— Понимаешь, о чем я?
Айзенменгер ничего не ответил, и он добавил:
— Там было темно. Так что сделать ровный разрез было непросто.
— Возможно, — откликнулся Айзенменгер.
И словно для того, чтобы доказать свою точку зрения, Блументаль схватил следующий альбом.
— Вот здесь представлен общий вид места преступления, так что можешь убедиться, насколько там было темно.
Айзенменгер издал неопределенный звук, который мог выражать как согласие, так и возражение. А Блументаль протянул ему экземпляр своего отчета.
— Это не самое лучшее изъятие органов, которое я видел в своей жизни, — заметил он, пока Айзенменгер читал. — Особенно неаккуратно были удалены органы таза — разрез на передней стенке мочевого пузыря, прямая кишка обрезана слишком низко.
— И на аорте несколько разрезов.
— Мелкие зазубрины — ничего серьезного.
— И тем не менее сделано неряшливо.
— Работал опытный потрошитель, возможно утративший навыки и орудовавший в спешке при плохом освещении, — помолчав, заметил Блументаль.
— Пендред?
Блументаль радостно затряс головой, услышав подтверждение собственных мыслей.
— Или же это был неопытный потрошитель, — добавил Айзенменгер, что несказанно огорчило высокого зубастого патологоанатома.
— Я думаю, что, учитывая обстоятельства, при которых он вынужден был работать, это вполне мог быть Пендред, — несколько раздраженно заметил тот.
— Возможно-возможно, — нахмурившись, пробормотал Айзенменгер, отрываясь от отчета.
— Вот и хорошо, — кивнул Блументаль, словно получив подтверждение своей точки зрения.
Однако Айзенменгера не так-то легко было сбить с толку.
— А каким узлом были завязаны нитки?
Этот ход конем явно поставил Блументаля в тупик. И ему потребовалось довольно много времени, чтобы найти фотографию, на которой крупным планом был изображен узловой шов. Айзенменгер никак на это не отреагировал.
— Мозг был изъят стандартным способом с помощью надреза скальпа и клиновидного иссечения черепа, — помолчав, добавил Блументаль. — Мозг был немного поврежден, но опять-таки я думаю, что это связано с недостатком времени, отсутствием практики и темнотой. — Он умолк и стал дожидаться, когда Айзенменгер дочитает отчет.
— У нее была опухоль мозга, — с удивлением воскликнул тот.
— Да. Это стало неожиданностью. Гистология обнаружила полиморфную глиобластому.
На лице Айзенменгера появилось уже знакомое Блументалю выражение.
— Это чистая случайность, и я не вижу в этом ничего особенного. В каком-то смысле Пендред оказал ей услугу — она и так умерла бы через несколько месяцев.
Айзенменгер снова вернулся к отчету, предоставив Блументалю гадать, о чем он думает, — Айзенменгер обладал способностью видеть то, чего не видели другие.
— А что насчет второй жертвы? — наконец оторвавшись от отчета, спросил он.
Конечно же, Блументаль ожидал большего, но ему ничего не оставалось, как повернуться к лежавшему за их спинами телу.
— Последняя жертва — Патрик Уилмс. Обнаружен во вторник вечером в заброшенной часовне посреди кладбища. Он был убит и препарирован точно так же, как Дженни Мюир. Тело завалено мусором. Пока, увы, у меня нет фотографий.
Они подошли к телу, и Айзенменгер уставился на него с таким видом, словно перед ним было произведение искусства.
— Мозг находился в каменной урне на алтаре; к несчастью, она была сброшена на пол парочкой, обнаружившей тело, и мозг серьезно пострадал.
Айзенменгер склонился над горлом жертвы, придерживая рукой лампу, висевшую над секционным столом, чтобы тщательнее рассмотреть разрез. Поперечный и продольный разрезы были такими же, как и у предыдущей жертвы.
— А узлы? — осведомился он.
Блументаль вздохнул и раздраженно выпалил:
— Да какая разница?
Айзенменгер пожал плечами.
— Честно говоря, я не помню.
— Ты сообщишь мне, когда об этом станет известно?
— Если хочешь.
Айзенменгер благодарно улыбнулся, а Блументаль, убедившись в том, что он больше не собирается задавать глупых вопросов, продолжил:
— Основная масса внутренних органов находилась на значительном расстоянии от тела, то есть даже за пределами часовни. В яме, вырытой на могиле Мелькиора Пендреда.
— Серьезно? — Изумление Айзенменгера, доставило Блументалю некоторое удовольствие.
— И это еще не все. Брюшная полость не была пустой.
— А что в ней находилось?
Блументаль попытался сдержать улыбку.
— Аккуратно завернутый пакет с треской и жареной картошкой.
Айзенменгер уставился на Блументаля с таким видом, словно тот нарушил какое-то социальное табу.
— Очень интересно, — после долгой паузы наконец пробормотал он.
— Пендред всегда был шутником. Мозг миссис Мюир он запихал в холодильник.
При этих словах Айзенменгер на мгновение оторвался от разреза, украшенного черными сгустками крови.
