государственную должность!»
«Я займу такую должность, — спокойно ответил Тиберий. — Займу, даже неприбегая к твоим сомнительным услугам. Я выставлю свою кандидатуру на выборах внародные трибуны!»
Вот так, дочь моя, начался разговор нашего Тиберия с твоим мужем и егоугодливым окружением. Был он трудным и долгим, и я расскажу тебе о нем чутьпозже. А сейчас вызову табуллярия1 и прикажу ему доставить поскорей этописьмо тебе в Кампанию. Будь здорова».
ГЛАВАЧЕТВЕРТАЯ
1.Главная площадь города
Позавтракав, как обычно, кусочками хлеба, смоченными в вине, Эвбулидпринялся
за утренниевозлияния домашним богам.
Он подошел к очагу, считавшемуся алтарем богини Гестии, плеснул в егосторону несколько капель вина. Так всегда делал его отец, и отец отца, такделал и он. Повторил заведенный предками обряд в кладовой перед нарисованной победности прямо на стене фигуркой Зевса-Ктесия, умножителя богатства. Не забыл иГермеса. Его глиняная статуэтка с таким же простеньким алтариком стояла в нишеза дверью.
Шепнул ему:
— Ниспошли мне удачу! Помоги купить на десять мин трех крепких рабов, и япоставлю тебе дорогую бронзовую статуэтку, копию со скульптуры самогоПраксителя, куплю мраморный алтарь, принесу в жертву мясо лучшего поросенка,какого только можно будет сегодня найти на агоре!
Бог молчал.
Эвбулид внимательно изучал вылепленное из красной глины лицо, ждал, небудет ли ему какого-нибудь знака.
Внезапно солнечный луч пробил тучи, скользнул по открытой двери и упал настатуэтку…
Лицо Гермеса тронула загадочная улыбка.
— Гедита! — закричал Эвбулид. — Сюда! Скорее!
— Что случилось? — подбежала встревоженная жена.
— Боги услышали нас! Смотри!!
Эвбулид протянул руку туда, где мгновение назад сияла улыбка Гермеса. Носолнце уже нырнуло в тучу. На него смотрело безучастное лицо дешевого глиняногобога.
Эвбулиду стало не по себе. Он с трудом заставил себя улыбнуться. Конечно,Гермес хитрый и коварный бог, недаром он покровительствует купцам, ворам иобманщикам. Но разве устоит он перед почетом, которым окружат его в этом доме вслучае удачи, перед ароматом самого жирного поросенка агоры?
Немного успокоив себя, Эвбулид взял посох, без которого ни один уважающийсебя афинянин не сделает на улице и шагу, и вышел из дома.
Армен с пустыми корзинами, вздыхая, поплелся за ним следом.
Несмотря на ранний час, улицы города были многолюдны. Афиняне привыклиначинать день с рассветом. Как и Эвбулид, они были жадными до свежих новостей итакими жизнелюбами, что не могли подарить лишний час даже приятнейшему из всехнебожителей, сыну бога сна Гипноса — Морфею.
Франты в вызывающе пестрых одеждах и отделанных серебром полусапогах,щеголи с длинными, аккуратно уложенными волосами, лохматые философы, атлеты скороткими стрижками, инвалиды и путешественники в шляпах — казалось, всенаселение Афин уже вышло на улицы. Большинство из них тоже торопились на агору.
Путь к этой главной площади города начинался для Эвбулида с узкой,кривой, донельзя загаженной мусором и помоями улицы. Омерзительный запахзастоялых луж вынуждал обитавших в районе Большого водопровода владельцевчастных домов, ремесленных мастерских, лавок затыкать носы и, забывая оправилах приличия, прибавлять шагу.
Дорога круто пошла в гору, на Рыночный холм. Армен стал заметноотставать, тяжело дыша и припадая на правую ногу. Эвбулид собрался поторопитьего, но чувство вины перед этим немощным рабом остановило его.
Как ни спешил Эвбулид оказаться на агоре в числе первых покупателей, онпошел медленнее, подлаживаясь под шаркающие шаги Армена.
Когда они, наконец, достигли границы агоры, все пространство перед ней,насколько хватало взгляда, было запружено народом.
Озабоченные граждане и праздные зеваки, путешественники и неприступныеримские ростовщики, останавливаясь у лавок менял, толкаясь и споря,направлялись к нужным рядам.
Миновав большой, грубо отесанный камень с надписью «Я — пограничныйкамень агоры», Эвбулид разменял крупные монеты на мелочь. Не задерживаясь,пошел дальше.
По пути его то и дело окликали бесчисленные приятели, безденежныеафиняне, с которыми он обычно стоял у границы агоры, рассматривая статуи богов,и толкался перед главными зданиями Афин: Советом, храмами, архивом, судом…
— Эвбулид, идем с нами к Пестрому портику! Послушаем философов!
— Пошли, посмотрим, кто судится сегодня!
— С нами, Эвбулид, с нами!
— Не могу! Некогда... — улыбаясь, разводил руками Эвбулид. — Надокупить... кое-что к обеду!
Ему хотелось сообщить знакомым, за чем он пришел сегодня на агору, номысль, что приятели нахлынут к нему вечером, останавливала его. Он мысленноувидел недовольное лицо Квинта и зашагал дальше, провожаемый недоуменнымивзглядами.
Так он дошел до начала рыночной площади, и она вовлекла его в свойводоворот, оглушила многоголосым шумом, яростным торгом, опьянила запахомострых приправ, жареного мяса, духмяного хлеба.
