму готовой — в перстнеу себя на пальце! Словом, жить надо для того — чтобы жить! И жить — достойно!
— Можно подумать, ты только что вернулся с философского спора у Пестройстои!.. — проворчала Гедита.
— Нет, так я думал всегда! Этот главный вопрос, касающийся смысла жизни,мною решен раз и навсегда. И никто, ничто на свете не заставит меня изменитьэтого мнения! А теперь — и подавно! Верно, Диокл?
— А… как же совесть? — покосившись на Гедиту, уточнил тот.
— Что? — не понял Эвбулид.
— Совесть! — обвел руками неопределенный круг Диокл и пояснил: — Мамаговорит, что самое главное в жизни — жить по совести!
— Это само собой разумеется! — важно кивнул Эвбулид и нравоучительноподнял указательный палец. — Добродетель торжествует и на земле, и даже послежизни. Все злодеи обречены на вечные мучения в мрачном царстве Аида!
— А все добрые будут там жить в достатке и счастье?
— Н-нет… — слегка запнулся Эвбулид. — Они тоже обречены на вечныестрадания, но… не так, как злодеи! — тут же добавил он.
— У-у! Разве это справедливо?
— Ничего не поделаешь, так определили для нас, смертных, сами боги!
— Ну, нет! Тогда я уж лучше хорошо поживу в этой жизни! Я сам буду носитьпозолоченный шлем и золотой перстень с самой красивой геммой! — закричал Диокл,не сводя с серебра загоревшихся глаз.
— И это будет справедливо, ведь ты — свободнорожденный! — торопливокивнул Эвбулид, обрадованный сменой темы, неразрешимой даже для лучших умовЭллады. Иное дело — разговор о том, как следует жить. Он с детства привык, каки все афиняне, с презрением смотреть на любой труд. И, проводя все дни вразвлечениях и степенных беседах, был уверен, что труд — это удел рабов, а егодолг — развивать свой ум и поддерживать в бодрости тело, чтобы быть достойнымгражданином Афин…
— Двести пятьдесят тетрадрахм, или десять мин! — наконец, провозгласилон, бережно похлопал кошель по вздувшемуся боку и высыпал оставшиеся в ларцемонеты прямо на стол: — А эти полторы мины нам на безбедную жизнь и на то,чтобы достойно угостить сегодня ужином Квинта Пропорция, да хранит егоГеркулес!
— Геракл! — укоризненно поправила мужа Гедита. — С тех пор, как в Афинахпоявился этот Пропорций, ты даже наших богов стал называть по-римски, и ониотняли у меня покой. Эвбулид, прошу тебя, одумайся! Открой глаза! Мельница,целая гора драхм — чем мы станем расплачиваться с ним? Говорят, он берет оченьвысокие проценты!
— Все теперь берут высокие проценты!
— Но не все грозят своим должникам подать в суд и продать за долги ихмастерские, а самих их — в рабство!
— Пусть это заботит других! — махнул рукой Эвбулид, умалчивая о прежнемвладельце мельницы. — И вообще, слушала бы ты поменьше кудахтанье соседок!Запомни: мы с Квинтом — друзья!
— Но раз друзья — почему тогда проценты?
— Уверен: это будут самые низкие проценты в Афинах!
— А помнишь Фемистокла? — голос Гедиты потеплел. — Вот это действительнобыл друг. Вспомни: ведь это его эранос1 спас нас от голоднойсмерти, а Филу — от тяжелой болезни! Как это несправедливо, что его изгнали изАфин лишь за то, что он хорошо отнесся к чужому рабу! Где он теперь? Жив ли?..
— Судьба изгнанника тяжела, — вздохнул Эвбулид, вспоминая яростногоспорщика, а в сущности мягкого и доброго Фемистокла. — Многие из них попадают врабство, лишившись поддержки родного города...
— Но для вас, афинян, это страшнее смерти! — ужаснулась Гедита. — Ведь высовершенно ничего не умеете, не знаете ни одного ремесла! Вы изнежены, какдети!
— Ты, кажется, забыла, что я воевал? — распрямил плечи Эвбулид.
— Когда: двенадцать лет назад? А с тех пор, вспомни: ты хоть раз оделсябез помощи Армена? Или сделал что-нибудь своими руками?
— Я? Афинянин?!
— Ну да: подправил жаровню, заделал щели в двери, починил крышку сундука?
— Своими руками?!!
— А что? Не считает же зазорным Демофонт, такой же свободный афинянин,как и ты, заниматься ремеслом! Все очень хвалят шлемы, которые он золотит…
— О, боги, слышал бы сейчас эти слова Квинт!
