Герою Мисаржа в это время тринадцать лет. Он многого не понимает и многого не знает. Поэтому за него повествует автор. Основной объект авторской иронии в первой части «Окраины» — идеология и поведение буржуазных кругов. Писатель «берет на мушку» псевдопатриотическую и псевдодемократическую фразеологию, всякого рода внешние аксессуары, утратившие былое содержание. Имена, которые в период борьбы чехов и словаков против иноземной династии Габсбургов, а затем и в период антифашистского Сопротивления были символом верности патриотическим и прогрессивным идеалам, в новой исторической ситуации становятся дымовой завесой, под прикрытием которой буржуазия ведет свою корыстную политическую игру. Особенно наглядно это проявилось в деятельности спортивной организации «Сокол». Именно из реакционеров в сокольской форме, группировавшихся вокруг видного национально-социалистического политика, старосты Чехословацкой сокольской общины д-ра Гржебика, состояли боевые отряды буржуазии, противостоявшие революционной рабочей милиции, созданной по инициативе коммунистической партии. На первой же странице романа Мисарж бросает иронический отсвет на фигуру одетого в сокольскую форму местного врача для богатых Студнички, в весьма неподходящей обстановке расточающего перед школьниками свое красноречие. Ту же псевдопатриотическую фразеологию слышит Франтишек и из уст директора пражской реальной гимназии, куда он попадает стараниями вечно испуганного приспособленца — заведующего начальной школой Заградничка. Фальшь социального поведения взрослых, обличая которую автор умело пользуется иронической внешней деталью (галстук-бабочка у директора гимназии — как у муравья Ферды, хорошо известного чешским ребятам по иллюстрированным книгам писателя и художника Ондржея Секоры), оттеняется конкретностью и непосредственностью детского восприятия. Недаром у Франтишка возникает впечатление, что взрослые все время во что-то играют. Сын железнодорожника и доярки попадает в школу, где учатся дети состоятельных и высокопоставленных родителей, и уже в первом классе получает уроки классовой морали. Дело может принять печальный оборот — этому «гадкому утенку» грозит исключение из гимназии. Но в его судьбу в буквальном смысле слова вмешивается история. На протяжении нескольких дней, с 20 по 25 февраля 1948 года, в жизни Чехословакии наступает коренной перелом (даже в стены гимназии проникает отзвук всеобщей одночасовой забастовки, которая была проведена по призыву коммунистов). Трудящиеся сказали свое решающее слово; реакция, перешедшая в наступление, встретила достойный отпор и сломала себе хребет. Развитие страны по социалистическому пути получило надежные гарантии. В эти дни должны были сделать свой выбор и многие персонажи романа.
Наиболее характерные черты группового социального поведения Мисаржу удается проиллюстрировать убедительными индивидуальными примерами, подчас не лишенными парадоксальной исключительности. Среди тех, кого «смоет» волной перемен, и директор гимназии, которому легче совместить со своим «научным» мировоззрением католический теизм, чем коммунизм, и учитель биологии, каждый урок начинавший и кончавший проклятиями в адрес буржуазии, но на поверку оказавшийся гестаповским доносчиком; и одноклассник Франтишка, известный под прозвищем Партизан, — наглец и трус, «записавшийся» в герои. В то время, как одни добровольно или недобровольно уходили со сцены, другие приспосабливались. Яркий пример тому — поведение молодой преподавательницы математики, классной руководительницы Франтишка, первоначально видевшей в нем «паршивую» коммунистическую «овцу», а затем, когда обстоятельства изменились, от него же потребовавшей письменного подтверждения об участии в первомайской демонстрации.
В Уезде с его пестрой социальной топографией коренной общественный сдвиг происходит с еще большим многообразием индивидуальных особенностей. Без огорчения расстается с прошлым настоятель францисканского монастыря патер Бартоломей, в глубине души давно считавший христианское вероучение красивой сказкой. А бедный крестьянин Франтишек Моравек, только благодаря советским солдатам ставший собственником лошадиной упряжки, не может смириться с тем, что ему пришлось отвести своих «мохнаток» на общественную конюшню. Не страшась обнажить «дно» людского несчастья, писатель показывает, как под воздействием исторических перемен в людях пробуждается человечность, стремление покончить со всем, что унижает человека.
С изображением Уезда, семьи Франтишка и семьи его французской тетки в роман входит стихия народной жизни. Это именно стихия. В поведении героев далеко не все можно рационально предугадать. Персонажи полнокровны, выхвачены из жизни, которая бурлит, придавая динамизм коллективным сценам, часто совмещающим комическое и трагическое. Эти сцены и персонажи составляют некий «шекспировский» фон повествования, а само оно льется здесь непринужденно, свободно, как живой устный рассказ, с отклонениями и отступлениями, выполняющими ту же роль, что и знаменитые швейковские анекдоты в романе Гашека. Сходную среду находит Франтишек и в пограничье, когда знакомится со своими избирателями. Именно здесь, в многочисленных Уездах и пограничных городках, — с точки зрения автора, средоточие жизни. Тем, как живет «окраина», определяется жизнь страны и в конечном счете судьбы мира.
