– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, – сказал он.
– Неужели? – прошептала я, наклонившись к нему.
Огоньки свечей бросали отблески на его волосы. По-видимому, бритву ему уже не боялись давать, поскольку сейчас лицо его было гладко выбрито и прекрасные черты отчетливо видны.
– Я точно знаю, о чем говорю, – продолжала я, стараясь не поддаться его очарованию. – Знаю, что ты через многое прошел и делал ужасные вещи – некоторые прямо у меня на глазах. Но все это в прошлом. И главное, ты не мог себя контролировать. Совершенно очевидно, что ничего такого ты никогда больше делать не будешь.
Странное, загнанное выражение скользнуло по его лицу.
– Откуда тебе знать? Может, монстр еще здесь. Может, во мне осталось что-то от стригоя.
– Тогда ты должен окончательно одолеть его! Для этого нужно жить полной жизнью, а не просто исполняя рыцарский обет защищать Лиссу. Нужно открыть себя тем, кто тебя любит. Никакой стригой на это неспособен. Вот как ты сумеешь спасти себя.
– Никто не может любить меня, потому что я неспособен ответить тем же, – пробормотал он.
– Может, стоит попытаться? Вместо того, чтобы утопать в жалости к себе!
– Это не так-то просто.
– Прок… – Я чуть не выругалась в церкви! – Ничто и никогда не было для нас просто! Наша жизнь и до того злополучного нападения не была простой, но мы же справлялись! Можем справиться и сейчас. Вместе мы способны преодолеть все. Ты веришь в Бога? Прекрасно! Но гораздо важнее, чтобы ты верил в нас.
– Нет никаких «нас», я уже говорил тебе.
– Ты же знаешь – у меня в одно ухо влетает, в другое вылетает.
Мы переговаривались тихо, но, думаю, по нашему виду было ясно, что между нами происходит спор. Остальные прихожане были слишком заняты, чтобы обращать внимание, а вот стражи Дмитрия не спускали с нас глаз. Я снова вспомнила, о чем говорили и Майкл, и Лисса: вывести Дмитрия из себя на людях означает оказать ему дурную услугу. Проблема состояла в том, что само мое присутствие выводило его из себя, и неважно, о чем я стала бы с ним говорить.
– Напрасно ты пришла, – вырвалось у него. – Для нас обоих лучше избегать друг друга.
– Забавно! Когда-то ты говорил, что мы всегда будем вместе.
– Я хочу, чтобы ты держалась от меня подальше, – словно не слыша, сказал он. – Не хочу, чтобы ты снова и снова пыталась вернуть чувства, которых больше нет. Они в прошлом. И никогда уже не вернутся. Никогда. Для нас лучше вести себя как посторонние. Для тебя самой лучше.
Чувства сострадания и любви в моей душе сменились нарастающей яростью.
– Если ты указываешь мне, что делать, а что нет, то, по крайней мере, имей мужество заявить это прямо в лицо!
Он так стремительно повернулся, что у меня мелькнула мысль: в нем и правда еще осталось что-то от стригоя. Его лицо выражало… что? Не подавленность, как раньше. И не злость. Скорее… отчаяние, огорчение и, может быть, даже страх. И еще казалось, что он испытывает острую, мучительную боль.
– Не хочу видеть тебя, – сказал он, сверкая глазами. Эти слова ранили меня, но что-то в его тоне вызывало трепет. Это не был холодный, расчетливый стригой. Это не был сломленный человек за решеткой. Это был мой прежний инструктор, мой возлюбленный; уж если он нападал, то делал это с энергией и страстью. – Сколько раз мне придется повторять это? Ты должна держаться от меня подальше.
– Но я знаю – ты не причинишь мне вреда.
– Я уже причинил тебе вред. Почему ты не понимаешь этого? Сколько раз я должен повторять одно и то же?
– Ты говорил… Ты говорил раньше… до того, как все это произошло… что любишь меня. – Мой голос предательски задрожал. – Как можно просто перечеркнуть это?
– Потому что слишком поздно! И так легче, чем если мне придется без конца вспоминать, как я обошелся с тобой!
Он сорвался, его голос разнесся по церкви. Священник и люди перед ним ничего не заметили, но те, кто стоял к нам ближе, обернулись. Стражи напряглись, и я снова призвала себя к порядку. Неважно, как сильно я злилась на Дмитрия; неважно, как сильно оскорбленной и обманутой чувствовала себя из-за того, что он прогоняет меня… Все равно, я не могла рисковать тем, что люди подумают, будто он опасен. Он явно не собирался никому ломать шею, но был заметно расстроен. Вдруг кто-нибудь примет его огорчение и боль за что-то дурное?
Я отвернулась, пытаясь утихомирить разбушевавшиеся эмоции. Когда я вновь повернулась, наши взгляды встретились, и будто искра проскочила между нами. Дмитрий мог сколько угодно игнорировать это, но наша связь – глубинное притяжение душ – никуда не делась. Мне страстно захотелось прикоснуться к нему – и не просто случайно задеть. Захотелось обнять его, прижать к себе, заверить, что вместе мы одолеем все. Не отдавая себе в этом отчета, я потянулась к нему. Он отпрянул, словно от змеи, и все его стражи рванули вперед, готовые схватить его.
Однако он не сделал ничего дурного. Просто смотрел на меня таким взглядом, от которого вся кровь заледенела в жилах: с удивлением и почти отвращением.
