ть, что я скучала – это не сказать ничего! При мысли о Герхильде в сердце как будто вонзались острые бутылочные осколки, ржавые кнопки, гвозди. Все вместе и по отдельности. В общем, было очень больно. И плохо.
Без него.
Я отчаянно старалась запретить себе испытывать эти чувства. Не вспоминать, не думать. Вот только с не вспоминанием и не думаньем дела обстояли стабильно плохо. Тем более что при мне осталась сила Ледяного – напоминание обо всем, что произошло со мной в Адальфиве. То ли ари забыли отвязать ее от моей души, то ли не пожелали тратить на это время и силы, но порой я ощущала ее в себе. Чувствовала, как она пробуждается и ищет выход.
А я тем временем искала, но не находила себе места. Металась по квартире раненым зверем. Строила догадки, выдвигала предположения. О том, что Скальде там с ума сходит или уже сошел. От горя. Снежок медленно умирает, потому что привязка разорвалась. А я здесь торчу, но они об этом даже не подозревают.
На всякий случай нарисовала плакаты, с большими такими надписями: «Я – Аня!», и развесила их в каждой комнате. Надеюсь только, мама с бабушкой не решат неожиданно в гости нагрянуть. Еще подумают, что страдаю провалами в памяти и пора отправлять меня на прием к психиатру.
Несмотря ни на что, я ждала, хоть и понимала, что ждать-то, по сути, нечего. Герхильд уверен, что его ари погибла. Да и, раз душа Арделии покинула Адальфиву, значит, нет больше в Ледяном Логе волшебных цветиков. А есть только его хозяин, безутешный вдовец, не догадывающийся…
Что его ари мается на Земле.
Мне все-таки удалось вывести Воронцова из состояния, близкого к коме. Я как могла его поддерживала, хоть, возможно, было бы лучше оставить его на время в покое и не мельтешить перед глазами живым напоминанием о Сольвер. Но я за него переживала.
Близился Новый год, однако настроение, мягко говоря, было не праздничным. И пока люди выбирали подарки, мы с Лешей… выбирали для Фьярры место на кладбище.
Воронцов так захотел, настоял. Ему это было нужно, и я не стала его отговаривать. Сегодня в полдень должны состояться земные похороны Фьярры-Мадерики Сольвер, на которые приглашены только я и Леша. Да священник, которому было щедро заплачено, чтобы провел погребальную церемонию без покойницы.
Леша должен был заехать за мной в половине одиннадцатого, потому что путь до кладбища предстоял неблизкий, а я, как назло, проспала. Всю ночь не могла сомкнуть глаз, ворочалась с боку на бок, потом долго сидела у окна и смотрела, как к стеклу липнут снежинки и улица, подобно невесте, облачается в белый наряд. Смотрела и думала о заснеженных улочках Хрустального города, предновогодней ярмарке и вкуснейшем медовом пиве в любимом трактире Герхильда.
Я ведь надеялась, что мы со Скальде непременно туда еще заглянем. Вместе. И на коньках, конечно же, покатаемся. Хоть его благородие будет отбрыкиваться от этого плебейского развлечения, но я обязательно его уговорю, и мы будем кататься, кружиться, смеяться и падать. А потом кормить друг друга жареными орешками и запивать все это вкуснейшее дело горячим с пряностями вином.
Вернее, уговорила бы, и мы бы катались… И я была бы счастлива, чувствуя, как мою руку сжимает сильная рука мужа. Уснула только под утро, провалилась в сон с мыслью – единственной, что помогала держаться: мой любимый жив-здоров, а значит, я все сделала правильно.
Проснулась около десяти, разбуженная проголодавшимся Котением Котеньевичем, и, сыпанув в миску корма, как ошпаренная принялась собираться. Джинсы, водолазка… Черт! Зубы ведь еще не почистила, и надо, что ли, хотя бы умыться. А расчешусь в машине.
Только сунула щетку в рот, как по квартире разнеслась мелодичная трель звонка. Бросила на часы взгляд: четверть одиннадцатого. Блин! Лешка в последнее время и так заводится с полоборота, а сегодня вообще будет сам не свой. И сейчас как увидит меня всклоченную и в тапочках…
Понеслась в прихожую, позабыв вынуть изо рта щетку, поэтому мое заверение, когда открывала дверь:
– Леш, я почти готова! – больше походило на мычание коровы.
А следующий звук – на крик баньши, когда вместо Воронцова на моей лестничной площадке обнаружился не кто иной, как сам Александр собственной важной персоной. Взгляд светло-серых, как ледяные осколки, глаз скользнул по мне, словно ставя свою печать, и щетка приземлилась на пол, а я с воплем захлопнула дверь и отскочила от нее чуть ли не до самого зала.
Отскочила, выдохнула, губу чуть ли не до крови прокусила и… рванулась обратно. Открывать.
Потому что точно знала, кому принадлежит этот взгляд.
Глава 40
– Вот оно, значит, какое земное гостеприимство, – глубокомысленно попеняли мне, когда я высунулась в образовавшийся между створкой и дверным косяком просвет.
Высунулась осторожно, потому что мало ли, вдруг увидела то, что так отчаянно хотелось увидеть, и на самом деле это не мой любимый, а всего лишь его не самая удачная версия.
Но версия оказалась той самой. Удачной и горячо желанной.
