— Треть? — она уперлась острым подбородком в складку над высоким воротником.
— Да, так. И как я понимаю, в доме стало чище, а также мне видно отсюда, что и в саду, и в парке заметны улучшения. И еще продукты. Суммы в счетах ощутимо снизились, и это притом, что все хорошо питаются.
— А эта девица, ты знаешь, что она позволила себе сойти с крыльца, оставив Пайка у двери?
— Возможно, ей захотелось поприветствовать вас.
— Не смеши меня, Марк, она просто не знает свое место.
— Она прекрасно его знает, — в голосе его не было и намека на любезность. — Она управляет домом и, кроме того, ухаживает за мной.
Услышав это, она даже привстала, беззвучно шевеля губами.
— Она лучшая сиделка, чем тот «броненосец», которого приставили ко мне вначале…
— Это нехорошо, неприлично, наконец, она…
— О, приличия соблюдаются, можете не волноваться, с этим помогает Бургесс.
— Бургесс?.. Ты имеешь в виду гувернера?
— Да, его. Он приходит каждый день и помогает там, где это необходимо, так что все правила соблюдаются, не беспокойтесь.
— Мне это не нравится, полагаю, что не понравится и Эйлин.
— Бог мой! — Марк резко выпрямился, как будто его толкнули. — А Эйлин какое до этого дело?
— Она по-прежнему твоя жена.
— Если она моя жена, ей следует быть здесь. Вы считаете, мне было легко все эти проклятые месяцы жить, чувствуя себя брошенным?
— Прошу тебя не ругаться в моем присутствии, Марк.
— Я ругаюсь, когда захочу, черт возьми, а если вас это не устраивает, вы знаете, что можете сделать. Но не надо мне читать нравоучения и твердить о морали, я в них не нуждаюсь. Ее место здесь вместе с детьми. Она разрешила мне побыть с ними три дня! Если я захочу, то оставлю их у себя, а она пусть оспаривает свои права.
— Ты напрасно так разволновался, Марк. И не говори чепухи. Дети должны быть рядом с матерью.
— А ее место здесь!
— Тебе следовало подумать об этом раньше. Так или иначе, но мне надо кое-что с тобой обсудить, но это потом, я устала с дороги. Кажется, ты не понимаешь, какого труда мне стоило это путешествие.
Он задышал глубоко, стараясь успокоиться.
— Я ценю ваши старания, — опустив голову, тихо проговорил он. — А вы можете понять, что значит быть прикованным к этому креслу, вы знаете, что такое быть запертым в четырех стенах? Я в последнее время часто спрашиваю себя, а стоит ли дальше жить?
— Перестань говорить ерунду. Я не желаю слушать этот вздор. Я зайду к тебе позднее.
Марк смотрел, как она стремительно удалилась, восхищаясь силой ее духа. Никто не знал ее точного возраста, но ей определенно было под семьдесят. Если бы она хотя бы частично передала эту силу дочери, возможно, их жизнь сложилась бы по-иному. Марк полулежал в своем кресле, глядя на проволочный каркас, прикрывающий культи его ног. Если бы уцелела хотя бы одна нога. Он решительно выпрямился. Ему надо заставить себя попробовать протез.
Два дня дом гудел от топота и смеха. Детей больше не держали в детской, и даже Джейн Форфут-Медоуз пришлось признать, что бесполезно запрещать им спускаться вниз, так как стоило ей отвернуться, и они уже оказывались в комнате у отца, носились по парку или ходили за Тилли по дому. Сначала они с удивлением встретили перемены в штате прислуги, особенно на кухне. Они приняли Кети, но не могли понять, кто эта девочка не старше Джесси Энн, работавшая в кухне. И хозяйничала там не толстуха, как раньше, а высокая женщина с худым лицом.
Во время их первой встречи Мэтью повелительным тоном спросил:
— Как вас зовут?
— Бидди, мистер, — ответила она. — А как ваше имя?
— Мэтью, — не задумываясь сказал он.
— Как поживаете, мистер Мэтью?
— Хорошо, спасибо, — разговор шел не так, как предполагал Мэтью.
Он повернулся к братьям и Джесси Энн, и они весело рассмеялись.
— А что вы готовите нам к чаю, миссис Бидди? — поинтересовалась Джесси Энн.
И Бидди, к восторгу Джесси Энн, шепотом сообщила ей:
— К чаю будут сказочные пирожные в виде эльфов с кремом на крылышках.
Позднее Бидди сказала Тилли, что дом в эти дни кипит жизнью. Кипение оказалось таким бурным, что в семь часов вечера на второй день пребывания детей Марк крикнул Тилли, которая была в гардеробной.
— Троттер, что там происходит наверху?
Тилли вошла в спальню и отодвинула от его кресла столик с недоеденным ужином.
— Думаю, они немного дурачатся.
— Но такие взрывы хохота неспроста. Сходи наверх и проверь, над чем они так заливаются.
— Если я поднимусь, они захотят спуститься, сэр, — улыбнулась Тилли.
— И что плохого? — поднял на нее глаза Марк. — Их бабушка ужинает, и, насколько я ее знаю, поднимется она из-за стола не раньше, чем через час… Иди.
