— Да, нужно идти в ту сторону, где деревья обросли мхом.
— Идти-и! — передразнил сколота Эвбулид. — Мы, кажется, сейчас не наземле, а в море!
— Значит, надо плыть за звездой, которая все время показывает на моюродину! — невозмутимо поправился сколот.
— Твоя родина отныне — дом господина! — закричал Эвбулид, пораженный егоспокойствием. — А может, даже каменоломня или рудник! О, боги, покарайте еготаким рудником, чтобы он вспоминал мою мельницу, как самое прекрасное, что былов его варварской жизни! Он, отнявший у меня все! Все!! Все...
Эвбулид уронил голову на руки и зарыдал, давясь бессвязными слогами.Напряжение последних часов выплеснулось наружу. Оно медленно отпускало еговместе со слезами.
Сколот, наклонив голову, с удивлением смотрел на плачущего грека, ещевчера вечером властного над его жизнью и телом. Несколько часов назад онприказал бить его истрихидой, от заноз которой до сих пор саднило в спине, атеперь убивался, словно женщина, над разбитым кувшином. Грязный. Избитый.Ненавистный.
Глаза сколота торжествующе блеснули.
— А разве ты, эллин, тоже не отнял у меня все? — хрипло спросил он.
— Что все? — не понял Эвбулид.
— Семью, волю, твердь — по-вашему: город. Я возил жито вашим эллинскимкупцам в Ольвию1 и поэтому знаю немного по-вашему, —объяснил он и провел руками широкий круг. — Леса, реку, пашни, — всё!
— Я не брал тебя в плен! — заметил Эвбулид.
— Конечно! — насмешливо усмехнулся сколот, и глаза его стали злобными: —Но ты — купил.
— Не я — так другие! Какая разница?
— Ты заковал мои руки!
— Но иначе бы ты ударил меня!
— Стреножил меня, как коня!
— Иначе бы ты сбежал!
— Ты надел мне на шею большое ярмо... отнял у меня имя, что дала мне мать— Лад, и стал называть просто сколотом! А знаешь ли ты, что это самый большойпозор для нас — потерять свое имя?!
Сколот, назвавший себя Ладом, уже не говорил — шипел, давился словами,обдавая лицо Эвбулида горячим дыханием.
Эвбулид хотел объяснить, что такова участь всех рабов — ведь и сам сколотпоступил бы с ним так же, окажись Эвбулид пленником в его «тверди». Но в этотмомент крышка люка заскрипела — очевидно, часовой спрыгнул с нее, и через щелипробилось еще несколько лучей света.
Один из них упал на лицо Лада, и Эвбулид невольно содрогнулся, увидев,как изменился облик его раба.
Зубы сколота ощерились, глаза сузились в злобные щели, голова ушла вплечи, словно у изготовившегося к прыжку зверя, — скиф, настоящий скиф сиделперед ним!
От такого варвара с забурлившей в его жилах кровью своих степныхсобратьев-соседей, славящихся своей мстительностью, можно было ожидать чегоугодно. К тому же Эвбулид неожиданно растерялся, не зная, как ему вести себя сосколотом.
Как хозяину с провинившимся рабом? Но какой он теперь хозяин безнадсмотрщика, без истрихиды, к тому же сам оказавшийся во власти пиратов. Да исколот уже не его раб, а их — пьющих вино и веселящихся на палубе. Прикинутьсяравнодушным и относиться к нему, как к чужому рабу?
Эвбулид, едва подумав об этом, сцепил зубы, чтобы не застонать: какой жесколот чужой, если столько радости, столько надежд было связано с ним?!Тогда... как пленник с пленником? Но, даже если так рассудила судьба, развесможет он держаться с ним на равных? Разве повернется его язык назвать этоговарвара, своего вчерашнего раба — Ладом?...
Эвбулид не успел еще ничего решить, как сколот неожиданным криком смялего мысли.
— А-а! — закричал он, бросаясь на грека.
Эвбулид успел только охнуть:
— Ты что?..
— Умри, поганый пес!
— Пусти...
Опомнясь, Эвбулид что было сил уперся ладонями в грудь сколота, пытаясьоттолкнуть его от себя. Но его руки встретили неодолимую преграду. С таким жеуспехом он мог попытаться сдвинуть с места скалу. Лад усилил нажим, и оченьскоро спина грека оказалась плотно прижатой к жестким доскам пола.
— Что, нравится такое железо на руки? — хрипел сколот. — А такие кандалына ноги?
— Пусти!
— Нравится отнимать у человека имя?
— Пус…ти...
— А теперь попробуй и мое ярмо на шею! — потянулся Лад пальцами к горлусвоего бывшего хозяина.
Эвбулид завертел головой, ища глазами помощь. Рядом с ним были толькоготовые броситься на помощь товарищу сколоты и угрюмые гребцы, для которых мукигосподина были только в радость. Свободнорожденные же пленники находились вдругом конце трюма. Одни из них спали. Другие, привыкшие к ругани за лучшееместо и крикам раненых, как ни в чем не бывало продолжали вести беседу.
Аристарх с отрешенным лицом сидел в центре трюма, скрестив под собой ногии, казалось, ничего не видел и не слышал.
Эвбулид уже не пытался сбросить с себя сколота. Все его усилия былинаправлены на то, чтобы не дать его настойчивым пальцам добраться до горла.
