смягчила довольная улыбка.
— Близнецы — счастливая примета! — веско сказал он.— Не будь Ромула сРэмом, не было бы и Рима! Сами боги дают нам знак своей благосклонности.
Луций понял, что его привели сюда вовсе не для того, чтобы сбрасывать сТарпейской скалы или изгнать из Рима. Склонившись перед консулом, он елейнопроизнес:
— Ты — достойный сын Эмилия Павла!
Претор из-за спины консула сделал предостерегающий знак, но Луция уженичто не могло остановить.
— Весь Рим знает, что он тоже свято верил в приметы! — зачастил он. —Когда перед войной с македонским царем Персеем дочь встретила его криком:«Папа, Персея больше нет!»— имея в виду издохшую собачку, по кличке Перс, твойотец так обрадовался, что, не мешкая, повел войска в бой и одержал решительнуюпобе...
Луций поднял глаза на консула и осекся.
Лицо Эмилиана было багровым.
Проклятье! Как он мог забыть то, о чем знает весь Рим: Сципион Эмилиан невыносит, когда при нем говорят о его родном отце, потому что в юности предалего, перейдя в более славную семью Сципионов. И его бедный отец Эмилий Павелумер от тоски в полном одиночестве...
Но Луций не был бы Луцием, если бы не нашел выхода из этого щекотливогоположения.
— Но еще больше ты достоин славы своего великого деда, СципионаАфриканского! — повысил он голос и с облегчением увидел, как разглаживаютсяморщины на лбу консула. — Всему миру известно, что свои поступки он объяснялпрямыми советами богов! И мне вовсе не кажется нелепым слух,— на всякий случайприбавил от себя Луций, — будто его отцом был сам Юпитер в облике исполинскогозмея!
— Ну-ну, так уж и Юпитер! — засмеялся повеселевший Эмилиан и с одобрениемоглядел Луция: — А ты понравился мне, Гней Лициний, хотя и бросил тень на моюбабку!
— Но я не Лициний! — улыбнулся в ответ Пропорций. — Меня зовут...
— Прощай, Гней! — перебил его консул и, глядя на обескураженное лицоЛуция, доверительно добавил: — Через несколько часов мне уезжать на войну, асегодня — Луперкалии1, надо бы и богам, по традиции, воздатьпочет и немного развлечься перед работой, а?
— Да-да, конечно...
Луций почтительно проводил взглядом Эмилиана до самого выхода и поднял напретора удивленные глаза:
— Он назвал меня Гнеем Лицинием... Что бы это могло значить?..
— Это значит, что ты счастливый человек, Гней, раз тебя заметил такойчеловек!
— Но я — Пропорций! — воскликнул окончательно сбитый с толку Луций. —Луций Пропорций! Или ты... забыл меня?
— Я помню!
Претор жестом приказал ликторам удалиться.
— Я прекрасно помню, — продолжил он, оставшись наедине с Луцием, — о тойнебольшой услуге, которую ты оказал мне, когда я, м-мм… нуждался в некоторойсумме. Не забыл я и о своем обещании вспомнить тебя, если в сенате вдругпоявится свободное место!
— Неужели ты вызвал меня, чтобы предложить мне его?! — не поверил Луций.
— Ну, не для разговора же о бедном Авле Секунде и полуголодных лошадяхконницы Фульвия Флакка! — усмехнулся претор, не сводя глаз с Луция.
«О боги! — похолодел тот. — Ему все известно...»
Удовлетворившись впечатлением, которое произвели на Пропорция его слова,претор сказал:
— Запомни, то, что я тебе сейчас скажу, — дело государственной важности!После нашего разговора ты получишь подписанную лично мной подорожную легацию наимя Гнея Лициния. Согласно ей, жители Италии и наших провинций обязаны будутпредоставлять тебе повозки, упряжных животных, продовольствие, принимать к себена ночлег...
— Я готов делать все это на свои деньги! — воскликнул Луций.
— Забудь о своих прежних частных поездках! — остановил его претор. — Сэтой минуты ты не просто торговец, а посланник великого Рима!
— Куда я должен ехать? — с готовностью спросил Луций.
— В Пергам.
— Когда?
— Сегодня. Не позднее полуночи.
— И что ядолжен сделать там?
Преторзагадочно прищурился:
— Внешне твоя миссия будет выглядеть скромно. Скажем — закупка партииоливкового масла для... армии Фульвия Флакка! Ты ведь уже имел дело с ееказначеями!
Луций смущенно кашлянул в кулак.
— Главной же твоей целью, — продолжал претор, — будет войти в доверие кцарю.
— К Атталу?!
— Не забывай, что ты посланник не какой-то там Вифинии, а самого Рима! —назидательно заметил претор. — Но не думай, что это будет так просто, однако, ине так сложно: в Пергаме среди знати немало наших друзей. Они помогут тебепопасть во дворец.
— Да я подкуплю всю стражу, залью золотом каждую щель в дверях дворца, нопроникну к Атталу! — пообещал Пропорций.
— Именно поэтому я и позвал тебя. Кстати, местная знать окажет тебе этууслугу и без золота, отдай его лучше наемным убийцам или рабам: пусть найдутбрата царя по имени Аристоник и убьют его. Во дворце же ты сделаешь главное:постараешься убедить Аттала завещать свое царство Риму. Привезешь такоезавещание — и ты сенатор!
— Сенатор?!
