Долговязыйпират в афинской одежде приказал гребцам перенести Армена на палубу парусника. Показывая подошедшему Артабазу на обмякшее тело с беспомощносвисавшими вниз руками, онусмехнулся:
— До чего же не любят родственники наших пленников расставаться со своими деньгами!
— Привез? — обрадовано спросил грузныйпират.
— Еще бы! Ведь я следил за ним по всемАфинам! — принялсяобъяснять долговязый. —Он везде вел себя, как надо. Видно, ты здорово напугал его тем, что повесишь насобственных кишках! Этотстарик показал такую прыть, что мне некогда даже было зайти в харчевню!
— Так я тебе и поверил!
— Ну, почти некогда... Правда, когда он был в доме у какого-то храма, что-то там произошло.Одна женщина выскочилаиз дома, побежала куда-то. Я уж подумал, пора сматываться, пока не поздно. Но гляжу — он выходит, датакой веселый!
— Этот раб? — удивился Артабаз. — Веселый?!
— Да! Он улыбался! —подтвердил долговязый. — Он все времяприкладывался к амфориску и бежал.
— Кэтому? — вынул из-за пояса Армена красный амфориск пират, сделал из него глоток и поморщился: — Гадость... А посуда ничего, сгодится!
Онвытряхнул из амфориска остатки жидкости и сунул его себе за пояс:
— Ну, а что было дальше?
— Дальше я заскочил на пару глотковвина в харчевню... — замялсядолговязый. — И когда вышел — то его уже нигде не было... Я побежал по дороге к морю иувидел раба уже в этом состоянии. Но... он был не один!
— С охраной?!
— Нет — это были грязные, оборванныелюди. Они несли его наносилках!
— Эй, ты! — пнул застонавшего Арменапират. — Почему тебя несли на носилках? Кто тебя доставил к морю?!
Армен открыл глаза, обвел мутным взглядом парусник ипрошептал:
— Мои друзья...
— Непонятно... Иподозрительно! — покачал головой Артабаз и закричал капитану парусника:— Прибавь парусов!
— Представляешь, друзья у раба! — возмутилсядолговязый, заискиваяперед Артабазом.
— Меньше надо было сидеть в харчевнях!— оборвал его пират ипригрозил: — Все расскажу Аспиону! То-то обрадуется Пакор, когда узнает, что появился еще одинштрафник, и емунаконец-то нашлась замена!
Переругиваясь между собой, пираты ушли под навес.
Оставшись один, Армен взглянул на крутые волны за бортом, на туго натянутые паруса ипредставил, как Эвбулид ждетне дождется сейчас выкупа, надеется, разве что не молится на него, своего раба, а денег ему нет. Страшноподумать — он везет дваталанта, ровно столько, сколько нужно Эвбулиду, чтобы завтра же встретиться с Гедитой,обнять Диокла, — и кому: совершенночужим людям! Причем таким, которых неохотно выкупают даже их собственные родственники!
Да они только были бы рады, если бы эти Писикрат, Конон и Клеанф, в конце концов, погибли илипопали в рабство! — подумалон, представив расстроенное лицо Эвбулида.
Мысли Армена путались; вместо того, чтобы лететь вперед, как этот парусник, они сталитянуть его назад, в прошлое.
Когда-то вот также тугие паруса привезли его в неведомые Афины. Купивший его у свирепых парфянторговец говорил, что егоживому товару удивительно повезло: нет в мире другого такого места, где бы еще так привольно жилосьрабам, как в Афинах.«Господа разрешают им иметь здесь жен! — уверял он. — Здесь рабы едят почтидосыта, многие пьют, некоторые даже становятся пьяницами! А самое главное — один раз в году, подревнему обычаю, хозяин разрешает делать своим рабам все, что им толькопожелается, усаживает их за свой стол, и сам прислуживает за ним!»
Обрадованный такими словами, сильный двадцатилетний Армен с легкимсердцем сходил с палубы корабля на землю афинской гавани. Она поразила егоневероятным шумом иобилием товаров. Что только не выгружалось здесь с многочисленных судов! Зернои бычьи ребра из Фессалии, подвесные паруса и папирус из Египта, кипарисовыедеревья для статуй боговиз Крита, ковры и пестрые подушки из тогда еще великого Карфагена, ливийская слоновая кость,родосские изюм и фиги, рабы из Фригии, наемники из Аркадии...
Казалось, народы и племена всего мира работают и существуют лишь длятого, чтобы жили в избытке и неге великие Афины, чтобы жители этого богатейшего города всегдавидели голубое небо,чистое от дротиков и стрел, которые могут закрывать солнце, как это случилось сродным селением Армена...
«Никогда мне больше не видеть моей Армении...» — с неожиданной тоской вдруг понял Армен, чувствуя,как наваливается на негонеодолимая слабость и холодеют кончики пальцев. Он поискал руками амфориск и не нашел его.Вздохнув, стал вспоминать своего первого хозяина — тощего, суетливого владельца небольшой гончарноймастерской. Как звалиего: Эврисфей? Пасион? А может, Архидем?.. Уже не припомнить — у греков такие трудные иразные имена, редко когдаодно повторяет другое...
Как досадовал он на себя за то, что так свято поверил словам торговца.
Может быть, в других домах рабы и ели хорошо, и пили вино. А он видел лишь горсть гнилого чеснока снесколькими сухимимаслинами в день. Да знал работу с раннего утра до полуночи.