Но Лад был сильнее Эвбулида. Много сильнее. Стоны и жалкие попытки грекавысвободиться лишь раззадорили его. Сколота не останавливала ни боль врассеченной мечом голове, ни острая резь в плечах и локтях. По трое пиратоввисело у него на каждой руке, выкручивая их, во время боя на «Деметре», где онитак удачно укрылись с товарищами от погони... Месть пьянила его, влекла насвоих легких крыльях, торопила, она — он хорошо знал это по рассказам отца истарших братьев — несла душе и телу гораздо большее освобождение, чем отсброшенных наручников, разбитых о камень кандалов, разорванных веревок...
— Помогите! — в отчаянии закричал Эвбулид.
Сколот залепил ему рот своим подбородком, вталкивая в него бороду ислыша, как бьется под ним, хрипит полузадушенная жертва, радостно шептал:
— Око за око! Смерть тебе, эллин!..
Обычно Лад не добивал ослабевших врагов. Оставляя скифа или сарматалежащим на поле брани, он доверял его судьбу добрым или кровожадным богам,нимало не тревожась, какие из них первыми спустятся с небес к истекающемукровью человеку. Но сейчас его память жила лишь событиями последних двухмесяцев его недолгой — всего в двадцать пять весен — жизни.
Шумное застолье в родной землянке... привычный путь в Ольвию, где ихждали с зерном купцы-эллины... внезапное нападение на спящий обоз и неравнаясеча их, десяти сколотов, со скачущими вокруг них с арканами сарматами.
Теперь все они: и сарматы, и купивший его у них торговец с лицом воина, иглашатаи на греческом рынке, и надсмотрщик с истрихидой слились для неговоедино в этого эллина, беспомощно лежащего под ним. И потому ему не будет отнего пощады...
Эвбулид чутьем, обостренным приближением смерти, прочитал это в глазахсколота. Силы быстро оставили его.
Лишь на какое-то мгновение волна отчаяния и жажда жизни помогли ему чутьприподняться. Но сколот тут же снова придавил его к полу, нащупал жаднымипальцами горло и стиснул его, словно железным обручем.
Лучи света заплясали перед глазами забившегося Эвбулида, сделалисьрозовыми.
— Помогите же!.. — собрав последние силы, прохрипел он, уже не в силахослабить мертвую хватку, которая отнимала у его обезумевших легких и без тогонесытный воздух трюма.
Удивленный живучестью грека, Лад приподнял его и ударил головой о доски.
Руки Эвбулида опустились. Равнодушие и усталость обволокли его.
«Ну и пусть... — устало решил он. — Пусть...»
Словно во сне до него донесся далекий голос Гедиты, и он никак не могпонять, что она говорит ему, почему плачет. Потом ее заглушил хохот Квинта.Крик Диокла. Стон Армена...
Глаза Эвбулида были широко открыты, когда вдруг погасли иглы света.Померкло ли сознание, или часовой, приложившись к амфоре вина, захваченной на«Деметре», а может быть, «Афродите», разлегся на крышке трюма, — он уже незнал. Как не мог видеть и того, что греки, подбежав к нему на помощь, скрутилидвух сколотов и били Лада, срывая с его головы повязки, до тех пор, пока он,застонав, не отвалился от своей жертвы и не упал рядом с товарищами.
2.За выкупом
С той минуты, как главарь пиратов отправил Армена на торговом паруснике,безбоязненно подплывшем к грозной «Горгоне», в ушах старого раба неотрывнозвучали прощальные слова Аспиона:
«Привезешь выкуп — и ты свободен!»
— Как?! — изумясь, пролепетал Армен. — Ты отпустишь меня, и я снова смогуслужить своему господину?
«Я сказал, что дам тебе свободу! — отрезал Аспион и, с усмешкой взглянувна него, обернулся к своим пиратам: — Объясните ему, что как только он привезетденьги, может убираться на все четыре стороны!»
Кто-то из пиратов, подталкивая Армена к паруснику, на ходу принялсяпоучать его:
«Где твоя родина?»
— В Армении...
«Вот и уберешься в свою Армению! Мы, так уж и быть, подбросим тебя доберегов Малой Азии, а там доберешься сам. Понял?»
— А мой господин?
«Вот уж действительно потерял рассудок от радости! — взорвался пират изакричал, вталкивая Армена на палубу торгового судна: — А твой господинуберется в свои Афины!»
Странным было теперь состояние Армена...
Ему бы радоваться, а он, глядя, как накатываются на парусник волны,обдавая палубу мириадами брызг, с тревогой думал об Эвбулиде. Ему не давалапокоя мысль, что изнеженный, любящий делать маникюр и модные прически хозяинсейчас один в трюме пиратского корабля. И — о, боги! — разучившийся дажеодеваться без его помощи, ранен, избит, наверняка, голоден. Зачем он покинулего, прежде чем напоить, обмыть ссадины, наконец, уложить поудобнее.
Ветер сильный, попутный, снасти так и гудят под его порывами, — все равноуспел бы вернуться к сроку, только на сердце было бы куда спокойнее...
Армен перехватил взгляды отдыхавших во время шторма гребцов и в одном изних прочитал зависть.
Молодой, плечистый раб смотрел на него так, что Армен не выдержал иотвернулся. Конечно же, он слышал, как пират при посадке на этот парусникпообещал Армену свободу. Но разве он сейчас поймет его? Ведь когда-то и Армензасыпал и просыпался с одной только мыслью о свободе, горько плакал во сне,видя крошечные домики родного селения на склоне знакомой до каждого деревца