— Правда, скорее всего Аттал даже не станет слушать тебя! — сказалпретор. — Тогда ты подделаешь это завещание и скрепишь его царской печатью.Подпишет ли это завещание сам царь или ты приложишь к нему печать уже егомертвым пальцем — мне безразлично. Главное, чтобы оно было в Риме, у меня вруках!
— Я сделаю все, что ты приказываешь! — клятвенно пообещал Пропорций.
— Не сомневаюсь.
Претор снял с указательного пальца украшенный крупным рубином перстень иподнес его к лучу света.
— Да, вот еще что, — любуясь игрой красок, задумчиво произнес он. — ЕслиАттал даже добровольно напишет такое завещание и после этого произнесет,допустим, такие слова: «Ну вот, а теперь можно и умереть спокойно», не мешайчеловеку. Как говорит Сципион, кто лишает жизни человека по его воле, поступаетблагородней убийцы! Под этим прекрасным камнем — яд, от которого нетпротивоядия. Одна капля — и лекари сочтут царя умершим зимой от сердечногоприступа, а летом — от солнечного удара. Помоги Атталу умереть спокойно — и тысенатор. Сенатор, Луций! — многозначительно сказал претор, протягивая перстень.
— Гней!
— Что? — не понял претор.
— Гней! — напомнил Пропорций, надевая перстень на мизинец. — Гней Лициний.
Претор с одобрением посмотрел на него:
— Прекрасно! А теперь слушай и запоминай, какие доводы могут убедитьАттала завещать нам свое царство...
2.Испорченный праздник
«Корнелия — Семпронии, своей дочери, привет.
Не могу удержаться, чтобы не рассказать тебе того, что произошло сегодняна Луперкалиях. Да и ты в последнем письме молила меня описать подробно этоткогда-то любимый тобой праздник; хочешь хотя бы в мыслях побывать в Риме, сосвоей матерью и братьями Тиберием и Гаем.
Как же затянулось твое лечение, которое я сразу назвала изгнанием тебя внаше нищенское, по нынешним понятиям, родовое имение Сципионов! Под благовиднымпредлогом Эмилиан отослал тебя подальше от своих попоек под музыку и танцыгреческих танцовщиц и флейтисток. Теперь он вместо того, чтобы спрашивать, какконсулу, за нарушения законов с других, сам спокойно предается запрещенной игрев кости!
И такой человек находится сейчас в зените славы, вершит всю политикуРима! Как же: хоть и приемный, а внук победителя Ганнибала. РазрушительКарфагена! Наша единственная надежда в Испании! Видела бы ты, с какойцарственной гордостью ловил этот солдафон, кичащийся дружбой с Полибием,Панецием, бездарным поэтом Луцилием, восхищенные взгляды толпы. Как вышагивал всопровождении своих консульских ликторов по Палатину!
Сердце мое обливалось кровью, когда я переводила взгляд с него, мнимоговнука великого Сципиона, на внука истинного — Тиберия, сравнивая их. Эмилианстоял, как каменное изваяние — впору было переносить его из-под священнойсмоковницы, где волчица вскормила Ромула и Рэма, на Форум. Тиберий же, словнопростой смертный, о чем-то мило беседовал в кружке знатной молодежи. Он всевремя смеялся и оглядывался на луперкальную пещеру, будто от того, появятсямолодые патриции, принадлежащие к коллегии жрецов-луперков, сейчас или черезминуту, зависело все его будущее! Я смотрела на сына и чувствовала, как закипаюпри виде его беззаботности и равнодушия к славе и почестям!
Но это было лишь началом. Молодые патриции в белых тогах и плющевых венках,наконец, появились в роще, посвященной богу Пану, виктимарии взялись за ножи истали закладывать по двенадцать козлов и щенят. Все шло строго согласнообычаям: ты ведь знаешь, теперь не столько верят в богов, сколько стараютсявыполнять до мелочей все ритуалы! Один из жрецов вымазал окровавленным мечомлбы юношей, остальные принялись вытирать ее шерстью, смоченной в козьем молоке.
Я было, уже успокоилась, увлеченная зрелищем, как вдруг услышала громкийвозглас:
«Глядите, глядите — вон теща Сципиона!»
«Где? Где?» — раздалось сразу несколько голосов.
И тут грянул громкий хохот юных патрициев. Ты не раз бывала наЛуперкалиях и знаешь, что после того, как жертвенная кровь удалена,очистившиеся юноши должны, по обычаю, разразиться смехом. Сейчас-то я всепонимаю, но тогда этот смех резанул мне по самому сердцу, потому что мнепоказалось, что это смеются надо мной. Обида за сына, за славное имя Сципиона,чьи дела продолжает не его родной внук, а Эмилиан, вспыхнула во мне с новойсилой... Между тем юные патриции с жрецами скрылись в пещере и предалисьбуйному пиру. Зрители терпеливо ожидали их, а на Палатин поднимались все новыеи новые люди: сенаторы, плебеи, крестьяне, римская чернь. Как всегда, оченьмного было женщин и незамужних девушек, ожидавших появления жрецов с особенныминтересом. Они радостно переговаривались между собой, а я слушала их смех иповторяла про себя горькие слова: «Теща Сципиона, теща Сципиона!..»
Наконец, нарядившиеся в шкуры жертвенных животных луперки выскочили изпещеры и помчались по холму, ударяя каждого встречного плетьми, вырезанными изполосок тех же шкур. Какой смех, какая радость поднялась вокруг! Так же, как иты когда-то, бездетные женщины1, веря, что удар такой плетью поможет имзабеременеть, охотно подставляли луперкам свои руки, спины и плечи. Не уступали