— И жить будем вместе!
— В общежитии, а то и комнату снимем…
— На севере не хватает учителей. Как устроимся, найду место и для нее…
— Моя будет врачом. Всех врачей посылают в пограничье.
— И главным образом на север.
Затем они еще на пару часиков ложатся к своим ничего не подозревающим подругам. Но дольше валяться нельзя: в полдень приедут родители. То ли из ГДР, то ли из Швейцарии, а может, просто из Братиславы. Родители, понятно, великодушны, они не строят себе никаких иллюзий относительно того, чем занимается молодежь в пустой квартире. И все-таки не нужно, чтоб они застали эту молодежь среди неубранных постелей, растрепанную и неодетую.
В полдень — торжественная встреча, знакомство. Потом обед из консервов. За кухонным столом хватает места на шесть персон. Если не считать того, что отец и мать приятеля разговаривают только с Франтишком и его маленькой блондинкой, обед представляет собой как бы логическое завершение ночных разговоров обоих друзей о будущем. Да так и должно быть. Юношеские мечты сменяются определенными планами, следует благословение родителей — и кончились студенческие годы, эта прекраснейшая пора в жизни человека… Потом уже — только работа и неизбежная, не терпящая отлагательств, определяющая всю дальнейшую судьбу женитьба. Однако супруги Моравцы — это так странно и так обескураживает — отнюдь не собираются соглашаться с такой перспективой. Они ее попросту знать не хотят. И наперебой шутят с маленькой блондинкой:
— Я не мог бы быть врачом, не выношу вида крови…
— Я не могла бы быть врачом, боюсь крови…
Словно оба не в состоянии отбросить средневековое представление о враче как о чем-то среднем между костоправом и палачом. Правда, пан Моравец добавляет еще, что лучшие анекдоты — из медицинской сферы.
Импровизированный обед не доставляет Франтишку никакого удовольствия. Его не вводит в заблуждение тот факт, что супруги Моравцы поддерживают беседу только с ним и блондинкой-медичкой. Приятель сидит с обиженным видом. Напрасно. Недовольство родителей, их плохо скрытое негодование, разразившееся после ухода девиц небольшим скандалом, направлены скорее против Франтишка.
Почему все не наоборот? — так и слышится в их тоне. Сколько материнской нежности и деликатного внимания могла бы оказать зрелая женщина этой маленькой студенточке, сколько грубоватой отеческой ласки — зрелый мужчина! Если б она сидела… не рядом с Франтишком. Но мыслимо ли обращаться к почти тридцатипятилетней женщине с большим, тяжелым бюстом, вертикальными морщинками у губ и выражением настороженной покорности судьбе с такими словами: «Ах, девочка, супружество — это сплошной компромисс…»
— Сущий рашпиль! — отводит душу отец, когда девицы ушли.
— Может, она даже старше меня? — спрашивает мать.
Приятель молча срывается с места и в бешенстве удаляется к себе.
И ничем тут не поможет ни мейсенский фарфор, ни тихий шепоток часов под тарелкой в синих разводах. В кухне — груда грязной посуды, на которой застыл жир. В мусорной корзине звякают пустые консервные банки. Стук захлопнутой двери отдает Франтишка на произвол этому разору. Он не успевает уклоняться, чтоб не испачкать дешевые, но чистые брюки, не порезаться о зубчато-острые края консервных крышек, не задохнуться от вони отбросов. Грязная посуда и объедки совершенно преобразили уютную кухню. Быть может, это один из тех парадоксов, которых так много в жизни, а может, наказание за друга, за его столь нелепый выбор. Зато Франтишек первым узнает, что семья друга собирается купить автомобиль. И опасение, вызванное, быть может, неверно употребленным выражением «наказание за друга», рассеивается, когда супруги Моравцы дружно заявляют, что они и не думают получать шоферские права.
Белое письмо, подписанное директором автозавода, извещает, что автомобиль, как договорились, будет «цвета керосина», и выражает надежду, что покупатель останется вполне доволен качеством «нашей продукции».
Белое письмо действует как чудо.
Неудивительно, что будущий фактический владелец и водитель автомобиля — приятель Франтишка — недолго злился на родителей. Предстояло так много хлопот! Шоферские курсы, водительские права, получение машины, поиски лучшей стоянки — все это вполне способно рассеять некоторые тучи, стянувшиеся было после любовного приключения. С кем не бывало?
Езда по пустынным улицам Праги, по которым лишь изредка прошумит машина министерского чиновника, директора завода или старая колымага кого-нибудь из экспроприированных фабрикантов, превосходит все наслаждения, изведанные приятелями до той поры.
