драконам за помощь в освобождении Гномерегана, и ночных эльфов. Незначительно количество людей, но не из числа подданных Штормграда, а из коалиции магов Даларана. И прибывшие в последний момент по зову лорда-правителя Луносвета эльфы крови.
Сумеречный Молот насчитывал куда больше последователей, и их ряды были куда разнообразней. Конец света влек их сильнее, чем борьба против Древних сил. Этой ночью многие из них погибли в стенах Грим-Батола. Лишь единицы пережили падение Оков, и еще меньше было тех, кто добрался живым до Гранатового Редута. В воздухе над Сумеречным Нагорьем драконы видели несколько баррикад, выстроенных бывшими последователями Культа против наводнивших эти земли монстров. Некоторым они уже успели помочь, другим — смогут помочь только завтра. Если они переживут эту ночь.
Пребывание в стенах Грим-Батола изменило их, вспоминала Алекстраза, отдавшись полету. Члены Альянса привыкли к представителям Орды, ордынцы смирились с непохожестью и инакомыслием Альянса. Орки и люди, гномы и тролли сражались плечом к плечу сначала на стороне Древнего Бога. А затем также самоотверженно против верных слуг Н-Зота, вызволенных силами Культа из векового заточения в подземельях. Даже оказавшись в Редуте, спасенные, испуганные, они жались друг другу, настороженно вглядываясь в других соотечественников, что не предали рядов Альянса или Орды.
Перед тем, как покинуть Редут, Алекстраза распорядилась поместить бывших культистов отдельно от остальных. Многие из них были ранены, другие — не желали мириться с несостоявшимся концом света и твердили заученные в Грим-Батоле молитвы, призывая Н-Зота покарать виновных.
Но Н-Зот оставался глух к их просьбам. Древний получил искомое, отныне смертные более не волновали его. Конец света состоялся, хотя и был иным, чем представлял его Культ. Оковы Древнего пали, и Алекстраза понимала, что этот мир никогда не будет прежним.
Алекстраза почти закончила полет вокруг Редута. Она вновь увидела перед собой далекие вершины Грим-Батола, тонувшие во мраке. Какой непроглядной должна быть тьма в недрах этой горы, подумала она, содрогнувшись. Какие ужасы затаились в вечной ночи, сковавшей подземелья.
Такие мысли возвращали ее к пережитому долгой ночью кошмару. Слишком мало времени прошло, чтобы она забыла его. Впрочем, вряд ли она вообще способна забыть его. Пока она здесь, пока видит на горизонте Грим-Батола, ее видения останутся такими же яркими и настоящими, как и в первый миг после пробуждения.
Все возможные меры для защиты лагеря были приняты, Алекстраза убедилась в этом и стала снижаться. Из чернильной тьмы проступили ярко-оранжевые языки факелов. Обитатели Редута, как могли, сражались с тьмой, отгоняли ее, рассеивали. Как и Хранительница Жизни, они опасались, что тьма может стать вновь непроглядной и густой, как и прошлой ночью.
Приземлившись, Алекстраза сменила облик. К ней быстрым шагом направлялся Кориалстраз. Еще издали она заметила взволнованное лицо супруга.
— Что случилось? — сразу спросила она.
— У нас гости, — ответил Кориалстраз.
Когда Андуин вернулся в хижину, то застал провидицу за уборкой. Орчиха насаживала мертвых пиявок на заточенную рогатину и вышвыривала за порог. За воротами лагеря готовили большое кострище, чтобы сжечь уродливые трупы.
Андуин нашел кусок бечевки, перевязал им пояс и заткнул за него кинжал. Он принялся помогать провидице. При наступлении тьмы, как по команде, сталь клинка вновь вспыхнула. Орки Драконьей Пасти настороженно наблюдали за принцем. Мало того что человек, так еще и оружие у него странное, наверное, думали орки.
Завидев его кинжал, Миллира что-то проворчала и загнала его обратно в хижину. Ее слова, должно быть, значили, что нечего ему разгуливать по лагерю, как среди равных. Так он и сидел в одиночестве, пока провидица не вернулась с парой скребков.
Один из них она протянула Андуину. В руке принца оказался овальный камень, остро наточенный с одной стороны и гладкий с другой. Миллира указала на разорванный потолок. Свисающие до самого пола кожаные полотна, конечно, не придавали жилищу уюта, в этом Андуин был согласен с провидицей. Затем он понял, что орчиха просила помочь с ремонтом крыши.
По краю полотен Миллира проделала аккуратные дыры острой стороной овального камня. Звонко свистнула, и с крыши свесилась детская голова с маленькими клыками в уголках рта. Ловко подтянув наверх лоскут кожи и продев грубую нить сквозь сделанные Миллирой дыры, орченок быстро привязал полотно к деревянному каркасу крыши. Его лохматая голова свесилась вниз в ожидании следующего готового полотна.
Миллира указала Андуину на ближайший к нему кожаный отрез, а сама занялась другим. Крыша была сплошь исполосована, работы хватало для всех. Дыры у Андуина получились далеко не сразу, хотя ему и казалось, что дырявить полотна проще простого. Кожа былатолстой и твердой, высушенная зноем и ветрами. Он слышал, как посмеивался над ним орченок, почти полностью свешиваясь с крыши. Миллира цыкала на него и тогда он снова прятался наверху, хотя и продолжал тихо бубнить себе под нос, должно быть, что-то обидное для Андуина.