Отовсюду слышались зазывные крики:
— Колбасы! Горячие колбасы!
— Мегарский лук!
— Чеснок! Клянусь Олимпом, не встретите на агоре чеснока злее!
— Купите кардамон! Кто забыл купить кардамон?
Отмахиваясь от назойливых продавцов, сующих товар прямо в лицо, Эвбулидпервым делом отправился к мясному ряду. Чтобы попасть туда, ему пришлось какследует поработать локтями, пробиваясь через плотные толпы отчаянно торгующихсяафинян.
— Семь драхм — и этот товар твой! — кричали с одной стороны.
— И ты утверждаешь, что твой чеснок зол, как Зевс в гневе? — возмущалисьс другой. — Лжец! Он же сладкий! Гляди, я ем его, словно спелое яблоко!
— Пять драхм!
— Так уж и быть — шесть с половиной... И учти, даже если передо мнойвстанет сама Афина, я не сбавлю больше ни обола!
— Э-э! Положи чеснок, так ты съешь весь мой товар!
— Вор! Держите вора!!
Помятый и вспотевший, словно побывал в термах, Эвбулид, наконец, выбралсяк полотняным палаткам, источавшим запах парного мяса и свернувшейся крови.Внимание его привлек огромный заяц, привязанный к концу длинной палки, которуюдержал на плече долговязый крестьянин.
«Ну и зайчище»! — восторженно подумал Эвбулид, но, по привычке сбиватьцену, как можно небрежней спросил:
— И сколькоты просишь за это жалкое животное?
— Жалкое?! — изумился крестьянин. — Помилуй, господин, это же не заяц, анастоящая овца! Он бежал от меня быстрее ветра!
— Оно и видно — ты совсем загнал его! — не отступал Эвбулид, трогая зайцаи убеждаясь, что в нем, как в хорошем поросенке, на два пальца жиру. — Илипризнавайся, ты, наверное, нашел его в кустах, подыхающим от голода, а теперьпредлагаешь честным покупателям?
— Да я и прошу за него всего три с половиной... даже три драхмы! — сниккрестьянин.
— Целых три драхмы?! — деланно изумился Эвбулид.
Мысленно он обругал себя, что никак не может отделаться от старыхпривычек, недостойных его нынешнего положения. Та же совесть подсказывала, чтонельзя обижать и без того бедного крестьянина. Но вслух он сказал:
— Полторы еще куда ни шло...
Крестьянин завертел тощей шеей, высматривая более сговорчивых и денежныхпокупателей, но хорошо одетые афиняне толкались либо у лавок со свининой, либоспешили покупать рыбу.
— Ну ладно! — нехотя уступил он. — Пусть будет две драхмы...
— Полторы! — проклиная себя в душе, стоял на своем Эвбулид.
— Накинь хотя бы обол!
— Сбавить могу!
— Ладно! Грабь... — воскликнул крестьянин, которого дома ждали неотложныедела на весенних полях.
Эвбулид тут же отсчитал ему девять медных монет и кивком головы приказалАрмену положить зайца в корзину.
Ловко торгуясь с простодушными крестьянами, он купил мясо, свиных ножек,козьего сыра, масла. В овощном ряду загрузил Армена репой и яблоками. Здесь егозастали удары колокола, возвещавшие о прибытии новой партии рыбы, и вместе совсеми покупателями агоры он заспешил к рыбному ряду.
В этом самом шумном и многочисленном ряду уже важно расхаживали рыночныенадсмотрщики — агораномы, следившие, чтобы торговцы не поливали рыбу водой, апродавали ее быстрее.
Здешние купцы, в отличие от всех других, были хмурыми и неразговорчивыми.
— Это моя рыба, и цена моя! — только и слышалось кругом. — Ступай дальше!
— Ничего! — огрызались афиняне, — посмотрим, что ты запоешь, когда твоярыба начнет засыпать!
Но рыба успевала перекочевывать из осклизлых ящиков в корзины покупателейзадолго до того, как ей уснуть.
Нигде в мире не любили рыбу так, как в Афинах, предпочитая ее всемостальным продуктам. И сколько бы ящиков ни привозили ежедневно на агору сЭгейского и Внутреннего морей и даже Эвксинского Понта1,разбиралось все до мельчайшей рыбешки.
Если бы незапрет агораномов, то эти надменные торговцы были бы самыми богатыми, а афиняне— самыми бедными людьми на земле.
И тем не менее Эвбулиду удалось выгодно поторговаться даже здесь.Поистине этот день был счастливым для него!
Довольный, он проследил, как в корзину шлепнулись морские ежи, сверкающийтунец, жирный эвксинский угорь и несколько кровяных крабов.
Теперь можно было и в цветочный ряд, покупать гирлянду для венков вовремя пира.
Самая скромная гирлянда из роз лежала перед молодой женщиной в старенькомпеплосе. Коротко остриженные волосы обозначали, что она носит траур по близкомучеловеку.
Эвбулид мысленно разделил гирлянду на четыре части и, убедившись, что еехватит, чтобы им с Квинтом дважды сменить венки, спросил:
— Сколько?
— Сколько будет не жалко достойному господину...
— А может, мне не жалко всего лишь обол? — усмехнулся Эвбулид.
— О, господин! Побойся гнева богов...
— Значит, два обола?
— Три... — чуть слышно прошептала женщина и робко взглянула напокупателя.
Эвбулид достал кошелек и упрекнул ее:
— Ты совсем не умеешь торговаться! Кто же так говорит: три... —передразнил он и твердо повысил голос: — Надо говорить — три! Твое счастье, что