Правда, появились и новые проблемы. Эти проблемы — иначе и быть не может — вполне в духе эпохи, которая еще далеко не достигла той степени зрелости, когда возникают проблемы автомобильных стоянок, дорожных знаков, перекрестков, недисциплинированных пешеходов или недисциплинированных водителей. Это все еще старое доброе время, когда часто употребляются слова «коллектив», «национализация», «отношения между людьми», «засучив рукава». Слова эти еще не сменились другими, как-то: «показатели потребления» и «жизненный уровень», символами какового служат холодильники, телевизоры и собственные автомашины. Проблемы все еще как-то не выберутся из области социальных отношений. Поэтому, нравится это кому-то или нет, высшие учебные заведения готовят своих выпускников для высших слоев общества, будь они даже пролетарского происхождения, рабочими кадрами. После защиты диплома никто не поселит их в бывшем амбаре, где теснится уже шесть семей. Новые перспективы заслоняют прошлое. На всех курсах царит демократия. Я такой же пан, как ты. Два пана в одном автомобиле возбуждают любопытство: «Чья это красивая машина? Твоя или его?»
Подобные расспросы застают наших приятелей врасплох, и они совершенно теряются. Франтишек не имеет права объявить себя владельцем, а приятель не хочет. И неудивительно. Такая собственность несколько необычна. Еще необычна. И друзья как бы поделили между собой право на собственность, которая де-юре принадлежит ведущему министерскому работнику Моравцу-старшему. Такая договоренность выгодна обоим. Франтишек в роли совладельца не чувствует себя приживалом, а его приятель как бы наполовину уменьшил размеры своей собственности, обладание каковой в те времена еще вызывало косые взгляды.
Но станут ли такие мелкие проблемы занимать студентов в конце второго семестра! В эту пору подсыхают межи в полях, среди колючей прошлогодней травы появляются в окружении больших темно-зеленых листьев нежные цветки фиалок и светло-коричневая ширь полей уходит за горизонт… Таково представление Франтишка о весне, и оно подтверждает тот факт, что есть образы, выбить которые из головы невозможно. Рождество — это ночной сторож с колотушкой и крупные хлопья снега, весна — фиалки, осень — пастушки у костра, на котором тлеет картофельная ботва. А так как и приятель Франтишка отнюдь не иммунен против картин, изображающих времена года и висящих в коридорах школ, то в головах обоих естественным образом зарождается идея съездить за город. Если в их сердцах осталась хоть капля неверия в существование пейзажей, в которые традиция неизменно помещает весну, лето, осень и зиму, то автомобиль поможет им раздвинуть пределы реальности.
В один прекрасный день игривая идея навестить в весенние каникулы маленькую блондинку в ее отчем доме воплощается в дело. По мнению друзей, такое решение перевернет судьбу мира. И они покидают кафе «Бельведер», где сидели за черным кофе, любуясь через большие окна необычайно щедрым весенним утром, и поспешают в гараж. Вскоре сверкающая машина «керосинного цвета» проносится мимо бывшей гимназии имени Бенеша. Лишенное былой славы, здание как бы сгорбилось под вывеской «Одиннадцатилетняя средняя школа». Скоро хорошенькие виллы сменяются аллеями яблоневых, сливовых и грушевых деревьев с их блестящими стволами. Смотри-ка! Чем дальше от города, тем виднее: межи-то и впрямь подсыхают и в колючей прошлогодней траве распустились в окружении больших темно-зеленых листьев нежные цветки фиалок! Франтишка одолевает сильное искушение — попросить приятеля остановиться. Вот бы нарвать букетик и с этим малым презентом постучаться в дверь незнакомой еще квартиры!
До городка, где живет девушка с чуть раскосыми глазами, от Праги шестьдесят километров, ее дом на дальнем конце. Автомобиль «керосинного цвета», которым, как надеется директор автозавода, будет доволен покупатель, выглядит на улице, мощенной булыжником, словно нарядный велосипед, подаренный за отличный аттестат, рядом с трехколесной тележкой старого инвалида.
В доме два этажа. Неизвестно откуда взявшийся информатор сообщает, что внизу живет незамужняя учительница, а наверху — та самая девушка, с которой Франтишек познакомился в студенческой столовой. Оконные стекла сверкают на закатном солнце, но коричневая краска на рамах облупилась. В доме никого нет. Ни внизу, ни наверху. Франтишек с приятелем заглядывают через окно в квартиру учительницы. Вид комнаты пробуждает какую-то смутную грусть. До нелепости огромная кафельная печь в углу — в такой печи можно наварить еды на целый полк; посередине комнаты — конторка и стул; кровать такая большая, что не хватает только балдахина; школьный застекленный шкаф, в котором висят на плечиках платья, похожие на спящих летучих мышей. Да-а, положение дурацкое. Ко всему прочему под ногами у приятелей упорно путается невероятно безобразный голубь, стуча по круглым булыжникам красными коготками. Коготки скользят по гладким камням, словно миниатюрные красные грабельки.
Внезапное появление девушки рассеивает все неприятные впечатления. Она является, как весеннее солнышко, что заливает весь край, сверкает во всех окнах. Сначала все трое, следуя маршруту безобразного голубя, бродят вокруг машины. Девушка непритворно рада нежданным гостям. Она открывает дверцу, садится на сиденье, обитое желтой кожей, и продолжает разговор через окошко:
— Вот радость-то, что приехали!
На это трудно что-либо ответить. Особенно если стоишь, пригнувшись к дверце.