Что же касается Игрэйта, то на горизонте его будущего клубились грозовые тучи: князя ждала жаркая встреча с дольгаттами. Помню, узнав, что его светлость, как та самая субстанция, которая никогда не тонет, выжил, я готова была сама превратиться в дольгатта, чтобы окончательно с ним покончить. И даже мысленно поругивала Скальде за то, что не добил мерзавца. Впрочем, очень скоро я возблагодарила Ясноликую за то, что сохранила жизнь огненному выродку, и он не унес тайну о Темной королеве с собой в могилу. Как и многие другие тайны, которые хранил.
Это князь призвал в Адальфиву Леуэллу, по наущению своего покойного папаши – как оказалось, такой же огненной мрази. Это из-за него погибла Мавена, а также невеста Хентебесира, которую он без жалости и мук совести отдал снежной деве в качестве первой жертвы.
Не желал, видите ли, подлец, жениться.
Это он делал все возможное, чтобы меня исключили из отбора. И он же отыскал Шарлаховое сердце, благодаря которому Мельвезейн воскресла. И вот теперь… У меня на глазах оживали самые страшные легенды Адальфивы. О Перевоплощенных, которых эта доисторическая стерва возвращала к жизни. О злобных существах, таграх, которыми повелевала. О мрачном предсказании, что с возвращением Мельвезейн в мире наступит хаос.
– Она вернет в Адальфиву былой порядок. Вернет кровожадных духов. И всех этих тварей… – звучал, разбиваясь на эхо, тревожный шепот в галереях замка.
Мельвезейн боялись все. Я видела страх в глазах придворных. Видела его печать на обычно бесстрастных лицах старейшин. Он проскальзывал в поведении магов и воинов.
Темную королеву боялись все.
И я, понятное дело, не была исключением. Зачем только читала предания о жестокой Древней! О том, что она вытворяла в далеком и далеко не самом светлом прошлом. Все знали и понимали, что станет с миром, стоит только адальфивцам покориться темной выдре.
Мира не станет в принципе.
По всей Адальфиве началась массовая миграция. Крестьяне стекались в крупные города вроде столицы и Малахитового Дола. Прятались за высокими крепостными стенами в надежде, что те защитят их от нашествия зомби и воскресшей Древней. Люди уповали на драконов – Хранителей Адальфивы.
С утра до вечера Скальде пропадал на военных советах, мотался по королевствам. Мужа я практически не видела, и, наверное, пока что так даже лучше. С реанимацией дракона реанимировались и чувства, что испытывала по отношению ко мне его звериная сущность. Только теперь к ним добавилась еще и злость, ведь я, даже о том не подозревая, стала причиной заточения и мучений этого не в меру обидчивого ящера.
Скальде избегал меня. Наверное, опасался ранить словами или взглядом. Я тоже старалась не попадаться ему на глаза, понимая, что сейчас важнее разобраться с воскресшей каннибальшей. Ну а укрощением строптивых драконов можно заняться и в мирное время.
Главное, чтобы они у нас были: мир и время.
Хильдебальд вернулся на родину: его подданные нуждались в защите и покровительстве герцога Анвэри – одного из самых могущественных огненных драконов Рассветного королевства. Ариэлла осталась в Лашфоре. Из-за поединка казнь Адельмара отложили. Честно говоря, на какое-то время о нем забыли, настолько всех потрясла и выбила из колеи весть о восставшей из мира мертвых богине. Однако брать с собой прицепом пленника в Хрустальный город Скальде не собирался, нам вполне хватит и темнодольского князя. Завтра утром правосудие наконец свершится, Адельмар будет казнен, и мы покинем Малахитовый Дол.
– Почему не улетела с Хильдебальдом? – спросила я Ариэллу вечером накануне казни.
Мы ужинали вместе, без фрейлин, которых мне удалось спровадить в библиотеку. Обстановка была бы почти непринужденной, если бы не выбранная мной тема разговора. Но не спросить я не могла.
– Хочу быть с братом до конца, – ответила алиана, единственная из Талвринов не покинувшая Лашфор. – Отец от него отрекся, а маме лучше не видеть казни. Она ее просто не переживет. Хочу, чтобы он знал, что рядом есть близкий человек. Смотрел не на безликую толпу, а на меня, когда… – Княжна не договорила. Поднялась поспешно (я видела, как в бликах пламени, трепещущего над свечами, заблестели от слез ее глаза) и встала возле окна, за которым плескалась фиолетовая тьма.
– Крейн поправляется, – сделав глоток побольше, из чеканного кубка, постаралась отвлечь подругу.
– Хорошо хоть с ним все в порядке, – на миг обернувшись, слабо улыбнулась она.
Это было одно из малочисленных радостных известий в веренице печальных событий: лекарям все-таки удалось вырвать Крейна из лап смерти, и теперь он медленно, но уверенно шел на поправку. Не мог очухаться раньше… Впрочем, о том, что в мир нагрянула Древняя и поделилась с его господином силой, Блейтиан не ведал. А вот о Леуэлле знал с самого начала. И если бы об этом узнали и совет магов со Скальде, никакого поединка не было бы.
