Джона не надо было долго упрашивать. Снова став в позу, он, почти не заикаясь, затянул развеселый мотив, сияя радостной улыбкой:
Когда я был мальчишкой, у бабушки я жил.
Она меня не лупила, чтоб я умнее был.
Но вот теперь я вырос, и если захочу,
То от души бабулю свою поколочу.
Джон торопливо допел последнюю строчку. И Марк, не в силах сдерживаться, зажал рот рукой и откинулся на подушки. Слезы выступили у него на глазах от едва сдерживаемого смеха. Дети повалились на него, тоже давясь от хохота.
— Кто вас научил этим стишкам, ваша няня? — отодвигая их от себя, поинтересовался Марк.
— Нет, папа, это Бригвелл, один из садовников.
— Старик Бригвелл?
— Да, папа, — дружно закивали дети.
— Ну ему это простительно. Но вот если услышит бабушка, плохо будет.
— Но она не узнает, — заверил его Люк. — Мы поем только в конюшне. Верно, Мэтью?
Марк посмотрел на него. Светлые волосы Мэтью уже не завивались локонами. С трудом верилось, что мальчику всего двенадцать: выглядел он значительно старше.
— Папа, хочешь, мы споем эту песенку для тебя все вместе? Когда мы поем ее хором, выходит очень весело.
— Да, я не прочь послушать вас, — покусывая губы, согласился Марк, но… — он предостерегающе погрозил пальцем, — помните, кто внизу.
Они выстроились в ряд перед его креслом, где уже стояла Тилли. Она тоже не отказалась бы присоединится к их хору: так хорошо и радостно было у детей на душе. Никогда ей еще не приходилось видеть хозяина таким беззаботно веселым, он даже помолодел. И когда дети запели, она тоже беззвучно шевелила губами.
В этот момент дверь тихо открылась, но только Марк видел это. Он поднял руку, пытаясь остановить детей, но они, увлеченные, не обратили внимания на его предостерегающий жест и допели все до конца.
— Это… что… еще такое? Что я слышу?
Дети вздрогнули и резко обернулись. Как всегда, первая нашлась Джесси Энн.
— Бабушка, мы спели папе одну песенку.
— Я слышала, о чем вы пели. О том, чтобы избить бабушку, — она не позволила себе произнести слово «поколотить». — И где же вы такому научились? — глядя на них с высоты своего роста, грозно осведомилась она.
— Это ты их научила? — перевела она взгляд на Тилли.
— Нет, мадам.
— Тогда это та, что наверху. Марк, ты должен…
— Подождите, не надо спешить. Дети, спокойной ночи. Подойдите ко мне и пожелайте доброй ночи.
Они торопливо поцеловали его, и Тилли увела их наверх.
— Эта девица!..
— Эта девушка здесь ни при чем. Никто в этом доме не учил их этим стишкам.
— Какие они вульгарные!
— Согласен, вульгарные. Но не здесь они их услышали.
— Не верю…
— Хотите верьте, хотите нет, — возвысил голос Марк. — Но посоветовал бы вам, вернувшись к себе домой, поинтересоваться у того, кто вносит в их жизнь немного веселья. И вы узнаете, что это не кто иной, как Бригвелл, так высоко ценимый вами слуга.
— Бригвелл?! Быть того не может…
— Можете не верить, но именно Бригвелл научил их этой песенке. Вы не слышали еще и половины.
— Бригрелл живет в этой семье столько… столько, сколько и я, — тряхнула головой она.
— И кажется мне, веселого он видел мало.
— Марк!
— Откуда вам знать, о чем думают люди. Разве вам известно, чем заняты они в свободное время? С детских лет вы жили в своем замке, отгородившись от остального мира.
Он умолк, и они некоторое время молча мерили друг друга сердитыми взглядами.
— Теперь мне становится понятнее, как жилось Эйлин в этом доме, потому что ты рассуждаешь, как… — задохнулась от возмущения она.
— Как кто?
— Как человек, отошедший от своего класса.
Он продолжал молча смотреть на нее. Потом невесело рассмеялся, откинувшись на подушки.
— Дорого бы я дал, чтобы иметь возможность отходить или приходить.
— Я хорошо тебя понимаю, но твои манеры не вызывают сочувствия.
— А кто здесь просит о сочувствии? — сверкнул глазами он.
— Ах, Марк! — она так тряхнула головой, что накладные букли на ее голове запрыгали, словно собираясь разбежаться в разные стороны. — Я надеялась, Марк, поговорить с тобой спокойно, — совсем другим тоном продолжала она. — Но вижу, что ты не в том настроении, и лучше перенести разговор на завтра.
— Не думаю, что настроение мое улучшится, поэтому начинайте. Так что вы хотели мне сказать?
Его усталый тон смягчил резкость слов, и, слегка поколебавшись, она устроилась напротив него в кресле у камина. Расправив юбки и сложив руки на коленях, она начала:
— Всегда трудно затрагивать вопросы, касающиеся личной жизни.
Он ждал продолжения, не выказывая желания поддержать ее ни словом, ни жестом.
— Эйлин просила меня передать, что она не считает возможным вернуться сюда, хотя и искренне тебе сочувствует. Поэтому она, желая быть к тебе справедливой, предлагает раздельное жительство, и ты мог бы выделить ей небольшую сумму…
Снова последовала пауза, но она вновь не дождалась от него ответа. Ее пальцы принялись расправлять маленькие бантики, ряд которых вел от ворота до талии. Пройдясь по ним сверху донизу, она заключила: «Эйлин считает, что это в твоих интересах».