В следующую секунду я со счастливым визгом повисла на шее у своего межмирового путешественника и, задыхаясь от счастья (а воздуха в тот момент мне действительно не хватало), воскликнула:
– Ты все-таки за мной пришел!
– Если бы потребовалось, я бы достал тебя и с того света. А так только в другой мир переместился и в другое тело.
Ну да, совершенно плевое дело.
– Снова растрачивал свои силы? Годы жизни? – с тревогой заглянула в глаза любимого.
Вернее, это были глаза малознакомого мне мужчины, но в них я видела Скальде Герхильда, ледяного дракона, своего благоверного. И мне было без разницы, как он выглядит. В какой оболочке ко мне пришел.
Главное, что он здесь, со мной.
– Не свои, Хентебесира, – одним лаконичным ответом успокоил меня его великолепие. – Кузен великодушно «согласился» поделиться своей магией и поработать для меня проводником.
– Как это мило со стороны Игрэйта, – хихикнула я и спохватилась: – Да что же это я?! Проходи! А то держу тебя на пороге, как чужого. Сейчас должен подъехать Ле…
Договорить я не успела. Тихое шарканье на лестнице сменилось громким топотом. Воинственно размахивая букетом лилий и вопя:
– Не приближайся к ней! – с видом разъяренного быка к нам несся Воронцов.
Мельком глянув на мрачнеющего тальдена, поняла, что действовать нужно быстро. Иначе покатится этот недобык обратно вместе с лилиями. Или его покатят, после чего макнут головой в ближайший сугроб.
Выскочив на лестничную площадку, вскинула руки, одной ладонью упершись в грудь Ледяного, другой – в полыхавшего праведным гневом Воронцова.
– Леша, успокойся! Это не Александр!
Он попятился, дернул головой, как будто стряхивал с себя капли ледяной воды, которой его только что щедро окатили, после чего грустно усмехнулся:
– Значит, все-таки явился за тобой.
Еще одна ситуевина. Я тут готова прыгать от счастья не то что до потолка – до звезд в небе, а у Лешки траур. Похороны. Мне же никак не удается заставить себя не улыбаться. Стоит только взглянуть на Скальде, как улыбка расползается по лицу сама собой.
Держи себя в руках, Аня. Держи и ни в коем случае не улыбайся! Бери вон пример с Герхильда. Эмоций на лице ноль. А у меня прям целая гамма.
– Так мне проходить? – уточнил его великолепие в амплуа российского бизнесмена.
– Еще как проходить! – очнулась я. – И ты, Леш, давай, не стой столбом.
Мужчины обменялись взглядами, далекими от дружелюбных, и даже нейтральными назвать их язык не поворачивался. Значит, расслабляться точно не надо, как бы не пришлось выступать в роли рефери для этих двоих.
Воронцов в квартиру все-таки вошел, но разуваться не торопился. Крепче сжал предназначенный для Фьярры букет белоснежных лилий и сухо уточнил:
– Значит, на кладбище я сам?
Вместо меня вопросом на вопрос ответил тальден:
– Зачем тебе на кладбище?
Скальде стянул пепельно-серое пальто, которое ему очень шло, и оглянулся по сторонам. Наверное, искал прислугу, которая забрала бы у него верхнюю одежду и с поклонами по длинной анфиладе препроводила бы в гостевые покои.
Но у меня не было ни прислуги, ни анфилады. Зато имелся кот, выскочивший в коридор и теперь активно теревшийся об идеальные и явно дорогущие брюки Скальде-Александра.
Вообще-то Котений Котеньевич к чужакам относится настороженно и весьма прохладно, а тут вдруг с первых мгновений знакомства растаял. Громко урча, стал демонстрировать гостю свои самые искренние симпатии, явно одобряя выбор хозяйки.
Ах ты ж, моя лапочка.
– Фьярру будем хоронить, – буркнул Лешка, стараясь не смотреть на Ледяного.
– Может, сначала на кухню? Чаю выпьем. Леш, раздевайся. Ты совсем продрог, – сказала я, лихорадочно вспоминая, что бы такого подать к этому самому чаю.
Из еды была только овсянка, пакет молока (подозреваю, что прокисшего еще вчера), копченая колбаса и, если мне не изменяет память, крекеры. Ах да, еще соленые орешки и яблоко, слегка сморщенное.
И вот как этим угощать аж целого императора?
Стыдно, Аня.
Ой! А у меня ж там еще плакаты!
Я рванула на кухню, чтобы сдернуть ватман, и услышала голос Скальде-Александра:
– И часто у вас живых хоронят?
Вот совсем не в тему ирония!
– Что это значит? – мгновенно охрип от волнения Лешка.
Я быстро поснимала остальные плакаты и запихнула их за дверь спальни.
– То и значит, что Фьярра сейчас отлеживается в родовом замке, – просто сказал Скальде, как если бы мы обсуждали, сколько выпало снега за ночь. – С сестрами и отцом прощается. Отношения с ними пытается наладить. Хоть, насколько знаю, у нее это не очень получается.
– Ничего не понимаю, – окончательно растерялся Воронцов, и я, если честно, тоже. – Аня рассказала мне про этих ваших ледяных ари, с которых она сняла проклятие, и в благодарность за это они поменяли Аню с Фьяррой местами.
– Все на кухню! – скомандовала я.