Герхильд его пощадил. В том смысле, что не прибил сразу, после того как экс-герцог оклемался. Но о возвращении титула и земель не могло быть и речи. Пожизненная ссылка из Темнодолья и Сумеречной империи – приговор, вынесенный Блейтиану. Скальде пообещал, что не будет его преследовать, если тот навсегда покинет Север. Как только Крейн окончательно поправится, его попросят из Лашфора, и он сможет отправляться на все четыре стороны.
Хватит ума – проживет отмерянное ему судьбой время скромно, но с чистой совестью и на свободе. Человек с магическим даром в Адальфиве без куска хлеба никогда не останется. Ну а если не поумнеет, что ж… Это будет его выбор. Но я все же надеялась, что Крейн пересмотрит свои жизненные позиции и сделает для себя правильные выводы.
В день казни я проснулась ни свет ни заря и стала сразу одеваться, намереваясь быть с Ариэллой от начала и до конца, разделить с ней это невыносимо сложное для нее время. Собираясь на автопилоте, думала только о подруге. И продолжала думать до тех пор, пока в покои моей лучезарности, даже не удосужившись постучаться, не ворвался запыхавшийся Леан. С горящими от возбуждения глазами и громким восклицанием:
– Его великолепие помиловал Адельмара Талврина!
За несколько часов до этого
Морщась от неприятных ощущений, будто на руку плеснули кипятком, тальден откинулся на спинку кресла. Рана, оставленная обломком скалы, на который он так бесславно напоролся, все еще давала о себе знать и причиняла боль при каждом неосторожном движении. Из-за этого проклятого ранения Скальде не мог превращаться в дракона. Какой прок в личине зверя, если он не может летать?
Осознание того, что ослаблен сейчас, когда, наоборот, должен быть силен как никогда, чтобы в любой момент вместе с другими Хранителями встать на защиту Адальфивы, заставляло злиться. В первую очередь на самого себя. За то, что недооценил Игрэйта, и эта мальчишеская самоуверенность чуть не стоила ему жизни.
Двух жизней: его и Аниной.
Ледяной прикрыл глаза, отпуская мысли о совершенных ошибках и позволяя себе хотя бы на короткие мгновения погрузиться в более приятные размышления. Те, что не горчили сожалением: о девушке-иномирянке, которая была совсем рядом, но он не позволял себе к ней приближаться.
Этой ночью Аня снова уснет одна, и он не будет чувствовать ее тепла. Не будет целовать такие мягкие, манящие губы, вновь ощущая их сладкий, ни с чем не сравнимый вкус. Не будет ласкать свою ари: до стонов, до бессвязного шепота, до полного изнеможения. До лихорадочного блеска в глазах и быстрого биения жилки на запястьях, которые в порыве страсти будет сжимать.
Но ничего этого сегодня не случится.
Каждую ночь он боролся с собой и с искушением отправиться в покои ари. Понимал, что может причинить ей боль. Ранить сердце или плоть. Сейчас, сорвавшись с магической цепи, дракон был зол как никогда. Сильнее, чем прежде, Ледяной ощущал его раздражение, обиду, гнев. Которые разгорались в Скальде всякий раз, стоило только ее увидеть. Даже издали, даже мельком. Здравый смысл тотчас заглушали животные инстинкты. Он боролся с ними и сдаваться не собирался. Но понимал, что бороться будет проще, находясь от своей ари на расстоянии.
Тогда Аня будет в безопасности.
По-хорошему, ей следовало вернуться на Землю. Тем более сейчас, когда стало известно о воскрешении Древней. Но эта упрямица ни в какую не желала поступать разумно, выпроваживала Хордиса и всех, кто пытался ее переубедить. И не переставала повторять, что добровольно Адальфиву не покинет.
– Только через мой труп! – заявляла строптивая и тут же горячо добавляла: – Где это видано, чтобы правитель сбегал в час беды, как крыса с тонущего корабля? Я не крыса, если вы этого еще не заметили, и сбегать никуда не собираюсь. Так и передайте его упрямству. Давайте, давайте!
Потерпев неудачу, посланники ни с чем возвращались к императору.
Скальде не желал принуждать ее силой. Это снова разбросало бы их по разным краям пропасти, и мосты, пусть и хрупкие, но которые им все же удалось проложить друг к другу, в одночасье рухнули бы.
Ледяной боялся за свою ари. Боялся, когда находился вдали от нее и не мог защитить. Боялся, когда оказывался с ней рядом, понимая, что, возможно, придется защищать ее от себя самого. Скальде уже готов был проклинать свое второе «я» и древние чары, что каждый тальден впитывает с молоком матери. Из-за них его любовь к Ане порой превращалась в ненависть или близкое к тому чувство. Сильное, всепоглощающее, затмевающее рассудок.
Чувство, почти не подвластное контролю ледяной воли.
Но он справится. Они справятся. Главное, избавить мир от этой твари. Мельвезейн. Выяснить, где она укрывается. И раз и навсегда уничтожить болезнь, которой она стала для Адальфивы.
Тальден очнулся от размышлений, когда в дверь кабинета негромко постучались. Паж и верный слуга Скальде бесшумно проскользнул в комнату, поклонился почтительно и замер на пороге.
– Ваше великолепие, там… Пленник просит… – Юноша запнулся и, переведя дыхание, продолжил, осторожно подбирая слова: – Просит и даже настаивает на встрече с вами. Говорит, это важно. Крайне.