— Что касается изъятия органов, — продолжил Блументаль, — то в обоих случаях оно сделано одинаково. Не лучшим образом, но ему снова пришлось работать в полутьме, если не считать света, просачивавшегося сквозь забитые досками окна, и, возможно, фонарика.
— А как он разрезал ребра и череп? — словно не обращая на него никакого внимания, поинтересовался Айзенменгер.
— Ну, вероятно, с помощью проволочной пилы. Концы ребер имеют зазубрины, а не плавные изгибы, как это было бы в случае использования электрической пилы.
— К тому же электрическая пила издает нежелательный шум.
— Пожалуй.
Айзенменгер, поджав губы, отошел от стола.
— Значит, нет никаких признаков того, что были использованы какие-то специальные инструменты. То есть все могло быть осуществлено с помощью обычных орудий, к которым каждый имеет доступ.
Блументаль кивнул:
— Хотя для Пендреда не составило бы проблемы получить хирургические инструменты. Работая санитаром, он с легкостью мог попасть в морг, не говоря уже о том, что он мог сохранить инструменты, использованные им четыре года назад.
Айзенменгер снова склонился над телом и начал внимательно рассматривать разрез на горле и ряды красных точек.
— В данном случае разрез более прямой, чем на теле миссис Мюир, — заметил Блументаль. — Думаю, к нему вернулись первоначальные навыки.
— Или у него было больше возможностей. Полагаю, что в садике перед домом делать это было сложнее, чем в часовне.
— Наверно, — кивнул Блументаль.
У него был странно напряженный голос, и это заставило Айзенменгера поднять на него взгляд.
— Значит, ты действительно считаешь, что это сделал Пендред?
— Вовсе нет, — излишне поспешно махнув рукой, возразил Блументаль и тут же продолжил: — Я думаю, очевидно, что Мюир и Уилмс были убиты одним и тем же человеком. Вопрос лишь в том, можем ли мы связать эти убийства с пятью предыдущими. На основании твоих отчетов я практически уверен, что между ними существует связь, но ты единственный человек, который может осуществить сравнение всех убийств и подтвердить, что они были совершены одной и той же рукой.
— Ммм…
При этом отнюдь не обнадеживавшем ответе Блументаль нахмурился.
— Да брось, Джон. Какие проблемы?
Этот прямолинейный вопрос заставил Айзенменгера улыбнуться.
— Лично у меня нет никаких проблем, Исаак, — осторожно ответил он. — Проблемы могут возникнуть у тебя, если наши мнения разойдутся.
— А для этого есть основания?
— Не знаю, — пожал плечами Айзенменгер. — В конце концов, ты лучше информирован, я уже четыре года не занимался этой проблемой.
Блументаль кивнул:
— Почему бы тебе не взять и не сравнить мои отчеты? Я уверен, ты обратишь внимание на разительное сходство этих дел.
Айзенменгер ничего не ответил и снова обратил взгляд на тело Патрика Уилмса. Блументаль ошибочно воспринял это как признак сомнения.
— Я договорюсь со старшим инспектором Гомером и не сомневаюсь, что мы сможем оплатить тебе эту работу.
Дополнительные деньги могли бы сейчас пригодиться Айзенменгеру, однако он выдержал паузу, вызванную более глубокими и существенными причинами. Он бросил занятия судмедэкспертизой, потому что эта профессия начала серьезно влиять на его личность — она вынужда ла его становиться свидетелем всех ужасов, на которые только способно человечество. Смерть маленькой Тамсин, сожженной заживо ее матерью и умиравшей у него на руках с обугленными, потрескавшимися губами, стала последней каплей, заставившей его принять такое решение, а последовавшее за этим самосожжение его тогдашней подруги Мари привело его к серьезному нервному срыву.
Он понял, что не просто хочет забыть об убийствах, но физически не в состоянии ими заниматься.
И тем не менее они продолжали внедряться в его жизнь, словно демонстрируя, что лучше всего другого он разбирается именно в убийствах. У него были способности к секционной работе, к тому, чтобы разгребать последствия убийств, причем не только физически, но и интеллектуально. Не то чтобы ему нравился этот талант, имевший крайне ограниченную область применения, но Айзенменгер был вынужден признать, что это единствен ное, в чем он преуспел. Он обладал даром и понимал, что должен испытывать благодарность за это, но, подобно Кассандре, он чувствовал, что больше не может, с ним жить.
И вот этот дар снова настойчиво вторгался в его жизнь.
— Почему бы и нет? — едва ли не жалобным тоном безропотно ответил он.
— Вот и отлично!
Из троих присутствовавших в помещении лишь Исаак Блументаль проявил искреннюю радость.
— Могу я побеседовать с мистером Андерсоном?
— А кто его просит?
— Беверли Уортон.
Ей показалось, что она расслышала легкий вздох, а по том живо представила себе недовольную гримаску и со вершенно отчетливо расслышала, как изменился голос, ко торый после небольшой паузы произнес:
— Извините, мистер Андерсон занят.
— Понятно. — Этот ответ не слишком удивил Беверли и лишь подтвердил ее подозрения, что, однако, не помешало ей ощутить острый укол разочарования. — Он занят только для меня или для всех остальных тоже?