Олег был напуган тем, что происходило с ним. Вчера вечером возле больницы он впервые в жизни почувствовал, как разрывается сердце. Не от неимоверной нагрузки, не от пули, пронзившей грудь, от ревности! Он готовился, хотел сделать этот вечер незабываемым, сказать, наконец, что любит, что не представляет больше жизни без нее, но не получилось. Они оказались в доме Андрея, и даже ночь прошла порознь. Она спала, а Олег, мучимый желаниями, пил коньяк с таким же неприкаянным Никитой и тихо страдал. Это было настолько неправильно, что временами его переполняла злость и на Никиту, и на Юлию, пригласившую его женщину к Андрею, и на самого Андрея, не подумавши предоставившего им этот огромный дом.
Вода в заливе не успела остыть за ночь и была теплой и приятной, но Олег не мог заставить себя расслабиться. Разум требовал немедленного принятия решения. Так и подмывало бросить всех и вернуться немедленно в дом, но Олег сдержался.
Лену он застал на террасе в том же кресле в котором он коротал ночь. То, с какой неподдельной радостью она встретила его, как обняла, говорило об искренности ее чувств к нему, но, скорее всего, именно это, а еще и страх зависимости от этой необыкновенной женщины, жалкая попытка защититься, спрятаться в тот самый панцирь, который он потерял, заставила Олега согласиться на предложенную работу. Возвращаясь после телефонного разговора к Лене, он уже знал, что все кончено, сегодня вечером они расстанутся и он вернется к своей прежней жизни.
Лена неожиданно почувствовала, что Олег после разговора по телефону словно отгородился от нее. Исчезла прежняя открытость, пропал задор, он будто ушел глубоко в себя и запер дверь. Почти не говорил, если и отвечал, то односложно, как бы нехотя. Такая перемена больно задела Лену. Обидевшись, она вообще перестала разговаривать с Олегом и до самого отъезда домой возилась с детьми.
В машине Олег продолжал молчать. Лена, надувшись, смотрела в окно. Она пыталась понять, что послужило причиной столь резкой перемены настроения у него, но так и не находила ответа. Она не удивилась, когда Олег привез ее на родную окраину. Решив, что все кончено, Лена, не прощаясь, вышла из машины и, высоко подняв голову, чтобы не позволить слезам брызнуть из глаз, направилась к двери. Олег так и не вышел из машины.
Лена зарыдала только в лифте. Дверь в квартиру она отпирала на ощупь. Так же, не видя ничего перед собой, по стеночке, дошла до кухни и, опустившись на табурет, закрыла лицо руками.
Почему?! Что она сделала не так?! Единственный мужчина, которого она по-настоящему полюбила, с которым готова связать свою судьбу, на поверку оказался ничуть не лучше других! Она доверилась ему, а он…
А что, собственно, он? Когда она только засыпала, то почувствовала, как он встал. Больше, насколько можно припомнить, он не ложился. А после, уже утром, когда ощутила его прикосновения, ей стало так хорошо и приятно, что она даже не смогла сделать над собой усилие, чтобы обнять, дать понять ему, что она чувствует и хочет того же, что и он! Ведь он мог тогда просто обидеться. Почему она не поговорила с ним, не объяснила? Разве трудно произнести вслух то, что чувствуешь? Трудно, порой невозможно! Или же всему виной тот звонок? Олег вернулся на террасу совершенно другим. А что, если у него неприятности? Вдруг ему грозит опасность? Олег так и не объяснил ей, кто на него напал в тот день, когда он приехал в больницу. Может же такое случиться, что все начинается сначала? Как же она ошиблась! Возможно, ему нужна помощь, а она вела себя так глупо! Вместо того чтобы постараться понять, выслушать, поддержать, надулась, словно капризная кукла, и перестала вообще разговаривать. Нет, нужно ему позвонить, прямо сейчас!
Лена лихорадочно стала разыскивать телефон, как назло, крошечная трубка куда-то запропастилась. Выхода не было, она набрала номер своего мобильного с домашнего телефона. В ответ тишина! Еще не хватало потерять мобильник! Обыскав сумку, с которой ездила, все карманы, Лена так и не нашла телефон. Только наклонившись, чтобы заглянуть за обувную полку в прихожей, она зацепилась за что-то шнурком. Конечно же, телефон, все время висел у нее на шее, но только совершенно разряженный.
…Руль рвануло с такой силой, что, если бы не перчатки, кожа на ладонях наверняка бы лопнула. Гравий загрохотал по днищу. Клубы пыли заволокли лобовое стекло. Машину несло в кювет. Истошный визг тормозов резал уши. Что-то с силой ударило в правое переднее колесо. «Опель» начало разворачивать. Дэн что есть силы старался удержать ставшую вдруг непослушной машину. Справа что-то грохотало. Слева, слившись в сплошную мерцающую полосу, пролетали стволы вековых сосен. Наконец тряска прекратилась. Тихо урчал мотор. Пыль неторопливо оседала на капот. По трассе проносились машины. Дэн, уронив голову на руль, некоторое время сидел неподвижно. Музыка по-прежнему лилась из колонок. Ничего не случилось. На этот раз обошлось.
