— Росс говорит, что у Ромми новый поклонник, — поделилась информацией Лиза. — Какой-то баскетболист из Лос-Анджелеса. Они даже ездили вместе в Напу, на праздник дегустации вина. — Она вздохнула. — Ромми многое может себе позволить. Работать не надо, а денег, оставленных папашей, хватит не только ей, но и ее внукам, если, конечно, таковые будут.
— Меня только удивляет, что девушка с такими возможностями и, это я говорю как мужчина, такими внешними данными довольствуется нашим захолустьем.
— Насчет возможностей я с тобой, пожалуй, соглашусь, а вот в том, что касается данных…
Кен усмехнулся, взял ее за локоть и, наклонившись, прошептал в самое ухо:
— Лиззи, зависть — смертный грех.
— Зависть? Хочешь сказать, я ей завидую? — Она даже остановилась. — А чему? Что у нее есть такого, чего нет у меня? Может, ты имеешь в виду, что она лучше виляет задом? Что в ее декольте виден пупок? Что длина ее юбок позволяет убедиться в отсутствии трусиков?
Явно не ожидавший столь бурной реакции на совершенно безобидное заявление, Кен отступил на шаг и поднял руки.
— Эй, эй, я всего лишь…
— И что вы за люди такие, мужчины! Для вас женщина — это размер лифчика да ширина бедер. Вы же просто животные. Похотливые, мерзкие…
— Лиззи, на нас смотрят!
Она осеклась на полуслове. Закрыла рот. Огляделась. Свидетелями ее вспышки стала пожилая семейная пара, прекрасная половина которой смотрела на нее с откровенным сочувствием. Господи, что это с ней? Чувствуя, как по лицу растекается краска стыда, Лиза перевела дыхание.
— Извини. — Она покачала головой. — Сама не знаю, что на меня нашло. Честное слово, мне очень жаль.
— Ладно, ладно. — Кен снисходительно улыбнулся. — Тебе просто надо отдохнуть. Съездить куда-нибудь, развлечься. Я же понимаю, на вас с Кейт столько свалилось.
Свалилось…
Еще полгода назад небо было безоблачным, жизнь казалась легкой и беззаботной, а самой большой проблемой считался прыщик на носу. Но потом та жизнь сначала дала трещину, а затем и вовсе рассыпалась. Сначала умер отец. Лег вечером спать, а утром не проснулся. Как объяснили врачи, оторвался тромб. Нелепая, несправедливая, обидная смерть. Жизнь, еще вчера улыбавшаяся ласково, как добрая тетушка, повернулась вдруг злым, холодным ликом завистливой соседки.
Подлый, исподтишка, удар подкосил всех. Через два месяца слегла мать. Врачи пытались что-то сделать, но она просто угасала, как лампа, в которой кончилось масло. Кейт и Лиза поддерживали ее, как могли, но сама Джулия Макбейн, похоже, уже все для себя решила.
Вот так, в течение полугода, рухнула прежняя жизнь. Рухнула, как рушится красивое и вроде бы прочное здание, жильцы которого, оставшись на руинах, совершенно не представляют, что делать дальше, и только бродят среди развалин, отыскивая в мусоре дорогие сердцу вещицы.
Почувствовав, что задел за больное, Кен посмотрел на Лизу виновато и тяжело вздохнул.
— Извини, ляпнул не подумав.
Она пожала плечами.
— Все в порядке. И перестань извиняться — тебе это не идет. Лучше расскажи, как съездил в Техас.
Кен демонстративно развел руками.
— Нет, в этом городе жить невозможно. Все обо всех все знают. — Он покачал головой. — Но поездка классная.
Заведение, в которое Кен привел Лизу, носило не слишком оригинальное имя «Серебряная подкова» и пользовалось в городе немалой популярностью. Знатоки утверждали, что здесь готовят самые лучшие в штате стейки.
Заведение процветало, и получить свободное место, тем более в такой час, когда перекусить сбегались десятки служащих из ближайших контор, было практически невозможно. Кену, однако, стоило лишь обменяться несколькими словами с хозяином, как их без задержки провели к уютному столику в самом углу, отгороженному от других чахлой пальмой в облезлой кадке.
Оставив спутницу в одиночестве, Кен прорубился через шумную толпу у стойки и вскоре благополучно вернулся с подносом, на котором стояли высокие пластиковые стаканы со свежим апельсиновым соком.
Над заказом думали недолго. Кен взял именно стейк, Лиза же, следуя недавно установившейся традиции — а по утверждению Кена, став жертвой агрессивной рекламы, — заказала суши-макидзуси, или крученые суши, приготовленные в форме цилиндра с помощью бамбукового коврика макису. Заворачивают макидзуси в лист сухих водорослей, нории, или в тонкий омлет. Увлекшись некоторое время назад японской кухней, она регулярно покупала все необходимые для суши ингредиенты — рис, листья альгина и бамбука, соевый соус, васаби, креветки, кожу и филе лосося и даже тобико, икру летучей рыбы, — но все попытки приготовить что-то, отвечающее даже ее собственным, далеко не изысканным, эстетическим и гастрономическим вкусам, неизменно заканчивались фиаско.