Так раскрывается смысл названия книги. Если в прямом значении «окраина» — это Уезд, лежащий на полпути между Прагой и шахтерским городом Кладно, это далекое пограничье, то в переносном и более глубоком смысле речь идет не столько о топографическом, сколько о социальном понятии. То, что, казалось бы, происходит на окраине жизни, в действительности определяет ее течение. Ян Моравец, уезжая из пограничного городка в столицу, выбирает для себя путь «провинциального» прозябания, мещанского приспособленчества. Франтишек Шандер, отказавшийся от места ассистента при кафедре столичного вуза и решивший связать свое будущее с судьбой пограничного края, находит главное русло жизни, выполняет свой исторический и гражданский долг. В сущности, именно в отношении к этой «окраине жизни», к этому «малому миру» и проверяется современный герой, определяется его место в «большом мире».
При поверхностном чтении возникает впечатление, что ироническая тональность, характерная для первой части романа, во второй и третьей частях ослабевает. Действительно, ирония как средство обличения прямых носителей социального зла встречается здесь все реже. В главах, рисующих жизнь Франтишка после окончания гимназии, лишь два персонажа дают автору основание для такого сатирического использования иронии. Это бывший владелец лавки с колониальным товаром, а ныне спекулянт Ян Линдер, после Февраля выдающий себя за простого поденщика, фабричного рабочего, и отец Яна Моравца — крупнейший технический специалист, занимающий высокий министерский пост. Один из великих мастеров иронического повествования английский писатель XVIII века Генри Филдинг утверждал, что «единственный источник истинно Смешного есть… притворство»[4]. Ян Линдер — типичный притворщик, и разоблачение его вызывает смех братьев Шандер, равно как и улыбку читателя. Моравец-старший может проявить известную широту натуры, да и прогрессивные общественные взгляды для него, видимо, не только мимикрия. Но вместе с тем во многих внешних черточках его поведения чувствуется лицемерная фальшь, а поступки расходятся со словами. Однако авторская ирония не щадит и персонажей, заслуживающих сочувствия. Доля притворства есть и в тех уловках, к которым прибегает Франтишек, рассказывая о своем доме сначала в школьном сочинении, а затем и при встречах с нравящимися ему девушками. Отказаться от подобного обмана не может и его невеста Квета, выросшая в детском доме. Бедным и обездоленным нелегко расстаться со своего рода «комплексом неполноценности», питающим различные формы иллюзий, самообмана и обмана. Обнаружить несостоятельность ложных идеалов автору помогает «ирония судьбы», на которой строится сюжет. Все, кто слишком дешево хочет купить счастливый билет в лотерее жизни (первая избранница Франтишка Алена Лукешова, его друг Ян Моравец, стареющая учительница), проигрывают главное: любовь, дружбу, уважение к себе, счастье. Порой ироническое превосходство автора над персонажами сочетается со щемящим чувством жалости, ибо он иронизирует и над убогостью нищеты, над наивными и ограниченными представлениями бедняков. Впрочем, именно в сценах, рисующих быт пролетарских низов и перемены в нем, немало чистого комизма, доброго юмора, гротеска; здесь звучит здоровый смех народа, снисходительный смех чудаков, сознающих собственное чудачество.
Однако преобладает в романе ирония, и прежде всего ирония, которую можно было бы назвать философско-исторической. Это и ирония взрослого и зрелого человека над неискушенностью детства и юности (рассказывая о Франтишке, автор, вероятно, не раз вспоминает самого себя). Это также ирония над поступками, которые окажутся не оправданными в свете исторической перспективы (вся затея Шандеров со строительством семейного домика). Но главным образом это ирония над общественными предрассудками, над всякого рода стереотипами в мышлении и поведении людей, над «модой» в самом широком смысле слова. Повествователь постоянно «опережает» события: говоря о поведении персонажей в тот или иной момент, он заранее знает, как они будут вести себя в будущем. В исторической перспективе многое из того, что претендовало на пафос, выглядит фарсом. Но при прощании с прошлым комическое нередко соседствует с трогательным и патетическим (замечательные сцены прощания бедняков с их старыми жилищами в конце второй части романа). В свете луча прожектора, направленного из будущего, отчетливее видны фальшь в поведении людей, ограниченность (классовая или индивидуальная) их сознания. Вместе с тем отрицательные общественные явления, ставшие типическими лишь позже при контрастном сопоставлении с нравственными нормами и нравственным климатом прошлого, также выступают в ироническом свете. Историческая конкретность, иронический «историзм» не мешают автору выявлять комическое и в общечеловеческих привычках, смеяться над парадоксами жизненных ситуаций, над самим собой. Подлинная ирония всеобъемлюща. Она устремлена в будущее и не знает ни пристрастий, ни ограничений. Свободный, беспокойный дух, свойственный ей, во многом определяет и манеру повествования. Ирония — это некая скользящая, подвижная точка зрения, похожая на неуловимый солнечный зайчик. И автор то смотрит на мир глазами своего героя, то смотрит на самого героя как бы со стороны, то прибегает к объективному описанию, то выставляет наружу «рожки» своей субъективности. Он намеренно сближает явления разного масштаба и значимости (например, спор из-за Триеста между Италией и Югославией и… уроки математики, ставшие «яблоком раздора» между гимназистом Франтишком и его классной наставницей), соединяет несоединимое в человеческих характерах (неверующий священник Бартоломей, мясник-вегетарианец Корейс), подчеркивает комические контрасты действительности и создает контрастные, гротескные, карнавально-балаганные сцены (перевозка скарба Шандеров из монастыря, праздник «дожинки» и т. д.), пользуется для связи эпизодов и персонажей мгновенной ассоциацией.