Ледяной не спешил раздеваться. Дразнил прикосновениями, сводил с ума поцелуями. Шепотом-напоминанием, что я вся его без остатка. От этого голоса, как от самой откровенной ласки, грудь наливалась тяжестью и низ живота отвечал на него острой, почти болезненной пульсацией.
– Мне не важно, чье это тело. Твое, ее… Но мне нужна ты, Аня, – на хриплый человеческий шепот наслаивалось звериное рычание, усиливая раз за разом накатывающую слабость. – Ты одна.
Прохладная ткань рубашки, грубая – брюк… Царапают, щекочут, дразнят… Скользнула по ним… по нему собою, чувствуя, что начинаю падать. Но упасть мне не дали, вновь облекая в тепло объятий. Целуя уже не так жадно, тягуче медленно, сладко, и эта неспешность еще больше возбуждала.
Реальность стремительно исчезала. Поцелуй, доставшийся мочке уха, смешался с легкой болью укуса. Я запрокинула голову, позволяя точно таким же пламенным укусам-поцелуям выжигать из меня последние мысли, взамен оставляя только невыносимо острые, яркие, ослепляющие чувства. Подхватываемая ими, я плыла, покачиваясь на волнах зарождавшегося внутри пламени. В котором сгорали двое: он и я. И снова жадное прикосновение губ… Шея… Грудь… Стянувшиеся в тугие горошины соски… Опаляющий укус…
Я жмурилась от всевозрастающего удовольствия, от дрожи, накатывающей волнами. Вбирала в себя тяжелое, прерывистое дыхание Ледяного, звучавшее в унисон с моими тихими вздохами. Впитывала в себя его напряжение в том месте, где соприкасались наши бедра. Чувствовала его возбуждение каждым миллиметром обнаженной, ставшей такой чувствительной кожи. Каждым своим нервом.
– Дважды я отпустил тебя. Больше такой ошибки не совершу. – Ладони мужа нетерпеливо огладили бедра, сжали их, почти до боли, выбивая из меня не то стон, не то всхлип. А скорее, все вместе, доводя до абсолютного умопомрачения, до сумасшествия, которое охватило нас обоих, накрыв с головою.
– Как же я люблю работу над ошибками, – выдохнула в жесткие губы, тут же жадно завладевшие моими.
Смутно помню, когда меня уложили на подушки, когда он успел раздеться. Когда накрыл собою и потребовал севшим от желания голосом, вклиниваясь между моих покорно разведенных бедер:
– Хочу услышать это от тебя, Аня. – Никогда не думала, что можно вот так произносить мое имя: глубоко, низко, хрипло, пронзая все тело иглами наслаждения. – Что ты моя.
Медленное движение. Ко мне, в меня. От него еще сильнее кружится голова. Невыносимо жарко. Невозможно сладко.
– Я… – всхлипнула, подаваясь к нему, желая чувствовать его еще острее, всей своей плотью, собою. Позволяя признанию вместе со стонами заполнить комнату: – Твоя. Всегда твоей была…
…И, уже засыпая, убаюканная лаской и поцелуями, шептала:
– Твоя навсегда.
Наверное, это было самое приятное пробуждение за… сложно вспомнить какое время. Уровень эндорфинов не просто зашкаливал – кажется, у меня случилась самая настоящая передозировка счастьем. Не уверена, что такое возможно, но раньше ничего подобного я точно не испытывала.
Не желая даже шевелиться, нежилась в сильных руках своего мужчины. Невесомо касалась груди Ледяного, разрисовывая ее стальным узором таэрин, которая за время нашей разлуки ничуть не померкла.
Герхильд лежал, заложив одну руку за голову, другой меня обнимая, и с самым сосредоточенным видом пялился на обивку балдахина.
– Доброе утро, – прошептала, уткнувшись ему в плечо. Пряча зевок и блаженную улыбку. – Вернее, день. Вечер?
Говорю какие-то глупости.
– День. И очень насыщенный. – Скальде вздрогнул, будто только сейчас проснулся, а до этого спал с открытыми глазами. Осторожно высвободив руку, сел на постели, чтобы спустя мгновение оказаться за кисейной занавеской.
– Уже… уходишь?
Я приподнялась на локте. И простыню до самого подбородка подтянула, потому что без тепла его объятий вдруг стало как-то прохладно. Неуютно.
– Мне нужно собраться. И тебе, кстати, тоже. – Его великолепие натянул штаны, а следом и в сапоги ноги сунул. Рубашку с пола подхватил. После чего стянул волосы в небрежный хвост и объявил: – Сегодня первый день Алого турнира, и нам обоим нужно будет на нем присутствовать.
Совсем забыла. Я ж императрица.
– И?
– Служанки помогут тебе собраться.
Ну да, я, конечно, спрашивала о служанках.
Короткий поцелуй в губы… Я бы даже сказала – мимолетный. В том смысле, что Герхильд явно метил в щеку, но промазал, пролетел мимо, вот и попал в губы. Так прощаются с любовницей, которая уже поднадоела, но за неимением другой и ею еще можно попользоваться. Прощаются, спеша сбежать под покровом ночи. Его драконство сбегал под покровом дня. Но сути дела это не меняло. Он просто сделал его, это свое дело, и сайонара.
– О программе на эти дни можешь расспросить эссель Тьюлин.
А?
– Увидимся на празднике, ваша лучезарность, – попрощался со мной своей коронной ледяной улыбкой Скальде.