Марк молчал. Пока он слушал тещу, тело его затекло, у него появилось ощущение, что пальцы ног прошли сквозь прутья проволочного каркаса и касаются прикрывавшего его пледа. Он почувствовал боль в ногах, которая медленно поднималась, пока не дошла до талии, опоясав его, как железным обручем.
— Марк, прошу тебя, не нужно сердиться. Она же думает и о тебе тоже.
— К черту ее заботу! Раздельное проживание! Она совершает глупость, предлагая мне это. Раздельное проживание может стать судебным разлучением, и я в таком случае мог бы потребовать опеки над детьми.
— Нет!
— Да, да… Боже! Она говорит о небольшой сумме, да мне и сейчас с трудом удается выкраивать для нее деньги. Удивляюсь, как ей не пришла мысль о разводе. Хотя, скорее всего, она об этом думала, но узнала, что неверность мужа — недостаточное основание, чтобы с ним развестись. А теперь, — он приблизился к ней насколько мог, — теперь можете вернуться домой и передать моей дорогой супруге: пусть будет осторожна, иначе я могу заявить в суде, что она не выполняла супружеских обязанностей после рождения Джона. А еще я скажу, что ее болезнь была притворством. Дети не далее как сегодня утром рассказали мне, что мама ходит на прогулки и выезжает. А на прошлой неделе мама ходила в театр. Мистер Свинбурн водил маму в картинную галерею. Этот же мистер Свинбурн возил Мэтью, Люка и их маму на концерт… Как неожиданно быстро мама поправилась, вы так не считаете? — он устроился поудобнее и продолжал, глядя на побледневшее лицо тещи. — Передайте своей дочери, что я готов заключить с ней сделку. Если она согласится вернуть мне детей без лишнего шума, я увеличу сумму на ее содержание, но, если она станет возражать, я обращусь в суд и потребую, чтобы было вынесено постановление о раздельном жительстве, в этом случае закон дает мне право опеки.
— Она никогда не позволит тебе оставить детей, — с порозовевшим лицом поднялась с кресла Джейн Форфут-Медоуз. — Советую тебе это запомнить.
— У нее может не оказаться выбора. Но так или иначе, они пока у меня, — его голос понизился до зловещего шепота, — а как говорит пословица: владение имуществом почти равносильно праву на него. Что, если я не отпущу детей?
— Она подаст на тебя в суд. Она заявит о твоих постоянных изменах, что равноценно жестокости. Да, жестокости, вот такое обвинение она против тебя выдвинет. Вот увидишь.
Сраженный Марк следил, как она круто повернулась и выплыла из комнаты. Как только дверь за ней закрылась, он вцепился в подлокотники и со злостью тряхнул кресло.
— Будьте вы обе прокляты и гореть вам в аду! — уронив голову на грудь, воскликнул Марк.
На следующее утро между Марком и Джейн Форфут-Медоуз разгорелся спор, как считать время. Она приехала днем в понедельник и собиралась уехать утром в четверг.
— Дети, как было договорено, могут пробыть у меня три дня, — холодно возражал Марк. — Они останутся здесь полных три дня или вообще не вернутся в Уотерфорд-Плейс.
Джейн Форфут-Медоуз поняла, что он настроен серьезно. Тем не менее она не сразу согласилась с его требованием, и разговор их проходил на повышенных тонах.
Кети пошла вниз за обедом для детей. Тилли услышала шум наверху, заглушавший даже голос миссис Форфут-Медоуз, доносившийся из спальни хозяина. Тилли поспешила в детскую и, открыв дверь, застала катающихся по полу Мэтью и Люка. Братьев подзадоривали Джесси Энн и Джон.
Тилли разняла драчунов. Люк едва не плакал, лицо Мэтью потемнело от гнева.
— В чем дело? — потребовала объяснения Тилли. — Вам больше заняться нечем? Что это на вас нашло? Мне следовало бы стукнуть вас как следует лбами. Разве вы не знаете, что отцу внизу все слышно?
— М… мы… слышим, к… как… б… бабушка кричит, — заикаясь, сказал Джон.
Тилли с нежностью посмотрела на малыша, и он заулыбался ей.
— А теперь помиритесь, — отпуская мальчишек, сказала она. — Но из-за чего вы подрались?
— Из-за тебя, Троттер, — попыталась объяснить Джесси Энн.
— Из-за меня? — Тилли по очереди посмотрела на мальчиков. Мэтью не отвел взгляда, а Люк повесил голову.
— Люк сказал, что женится на тебе, когда вырастет, — затараторила Джесси Энн. — А Мэтью ответил, что этого не будет, потому что он сам на тебе женится.
Тилли понимала, что ей надо было бы обнять их и сказать: «Ах, вы глупыши», — но она посмотрела на них, и полузабытый страх шевельнулся в ее душе. Мужчины либо любили ее, либо ненавидели, но в любом случае ничего хорошего это не сулило, неприятности не обошли бы стороной даже детей.
Вошедшая в комнату с нагруженным подносом Кети спасла ее от объяснений:
— Что-нибудь не так? — спросила Кети у Тилли, ставя поднос на стол.
— Нет, все в порядке. Они немного расшалились, вот я и поднялась, чтобы узнать, что здесь такое.