Несколько раз в хижину заходил Гаррош. Андуин ждал насмешек, но Вождь Орды промолчал. Если Гаррош находил время на них, значит, твари не напали на лагерь, думал Андуин. Или же их атаки было легко отразить.
Ночь тянулась долго. Андуин изрезал пальцы камнем, но к рассвету наловчился дырявить кожу не хуже провидицы. Он заметил, что и Миллира, и орченок устали не меньше.
На рассвете вновь появился Гаррош и сообщил, что нападение на лагерь было незначительным, оттого помощь Андуина не пригодилась. Хорошо, что он помог Миллире. Вождь Орды говорил, подбирая слова как можно проще. От недосыпа и усталости всеобщий давался Гаррошу еще тяжелее, чем раньше.
Когда Вождь ушел, Миллира постелила Андуину и заставила его лечь. Она долго о чем-то втолковывала ему, Андуин даже начал выявлять определенные слова. Похоже, он перестал воспринимать грубую речь орков как одно непрерывное рычание.
Андуин положил клинок рядом с собой и провалился в тяжелый сон.
Разбудили его крики. Подскочив, он потянулся к кинжалу. И не нашел его. Сон окончательно покинул его. Андуин соскочил с кровати в углу хижины и столкнулся лицом к лицу с Миллирой. Провидица говорила успокаивающим тоном, но Андуин больше не доверял ей.
— Где мой кинжал?! — крикнул он.
Орчиха стала что-то объяснять, указывая то на кровать, то на гору кожаных лоскутов на полу, а иногда даже на залатанную крышу. Андуин не понимал, как это все связано.
— Кинжал! Кинжал, проклятье!
Миллира резко замолчала, поджав губы. Снова указала на отрезки кожи. Андуин узнал в них не пригодившиеся отрезки с крыши и кое-что еще.
Пока он спал, орчиха, по-видимому, решила смастерить для принца настоящие ножны, чтобы заменить веревку на поясе, за которую он крепил кинжал. Так она выражала свою благодарность. А он сгоряча все испортил. Воспитанное в нем отношение к оркам нет-нет, да прорывалось наружу.
Не смея коснуться ножен, в которых покоился кинжал, Андуин пробормотал:
— Заг-заг, Миллира.
Провидица понимающе кивнула.
— Кейлек, — усмехнулась она, качая головой.
Рассказал ли Гаррош провидице, кем на самом деле был гоблин Кейлек? Наверное, рассказал. Интересно, где синий дракон выучил орочий? И что почувствовал Вождь Орды, когда увидел вместо гоблина синего дракона? Ведь он не знал об этом. Или знал?
Миллира тем временем быстро раскроила новую кожаную полосу, отмерила ею талию принца, сделала несколько дырочек тем же острым камнем, и новый пояс был готов. Миллира вдела пояс в петлю на ножнах и протянула Андуину. Работа была окончена.
Он благодарил провидицу, пока она в сердцах не прикрикнула на него: хватит, мол, ничего особенного. Миллира указала на ножны и назвала их на орочьем. Затем на кинжала. Андуин с готовностью повторил слова. Произношение давалось непросто.
Наконец, Андуин разобрался и почти правильно произнес:
— Hangh’ear?
Орчиха скривилась, но кивнула.
— Amed a'hangh'ear, — указала она на ножны.
Слово «ножны» было проще. Потом Андуин указал на камень, кровать, потухший очаг. Миллира называла вещи, Андуин повторял. Конечно, спустя десяток слов он опять перестал различать стены от стульев, но сам процесс приносил ему необычайное удовольствие. Орочий совсем не походил на известные принцу языки — тягучий дворфийский и мелодичный дарнасский.
Миллира улыбалась, но Андуин видел, что провидица прислушивается к происходящему вне стен лагеря. Шум то нарастал, то стихал. Прислушавшись тоже, Андуин различил голос Вождя Орды. Гаррош говорил мало и односложно. Андуина снедало любопытство.
Наконец, не выдержав, он указал на дверь хижины и спросил, что происходит? Миллира покачала головой и сказала:
— Deizz'ak.
Знакомое слово, но что оно значит?
Андуин непонимающе развел руками. Провидица села на стул, сложила руки на колени и вздохнула.
— Deizz'ak, — объяснила она.
Андуин покачал головой. Миллира задумалась. Потом схватила с кровати шкуру, скатала ее в рулон и спрятала под рубахой. Получился выпирающий вперед живот. Как если бы она была беременной, сообразил Андуин. Провидица схватилась за живот и медленно, с искаженным лицом муками, прошлась по хижине, повторяя:
— Deizz'ak. Deizz'ak, d'agju?
Последнее слово значило что-то вроде «понятно», «ясно». А потом Андуина осенило.
— Ожидание! — воскликнул он. — Ждать!
Миллира вытащила шкуру и пожала плечами — всеобщего она не знала. Возможно, Андуин понял правильно, а может, и нет. Андуин же вспомнил, когда уже слышал это слово. Когда Миллира зашивала рану Гарроша, она то и дело повторяла ему — жди. Тогда же Андуин заметил в руке Гарроша камень Джайны, он вертел его, как будто хотел им вот-вот воспользоваться. И только слова провидицы остановили его. Но чего ждал Гаррош? А с ним и Андуин вместе?