От нее сразу захотелось заползти под одеяло, да там и остаться. Согреваться и матюкаться.
Хлопнули двери, отрезая меня от окружающего мира и от спешащего убраться дракономужчины.
Это что сейчас такое было?
Какое-то время я сидела, обалдело пялясь на полупрозрачные занавески, которые продолжал безжалостно трепать ветер. Как Герхильд мне – нервы. Наконец, полностью осознав, что здесь сегодня случилось, с тихим стоном сползла на кровать и ткнулась лицом в подушку.
Безнадежный случай. От чего, Анют, напомни, ты сбегала? Ну да, ну да… А к чему прибежала?
Мо-ло-дца.
Утробно зарычав, ну прямо как Герхильд всего каких-то полчаса назад, подхватила с пола сорочку, вернее, ее жалкие останки, и пошла, скрипя от злости зубами, умываться.
Его драконство обвел меня вокруг пальца! Нагло. Обвел. Вокруг. Пальца!!! Должно быть, рассудил так: раз я не даюсь по-плохому, значит, будет действовать по-хорошему. Возьмет хитростью. Приласкает, поцелует, шепнет на ушко какую-нибудь глупость, и вот результат: ари готовенькая и на все согласная.
И ведь взял же. Вот гад!
У-у-у, Аня, ну как же тебя так угораздило-то? От пары поцелуйчиков и лживых слов признания взяла и растаяла. Нет бы начать с разговоров. А не с того… с чего вы начали.
Плеснув в медный таз воды из кувшина, хорошенько умылась. Терла щеки, пока они не покраснели, отражая всю степень моего гнева. Нет, ну разве так можно?! Разливался соловьем, что все теперь будет по-другому, а как получил желаемое, так сразу до свидания.
Сама понимаешь, детка, турниры, дела государства.
Вздрогнув, обхватила плечи руками и задалась вопросом: а что теперь будет по-другому? Что он там говорил? Что не станет возвращать меня на Землю? Так, может, в наказание за побег на всю жизнь посадит в клетку, как какую-нибудь канарейку? Которая будет нести ему золотые яйца – рожать дракончиков и время от времени, когда потребуется, светить физиономией на всяких средневековых приемах.
Без сил опустившись в кресло, приставленное к туалетному столику, машинально схватилась за щетку, чтобы расчесать спутавшиеся после сна и во время… (вот даже не вспоминай, Аня, об этом!) волосы.
Кажется, сегодня в этих стенах мне объявили шах. И надо очень постараться, чтобы за ним не последовал сокрушительный мат.
Глава 21
От мрачных мыслей меня отвлек полный радости крик:
– Ваша лучезарность!
В комнату все сметающим на своем пути торнадо ворвалась Мабли, а за нею робко впорхнули остальные служанки.
Позабыв о субординации, девушка бросилась мне на шею. Да и я на какое-то мгновение выпала из образа императрицы, крепко обняла ее и проговорила:
– Прости. Я, наверное, вам всем тут нервы попортила.
Оглянувшись на неловко замерших посреди комнаты напарниц, Мабли вздохнула и принялась негромко частить:
– Мы за вас так переживали! Это были не дни, а сплошной кошмар! А уж как его великолепие намучился… Метался по Ледяному Логу точно раненый зверь. Разве что не завывал в голос, только рычал на всех без разбору… Брр! Особенно когда возвращался ни с чем после многочасовых поисков. А потом, когда тот страшный колдун восстановил ваше послание, – служанка понизила голос до заговорщицкого шепота, – и стало ясно, что вас похитил брат эсселин Талврин… Что тут началось… Что с ним начало твориться! Его великолепие сразу помчался за вами, но, видно, опоздал: вы уже пропали. По крайней мере, мне так сказали. И потом вас искал… Почти не появлялся в замке. Мы все ему на глаза боялись показываться. Даже старейшины, представляете?
Бесился, рычал… После слов Мабли сегодняшнее поведение тальдена казалось еще более странным. Со мной он был таким спокойным, таким… Вернее, как раз таки не таким, как я ожидала. Не типичным Герхильдом. Хоть и попрощался вполне типично.
Мне и слова не сказал о том, что с ним происходило, как меня искал. Да я и сама тоже хороша! Даже не удосужилась поинтересоваться, а вместо этого… Ой, все!
– А что с моим спутником? Герцогом?
– Его светлость, – симпатичное личико девушки, обрамленное крылатым чепцом, стало похоже на засоленный на зиму помидор – некрасиво сморщилось. Всем своим видом Мабли показывала, что не испытывает к магу никакой симпатии, одну лишь стойкую антипатию, – совсем плох.
– Что он с ним сделал?!
Сколько раз с содроганием я вспоминала истерзанного допросами пленника, которого стражники швырнули к ногам Герхильда. И к моим. Вспоминала, несмотря на все попытки забыть. Что, если его взяли под стражу и опять пытают? С этих средневековых варваров станется!
– Никто ничего с ним не делал. – Девушка равнодушно фыркнула, как бы говоря, что, если бы даже и сделал – ничего страшного. – Ну кроме той твари, что на вас напала. – Мабли всплеснула руками. – Ой, ваша лучезарность, да я мало что знаю! Замок полнится слухами, их я вам и рассказываю. Лучше расспросите потом эррола Хордиса. Или эррола Фитивена. Он, кстати, интересовался, сможете ли его принять сегодня. Порывался переговорить с вами еще утром, но у вас… кхм… был его великолепие.