Подгоняемый плетью хозяина, он долбил и долбил кайлом глиняный раскоп, наполняя жирной глиной один мешок задругим. Если же он медлил илиподнимал за день мало мешков,хозяин лишал его даже этой жалкой пищи.
Потом, разорившись, владелец гончарной мастерской продал его булочнику, булочник крестьянину, тот — носильщику...
Сколько же еще было хозяев у него? Молодцеватый атлет,тренировавший перед Олимпиадой на нем свои удары... Всегда недовольный архонт... Скульптор,который лепил с него умирающеговарвара. Он заставлял надсмотрщика бить Армена, колоть его иглами и подолгу всматривался в лицо...
Каждый из этих хозяев недолго держался в памяти, оставив лишь боль в сломанных ребрах дакорнях выбитых зубов.
С Эвбулидом же с первого дня все было иначе.
Этот молодой, счастливый женитьбой на красавице Гедите грек, купив его сразу послевозвращения с войны, обращался с ним спокойно, почти ласково. Нет, он не сажалего с собой за один стол,разговаривал всегда свысока, безулыбки. Но ни разу неударил. И всегда кормил тем же, что ел сам.
Всегда завидовавший другим рабам, Армен вскоре почувствовал себя счастливым и привязался кЭвбулиду. А когда пошлидети — Диокл, Фила, Клейса, его дом стал для него родным. Он понимал, чтоЭвбулид страдает от своей нищеты, и сбивался с ног, желая хоть чем-то помочьему. После ухода подвыпивших гостей хозяин нередко протягивал ему мелкую монетку и говорил добрые слова, Армензнал за что.
И лепта, и обол нужны были ему, — но еще приятней было услышать от Эвбулида доброеслово. Собирая пекулий, он не растрачивал его, как соседские рабы, на вино ипродажных женщин, желаяпомочь Эвбулиду, когда подземный бог позовет его в свое царство.
После побоев и нечеловеческих мук, что довелось испытать ему на площадиперед судом, когда хозяин отдал его на пытки, он несколько дней лишь накороткие мгновения приходилв себя. Видел над собой то лекаря, то Гедиту, то Клейсу. Однажды — он до сих пор неможет понять, бред ли то был, или явь, он увидел Эвбулида. Господин сидел накраешке его лежанки итихо гладил его руку.
Было ли это на самом деле? Или нет?.. Спросить жеЭвбулида он так и нерешился...
Потом все опять пошло по-прежнему, хотя силы с каждым днем оставлялиего. Но даже то, что Эвбулид отдал его судебным палачам, не изменило егоотношения к господину. Спроси кто у него, простил ли он Эвбулида за это, и оннесказанно бы удивился.Разве бездомная собака после удара плетью не облизывает руку хозяина?
И вот теперь он везет Эвбулиду гибель...
«Афины будут только рады избавиться от Писикрата, Конона и Клеанфа, которых не любят дажесобственные дети и жены!— вдруг снова промелькнула навязчивая мысль. — И разве не заслужил Эвбулид эти два таланта?!»
Купец Писикрат, триерарх Конон, пьяница и мот Клеанф напоминали ему теперь владельцагончарной мастерской и атлета, скульптора и архонта, — безжалостных, жестоких,ненавистных. Нет, не им везет он эти два таланта! Не им!!
«Теперь я и без амфориска дождусь встречи с Эвбулидом! — подумал Армен, закрывая глаза,чтобы сберечь остатки сил. — Потому, что не гибель везу я ему, а свободу!..
ГЛАВА ВТОРАЯ
1. Глоток свободы
В то время как Армен полз, царапая землю ногтями, и лежал на палубе парусника, несущегосянавстречу «Горгоне»,Эвбулид по-прежнему сидел в душном трюме пиратского судна. Положив подбородок наскрепленные в узел руки, он то и дело проваливался в короткий, смутный сон, тут же испуганно встряхивал головою и сновазорко приглядывался ксколотам. Несмотря на внешнее их спокойствие, в каждом он чувствовал силу согнутой в дугуупругой лозы.
Рядом тихо переговаривались гребец-фракиец с вольноотпущенником.
— Целых четырнадцать лет я был самым старательным рабом в Афинах! — рассказывалвольноотпущенник. — Из подмастерьяя стал мастером-кузнецом! Не было на свете такого крепкого раба, который смог бы разбить о камнисделанные мной кандалы и наручники!
— Да, — вздохнул гребец. — Не завидую беглецам в твоих наручниках!..
— Что делать — мечта о возвращении домойослепила меня, заставила забыть о чужихстраданиях... Четырнадцать лет яработал день и ночь, не зная ни праздников, ни сна, откладывая обол к оболу, драхму к драхме! И вотдевять лет назад накопил пятнадцатьмин, которые затребовал за мое освобождениехозяин.
— И он отпустил тебя?..
— О, это был самый счастливый и… самый несчастный день в моей жизни! Получив деньги:хозяин тут же повел меня вхрам. Там мы взошли на алтарь, и он, показывая меня всем, трижды крикнул: «Кратер освобождаетСосия!»
— Так в чем же было твое несчастье? — изумленно воскликнул фракиец.
—Слушай дальше... Когда, выйдя из храма, я спросил Кратера, могу ли я отправляться на родину, он расхохотался мне в лицо. А потом объяснил, что и на свободе я