Когда официантка поставила на стол тарелки — одну с четырьмя сиротливыми цилиндриками суши и другую с сочным стейком из мраморной говядины, вьетнамским лимонным соусом, фасолью и картофельными чипсами, — Лиза поймала себя на том, что завидует Кену. Ей ничего не оставалось, как только покачать удивленно головой и развести руками, признавая очевидный талант коллеги…
Кену определенно нравилась эта женщина, нравилось, как она держится, как ест, как смеется, как выглядит. Он даже попытался представить, что занимается с ней любовью: ее длинные, обвивающие его ноги, ее полные и тугие груди, сладкой тяжестью спелых плодов лежащие на его ладонях, пряди ее разметавшихся по подушке каштановых волос… Он уже чувствовал вкус ее губ, слышал срывающийся с них стон наслаждения…
Вообще-то Кену больше нравились блондинки, но ради Лиз он вполне мог бы изменить принципу. Женщина с такой фигурой — мечта каждого мужчины. Взгляд его снова и снова останавливался на вырезе блузки, в котором мелькала покрытая темно-золотистым загаром нежная кожа. Низкие переливы ее голоса заставляли сердце биться в бешеном ритме. В зеленых глазах мелькали таинственные огоньки. И при этом Лиза вела себя абсолютно естественно, словно и не сознавала истинной ценности того, чем обладала и что с такой непосредственностью выставляла на его обозрение. Когда он положил на стол деньги, чтобы расплатиться, Лиза накрыла его руку своей. Пальцы у нее были прохладные, но Кена как будто обожгло, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не выдать всколыхнувшихся чувств.
— В следующий раз угощаю я, — предупредила Лиза.
— Только, ради бога, не этой сырой рыбой и мерзкой травой, ладно?
Офис Роджера Кэлхауна располагался в том же, что и суд, здании, только этажом выше. Заглянув после ланча в редакцию, Лиза предупредила секретаршу шефа, что ее не будет до пяти, и отправилась на встречу с сестрой. Кейт работала в самом крупном в городе торговом центре, где за два года поднялась по карьерной лестнице от продавщицы в парфюмерно-косметическом отделе до заместителя управляющего. После смерти родителей она с головой ушла в работу, рано уезжала из дому и поздно возвращалась. Несчастье странным образом развело сестер, как будто необходимость держаться вместе вдруг отпала, и каждая пыталась справиться с горем в одиночку. Поначалу они по привычке встречались утром за завтраком, а вечером за ужином, но беззаботного и веселого, как раньше, общения не получалось, разговор не складывался, возникавшие то и дело паузы затягивались, превращаясь в долгое, гнетущее молчание. Каждая как будто считала себя в чем-то виноватой, попытки поддержать друг дружку либо заканчивались слезами, либо натыкались на стену сдержанности. Обе упрекали себя в том, что уделяли родителям мало внимания, что слишком много времени тратили на себя и в результате пропустили, недоглядели, недодали. Вероятно, чтобы избежать возможных стычек, Кейт стала уезжать на работу раньше, а Лиза по той же причине возвращаться позже, так что виделись сестры только мельком, а иногда и совсем не виделись на протяжении нескольких дней кряду.
Путь от редакции к многоэтажному офисному зданию, где сосредоточилась городская бюрократия, занял у Лизы не больше пятнадцати минут. Подойдя ближе, она заметила на парковке серую «хонду» сестры. До назначенного Кэлхауном времени оставалось еще около четверти часа. Войдя в вестибюль, Лиза замедлила шаг и огляделась.
— Лиз, я здесь! — окликнула ее Кейт, сидевшая в углу, на том самом диванчике, где утром сидел Кэлхаун.
Хотя разница в возрасте у сестер и не превышала двух лет, посторонний наблюдатель нашел бы в них очень мало общего. Кейт была блондинкой с бледной, боящейся загара кожей, тонкими, с серебристым отливом волосами, ясными, как горные озера, голубыми глазами, стройная, изящная, элегантная. Она вполне могла стать лицом какой-нибудь косметической фирмы или рекламировать меховую одежду. В школе за ней закрепилось прозвище — Снежная королева.
— Привет, ты давно здесь? — Лиза устало опустилась на диван.
— Нет, минут пять как приехала. Мистер Кэлхаун сейчас занят, так что не будем беспокоить его раньше времени.
— Хорошо. — Лиза машинально раскрыла сумочку, но тут же ее закрыла. Курить она начала сразу после смерти отца и втянулась так быстро, что сама испугалась и твердо решила покончить с вредным пристрастием. Борьба с привычкой шла нешуточная, и, хотя воля пока побеждала, Лиза то и дело ловила себя на том, что тянется за пачкой, которую носила раньше в сумочке. — Ты потом на работу?
Кейт слегка замялась перед ответом.
— Наверно, нет. Вернон пригласил пообедать, а потом мы собирались сходить в кино.
Вернон Спаркс работал в том же торговом центре, что и Кейт, и, насколько знала Лиза, с самого начала обратил на сестру особое внимание. Несколько раз он бывал в их доме, познакомился с родителями и сумел им понравиться. Роман развивался вполне традиционно, но потом, когда на семью обрушились несчастья, дело застопорилось — похоже, по желанию самой Кейт. И вот теперь отношения, по-видимому, возобновились. Причину неуверенности сестры Лиза понимала: Кейт считала, что, устраивая личную жизнь, как бы предает память о родителях. Глупо, конечно. И отец, и мать навер