Воспользовавшись спором родителей, Диокл изловчился и схватил лежавшую накраю столика монету. Армену он жестом объяснил, как вырывают глаз у слишкомнаблюдательных рабов. А распахнувшей глаза Клейсе показал остроклювую сову намонете
и угрожающепромычал:
— У-уу!
Девочка заплакала. Гедита прижала ее к себе и снова принялась осыпатьмужа упреками:
— Квинт, Квинт… Ты прямо помешался на нем и на всем римском! Скажи, зачемты купил этот мраморный канделябр? Из-за него соседи прозвали тебя филоромеем!Только богатые и беспечные римляне могли придумать такое расточительство! Малотого, что он дорого стоит, так на нем еще и три светильника — разве на нихнапасешься масла?
— А тебе не надоел наш старый, глиняный, в котором вместо масла —трескучая пакля? От его жалких благовоний вечно свербит в носу! — не на шуткувспылил Эвбулид. — Все стены от копоти чернее моря в безлунную ночь. Мне будетстыдно сегодня перед Квинтом, что мы живем в такой нищете! И вообще, что ты,женщина, можешь понимать в деловых вопросах и настоящей мужской дружбе?Занимайся лучше своей прялкой, а то у тебя заболит голова!
— А что такое настоящая дружба, отец? — сжимая в кулаке монету, спросилДиокл.
Эвбулид потрепал его за вихры и, прищурясь, вздохнул:
— Это, сын, военные походы! Короткие ночи у костров, когда ты делишься сдругом своим плащом. Это страшный бой, когда ты спасаешь его от неминуемойгибели. Это благодарность самого консула Сципиона Эмилиана, который дает тебе,чужестранцу, право пройти в его триумфе по вечным улицам Рима...
Эвбулид умолчал, что пьяный Квинт, заблудившись, лишь раз ночевал в станегреческого отряда, отобрав у него в холодную ночь плащ, а все его участие втриумфе заключалось в том, что он нес перед римскими когортами одну измногочисленных корзин с награбленным у пунов серебром.— Да, я до сих пор помнютот день, — важно сказал он, путая мечту с явью. — Эх, еще бы хоть раз в жизнипройти вместе с Квинтом в римском триумфе! Ио (ура), ио, триумф!— подражаяакценту римских торговцев, затянул он слышанную в Риме песню, но его прервалазвонкая затрещина, которой Гедита наградила потянувшегося за новой монетойДиокла.
— Твой сын вконец уже распустился! — упрекнула она, запуская руку вскладки одежды Диокла и вытаскивая пригоршню альчиков для игры в бабки. —Гляди, чем он занимается вместо учебы! У него на уме одни только эти астрагалыда проклятые игры в пиратов да орлянку! Прикажи ему ответить любой урок — и не услышишьни слова. Зато он с закрытыми глазами покажет тебе место, где живут беглые рабыи носильщики. Их вертеп стал для него вторым домом! Да отвернет от меня свойсветлый лик Паллада, если он толком знает хотя бы алфавит!
— Диокл, ты огорчаешь меня! — недовольно протянул Эвбулид. — А еще хочешьносить позолоченный шлем! Я, конечно, не в состоянии пока, как некоторые,покупать тебе двадцать четыре маленьких раба, имена которых начинаются на всебуквы алфавита!.. Но если сегодня к вечеру ты не выучишь и не расскажешь нам сКвинтом за ужином урок, скажем... — на глаза ему попался канделябр, — оГелиосе, или лучше — о его непослушном и плохо учившемся сыне Фаэтоне, то...
— Выучу, отец! — закричал Диокл и умоляюще заглянул Эвбулиду в глаза. —Только и ты мне потом расскажешь про этот самый тр... триумф, ладно?
— Ладно...
— Честно?!
— Слово воина! — приосанившись, кивнул Эвбулид и, вдруг увидев, какосветились щели в дверях, ахнул: — Армен, быстро лутерий1 мне игиматий! Гедита, где завтрак? Разве ты не видишь — солнце встает: мне давно ужепора на агору!2 Эх, Сципиона Эмилиана на вас нет, вотбы кто быстро приучил вас к порядку! Интересно, где он сейчас и с кем тамтеперь воюет?..
ГЛАВАВТОРАЯ
1.Разрушитель Карфагена
Консул Сципион Эмилиан был вне себя.
Полчаса назад сенат на своем собрании направил его в восставшую Испанию,