– Роза, пожалуйста, прекрати. И ради бога, держись подальше от меня, – сказал он, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие.
Я вскочила, переполненная обидой и злостью. Возникло чувство, что еще минута – и произойдет взрыв.
– Это еще не конец, – пробормотала я. – Я так просто не откажусь от тебя.
– Я уже отказался от тебя, – так же тихо ответил он. – Иногда любовь уходит. Моя ушла.
Я недоверчиво смотрела на него. Впервые со времени своего возвращения он упомянул о том, что любви больше нет. Ранее его протесты сводились к тому, что его мучают угрызения совести из-за прошлых грехов, которые оставили в его душе шрамы, лишив способности любить. Но теперь…
«Я уже отказался от тебя. Иногда любовь уходит. Моя ушла».
Я попятилась. Его слова жгли, как пощечина. Судя по его лицу, он понимал, какую боль причинил мне. Но я не стала вглядываться – развернулась, быстро пошла по проходу и выбежала за дверь, опасаясь, что, задержись я хоть на мгновение, все в церкви увидят, что я плачу.
Двадцать пять
После этого мне не хотелось видеть никого. Стремясь побыстрее оказаться в своей комнате, я не чуяла земли под ногами и не замечала людей вокруг. Снова и снова звучали в сознании слова Дмитрия: «Иногда любовь уходит. Моя ушла». Это было хуже всего, что он до сих пор говорил. Не поймите меня неправильно: все остальное было нелегко. Когда он заявлял, что будет избегать меня, что наших прежних отношений не вернуть, это тоже было ужасно и все же оставляло крошечную надежду, что раз он заботится обо мне, искра нашей любви еще не угасла.
Но… любовь уходит.
Это было что-то совсем иное. Казалось, сами мы умерли, наши останки рассыпались в прах и ветер унес их, будто сухие листья. Боль в груди была нестерпима, и я скорчилась на постели, обхватив себя руками, как будто это могло ее уменьшить. Не получалось смириться с его словами – с тем, что после всех выпавших на его долю испытаний любовь ко мне ушла.
Всю остальную часть дня я намеревалась провести у себя, съежившись во мраке под одеялом. Сидни, мои волнения из-за отца Лиссы и даже она сама – все это напрочь вылетело из головы. Она занималась своими делами, но время от времени через нашу связь я ощущала ее призыв: «Приходи ко мне!»
Поскольку я не реагировала, она начала беспокоиться. Внезапно я испугалась, что она – или кто-нибудь другой – может прийти сюда, разыскивая меня. Вскочив, я решила уйти, сама не зная куда; просто чувствовала потребность двигаться. Обошла всю дворцовую усадьбу, выискивая места, где не бывала прежде. Фонтанов и статуй тут оказалось гораздо больше, чем мне казалось, однако их красота сейчас была мертва для меня. Вернувшись к себе несколько часов спустя, я чувствовала лишь усталость от долгой ходьбы. Ну и ладно. По крайней мере, я сумела избежать всяких разговоров.
Сумела ли? Было поздно, и мне уже полагалось лежать в постели, когда в дверь постучали. Я заколебалась. Кого это принесло так поздно? Чего я хочу – отвлечься или и дальше лелеять свое одиночество? Я знала одно – это не Лисса. Господи! Скорее всего, это Ганс, пожелавший узнать, почему я не появилась на работе. Стук не смолкал, и после долгих размышлений я решила открыть дверь.
Это оказался Адриан.
– Маленькая дампирка… – Он устало улыбнулся. – У тебя такой вид, будто ты только что встретилась с призраком.
Нет, не с призраком. Поверьте, я всегда узнаю призраков, когда встречаюсь с ними.
– Просто… Просто я не ожидала увидеть тебя после того, что произошло утром…
Он вошел и сел на постель. Было приятно видеть, что он привел себя в порядок – переоделся и уложил волосы. Запах сигарет по-прежнему ощущался, но после того, как я с ним обошлась, он имел право следовать своим дурным привычкам.
– Ну, я и сам не ожидал, что приду, – признался он. – Но ты… ну… ты заставила меня кое о чем задуматься.
Я тоже села на постель, на приличном расстоянии от него.
– Насчет нас?
– Нет. Насчет Лиссы.
– А-а…
Я обвиняла Дмитрия в эгоизме, но чем лучше я сама, воображающая, будто Адриан не может думать ни о чем, кроме любви ко мне?
Взгляд его зеленых глаз был задумчив.
– Я все время думал о твоих словах… ну, о ее отце. И ты была права… насчет карточного долга. У него хватило бы денег заплатить любой долг. Не было никакой необходимости держать это в секрете. Ну, я пошел и спросил маму.
– Что? – воскликнула я. – Об этом никто не должен был знать…
– Да-да, я так и понял, что твоя информация сверхсекретная. Не беспокойся. Я сказал ей, что мы слышали разговоры об этом в Вегасе… О тайных вкладах отца Лиссы.
– И что она ответила?
– То же, что и я. Ну, на самом деле сначала она рассердилась на меня. Сказала, что Эрик Драгомир был хорошим человеком и что не следует сплетничать о покойном. Предположила, что, возможно, он действительно имел карточные долги, но даже если так, не стоит об этом думать, поскольку он сделал много добра.