Вытерев со лба холодный пот, Дэн на дрожащих от страха и волнения ватных ногах выбрался из машины. Пыльная, словно ее специально пытались захоронить в дорожной пыли, машина стояла на самом краю глубокой обочины. Держась обеими руками за грязный капот, Дэн обошел ее спереди. Расщепленный под правой фарой бампер ясно говорил о том, что удар был не слишком слабый. Правое колесо превратилось в некую замысловатую фигуру, совершенно ничем не напоминающую круг.
Отвернуть зажатые смятым диском болты не удалось. Дэн, вооружившись молотком, найденным в багажнике, принялся отгибать искореженный металл. Немилосердное солнце пекло взмокшую спину, каждый удар болью отдавался в голове. Дэн исступленно бил и бил по неподатливому железу. Наконец головка ключа, пусть и с трудом, но стала на место. После почти двух часов мытарств удалось поставить запаску. Ехать оставалось еще добрых две сотни километров, а времени уже почти не было. Дэн легко бы объяснил происшедшее тому же Ивану, но как сказать правду красотке Варваре, он не представлял. Сбросив смятый диск в кювет, он запустил мотор и осторожно, «хромая» на разбитой подвеске, двинулся к дому.
Дэн не проехал и полусотни километров, как на панели задрожал телефон.
— Почему ты не на месте? — с ходу спросила Варвара.
— У меня неприятность, колесо пришлось менять, — попробовал оправдаться Дэн.
— Ты опаздываешь на полчаса, это будет учтено. Где ты находишься? — наконец поинтересовалась она.
— Достаточно далеко. Мне еще больше ста километров ехать, — объяснил Дэн.
— Давай быстрее, мы выбиваемся из графика. Кроме того, мне нужна машина.
— Варвара, тут небольшая проблема. Нужно заехать в автосервис, понимаешь, подвеска…
— Какая, к черту, подвеска?! Когда ты уезжал, машина была в полном порядке! — возмутилась Варвара. — Ты что, разбил машину?
— Варвара, ничего страшного. Машина на ходу, просто небольшая неприятность.
— Ясно, приедешь — разберемся! Я лично займусь этим!
Варвара это сказала таким тоном, что Дэн не на шутку испугался. Дело в том, что он до сих пор не мог понять ее место в иерархии. Неизменное платье горничной обмануло его поначалу, только позже он начал догадываться: Варвара — приближенная Ивана, причем такого уровня, что вправе принимать самостоятельные решения.
— Варвара, я сам все исправлю! Ты только не волнуйся!
— Веселый ты парень, Дэн. Это не я должна волноваться, а ты! Все! Жду!
Как ни пыталась Лена уснуть, ночь выдалась бессонной. Пока зарядился телефон, она пыталась успокоиться, но затем, сколько она ни набирала номер, телефон упорно механическим голосом отвечал: «Абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети».
Решив, что Олег намеренно отключил телефон, Лена перестала звонить. Утром невыспавшаяся она с трудом забралась в переполненный трамвай. Несмотря на раннее утро, со всех сторон несло перегаром, прокисшим вонючим потом, дрянным табаком и еще чем-то непередаваемым, гадким, отвратительным. Садясь в переполненный общественный транспорт, Лена всякий раз удивлялась: «Неужели они никогда не моются? Разве так трудно просто принять душ?» Как обычно, свободных мест не было. С трудом протолкавшись в угол, чтобы просто меньше лапали в давке, Лена смотрела в окно — мимо проплывала умирающая промзона. Некогда известные предприятия-гиганты тихо разрушались. Как выяснилось, то, что они с помпой производили, на поверку оказалось никому не нужным. Теперь, частью заброшенные, частью распроданные, они стояли печальным напоминанием периода развитого социализма.
Трамвай жалобно дребезжал, припадочно трясся на стыках и стрелках. Наглухо задраенные окна не пропускали ни капли свежего воздуха. Лена никак не могла понять, почему летом, в жару, окна оказываются намертво прикипевшими, а зимой, в самые лютые морозы, они полуоткрыты, отчего в неотапливаемом салоне кажется еще холоднее, чем на улице. Зима страшна еще тем, что, натянув на себя сто одежек, люди занимают намного больше места, чем летом, и от этого даже на конечной остановке не всегда удается вбиться в трамвай. А про вырванные с мясом пуговицы и говорить не приходится. Летом другая напасть: каждая небритая рожа считает своим мужским долгом если не забраться под юбку, то хотя бы погладить липкой рукой. Лена ненавидела дорогу на работу, но другого выхода не было. Несмотря на то, что буквально в трех остановках находились сразу две больницы, устроиться туда можно было лишь по большому блату. Вот и приходилось каждое утро выдерживать пытку транспортом.
Дорога была долгой, почти через весь город, от одной промзоны до другой. Видимо, и у едущих с ней в одном трамвае те же проблемы. Работа в одном конце, дом в другом. Может, потому они с самого утра такие озлобленные? Полтора часа ползти в духоте и давке, чтобы через восемь часов повторить тот же маршрут, только в обратном направлении. Лениво переругивались пассажиры. Вагоновожатый что-то бубнил в трескучий микрофон. В бок больно упиралась железка поручня. На ноги все время кто-то старался наступить. На каждой остановке в трамвай пытались втолкнуться еще потенциальные пассажиры, что вызывало очередной взрыв раздражения, ругань, многоэтажный мат. Двери закрывались, народ еще какое-то время утрамбовывался, постепенно затихая, и так до следующей остановки.