Тилли вовремя сдержалась, чтобы не выбежать из комнаты. Она сознавала, что от этой привычки ей следует избавиться, но в коридоре она не стала себя ограничивать и оставшийся путь до детской проделала бегом. Не останавливаясь, влетела она в классную комнату. Кети с Джесси Энн на руках сидела на коврике у камина. Обе раскачивались из стороны в сторону, надрываясь от смеха. Люк сидел у стола, распластав по нему руки и уронив на него голову. А Мэтью стоял рядом с Джоном и просил:
— Давай, расскажи другой, расскажи.
— Что тут у вас? — Тилли вопросительно оглядела всех, но они захлебывались от смеха, бормотали что-то неразборчивое.
Наконец Кети немного отдышалась.
— Тилли, мистер Джон… рассказал стишок.
— В нем говорится о нас, — стала объяснять Джесси Энн, подбегая к Тилли. — Там есть наши имена, Троттер, даже о папе говорится.
— И это так смешно?
— Да, Троттер, очень, — ответил Мэтью. — Ну, Джон, повтори его для Троттер.
Джон улыбнулся во весь рот, встал в позу: одна нога впереди, руки за спину, и принялся декламировать, заикаясь почти на каждом слове.
Мэтью, Марк, Люк Д… Джон,
Все помогайте м… мне сесть на осла.
Будет л… лягаться — тяните за хвост,
Кучу наложит — несите ведро.
Снова все покатились со смеху, и Джон вместе с ними. Он опустился на четвереньки и пытался встать на голову. Остальные дети катались от смеха.
— Они этому не здесь научились, — прикрывая рот, всхлипывала от смеха Кети, глядя на Тилли, — а у одного садовника в имении бабушки. И это не все. Он, должно быть, родом из этих мест, потому что они знают еще стишок «Когда я был мальчишкой», ну, ты тоже его знаешь: «Когда я был мальчишкой, у бабушки я жил».
— Не может быть! — Тилли прикусила губу. — Но это еще ничего по сравнению с «Мэтью, Марком», — под нос себе пробормотала она. — Мне за этот стишок в свое время уши надрали. Тихо! Послушайте меня! — отвернувшись от Кети, обратилась она к детям, которые сразу же окружили ее. — Я отведу вас к отцу, если вы пообещаете, что уйдете сразу, как я только скажу, — говорила она, по очереди глядя на них. — Потому что бабушка поднимется к отцу сразу же, как только закончит ужинать. Обещаете?
— Да, Троттер, обещаем.
— Наденьте халаты! — крикнула Тилли вдогонку ринувшимся из комнаты детям. — Он… хозяин услышал их хохот, — сказала она Кети — они обе смотрели друг на друга, закрывая руками рты.
— Внизу все так слышно?
— Не всегда, только сильный шум.
— Нам надо будет вести себя потише… Так хорошо, когда в доме ребята, правда?
— Да, Кети, очень хорошо. Но должна сказать, что они стали совсем другими. Когда я в первый раз их увидела, это были настоящие бесенята, особенно Мэтью.
— Да, — улыбка на лице Кети погасла. — Мистер Мэтью немного заносчивый, хочет, чтобы все было, как он говорит, ему бы только командовать.
— Ну, это еще цветочки. Тебе лягушку в постель не подкладывали и кашу по столу не размазывали.
— А тебе они такое устраивали?
— И не только это.
Вернулись дети и громким шепотом заторопили:
— Пойдем, Троттер, пойдем.
Взяв Джона и Джесси за руки, она выбежала с ними из комнаты, но у лестницы остановилась и предупредила:
— Идем дальше тихо, на цыпочках. Если бабушка услышит шум, будут неприятности.
Они согласно кивнули и крадучись спустились вниз, пошли по коридору, но, оказавшись в комнате отца, радостно бросились к нему, болтая наперебой.
— Я позвал вас не веселиться, — с притворной суровостью заговорил Марк, стараясь немного утихомирить их. — Мне хочется знать, почему вы так шумели, что не давали мне ужинать?
Дети переглядывались и, хихикая, подталкивали друг друга.
— Это Джон, папа, — начал объяснять Люк. — Он рассказывал о нас смешной стишок.
— Господи! — безмолвно простонала Тилли. Как она могла забыть предупредить детей, чтобы они не рассказывали стишок отцу.
Снова Мэтью стал подзадоривать младшего брата.
— Давай, Джон, расскажи для папы.
Джон отнекиваться не стал. Но на этот раз взрывов смеха после его выступления не последовало; они следили за выражением лица отца: он смотрел на них, вытаращив глаза, поджав губы, нос его слегка подергивался. Тилли не могла определить, рассердился он или нет.
— Кети? — спросил хозяин, глядя на нее поверх детских голов.
— Нет, сэр, нет, они не здесь этому научились, — Тилли видела теперь, что он недоволен.
Лицо его стало кривиться от сдерживаемого смеха, и дети бросились к нему, но он осадил их пыл:
— Только попробуйте рассмеяться, сразу же отправитесь наверх. Не забывайте, что внизу столовая, а кто там сейчас?
— Бабушка, — ответил дружный хор.
— Верно, бабушка.
Марк посмотрел на младшего сына. Лицо Джона сияло: он гордился тем, что развеселил всех. Но грубый стишок звучал еще смешнее из-за того, что Джон заикался. Марк не мог не отметить, что со времени отъезда сын стал заикаться значительно сильнее.
— Папа, а он еще знает песенку про бабушку.
— Про бабушку?
— Да, папа, — захихикали дети.
— Мы все ее знаем, папа, — сказал Люк, — но у Джона получается лучше. Давай, Джон, спой «Когда я был мальчишкой…».