У Франтишка несчастный вид, у его друга — выжидающий.
— Если она и придет — в чем я сомневаюсь, прошло так много времени, — то все равно я смогу уделить ей не больше часа…
— А совсем недавно ты решил жить своей жизнью…
На это Франтишек не ответил. Не потому, что не мог или не сумел ответить, — просто он устал. Устал после целой недели работы, устал оттого, что и завтрашнее воскресенье не будет для него днем отдыха, оттого, что он вечно попадает из огня да в полымя. Существуют выражения «отдых после трудов праведных», «заслуженный отдых», но они предполагают усталость от работы, уже преодоленной; и вот вопрос: не больше ли утомляет человека мысль о работе, еще только предстоящей? Хорошо, что о свидании с девушкой — которое Франтишек, строго говоря, выиграл по жребию — друг напомнил уже у самого коттеджа, где они снимают мансарду. Мансарда же в таком состоянии, что всякие рассуждения о том, разумно ли начал Франтишек самостоятельную жизнь после всех гимназических, а затем институтских мытарств, можно считать излишней роскошью.
Ведра с белой краской, малярные кисти и кисточки, ведра с черной краской. Спросите, зачем черная, — ответим без труда. Новоиспеченные жители пограничья решили сначала побелить стены, а затем провести по ним сверху вниз черные полосы в следующем ритме: черная полоса шириной десять сантиметров, затем такой же ширины белая и так далее, до полного обалдения. Остановившись в разгар работ, чтоб полюбоваться плодами своего труда, приятели почувствовали головокружение. Плоды их труда подействовали на них, как последняя рюмка на пьяницу, как непривычный допинг. Инженер по технике безопасности с женой-бухгалтершей заглянули как-то в помещение, сданное этим сумасшедшим, да только робко переглянулись и вышли без единого слова. Они, конечно, представления не имели, до чего нелегко достать черную краску, какой красят железные печки.
Для этого требуется, во-первых, упорство, а во-вторых, терпение. Упорство — потому что продавец в лавке скобяных и химических товаров сначала меланхолически помолчал, а затем сообщил, что такая краска, по-видимому, существует, только он не понимает, зачем ему-то выписывать ее со склада. Продавцов, придерживающихся того же мнения, оказалось невероятное множество. А терпение понадобилось нашим друзьям как средство защиты от белой вороны, у которой требуемая краска нашлась. Этой белой вороной оказался продавец химтоваров в девятнадцатом по счету местечке. После всех ужимок, которые показались нашим друзьям несколько однообразными и неоригинальными, после хмурого разглядывания покупателей продавец осведомился:
— Господи, да на кой вам черная-то?
— Нужна она нам, и все! — в который раз повторили приятели.
Гудок. Его хриплый вой объединяет рабочих цеха, где вырабатывают купорос, с заводской врачихой, с обеими городскими школами, восьмилеткой и одиннадцатилеткой, с поликлиникой и с лабораторией, где работают Франтишек и его друг.
Оба радостно топают по железным ступеням лестницы. Неудивительно, что они спешат: впереди столько дела! Уже три недели красят они свою мансарду, а конца не видно. Три недели, мешая всем, свалены в коридоре связки книг и огромный вытертый ковер, взятый на время у местных любителей; пыль садится на рубашки и ботинки.
Владелец виллы, инженер по технике безопасности, так подчеркнуто выражает одобрение нежданной и исключительной ситуации, вызванной малярными работами, что возбуждает в обоих съемщиках неуверенность и подозрение. Потому что молодая жена инженера хмурится. По причинам, которые объяснятся позднее, она громко заявляет, что сдала мансарду двум инженерам, а не двум сумасшедшим. Жена инженера — бухгалтер в отделе зарплаты химического завода. На заводе работают три тысячи человек, и все они так тесно связаны между собой — автобусами, которыми ездят на работу и с работы, детьми, посещающими одну из двух школ, браками и интригами, — что Франтишек и его друг невольно выделяются на общем фоне. Давно бы пора им окончить роспись мансарды, перетащить к себе вещи из коридора, вернуть спортивные лежаки туда, где их взяли напрокат, и зажить как прочие люди, чтоб все было как полагается.
В конце концов им удалось-таки приобрести эту краску; кисточки они купили в «Школьно-письменных товарах». Покупка кисточек в «Школьно-письменных товарах» была стратегическим ходом. Тем самым они избежали новых препятствий и расспросов: зачем, мол, понадобились им кисточки, какими первоклашки малюют лучи, исходящие от круглого солнышка.
Переодевшись в рабочее платье, друзья отыскали среди завалов на полу банки с черным порошком и взялись за дело. Бечевкой, испачканной в порошке, обозначили на стене границы полос, и друг Франтишка, высунув от усердия кончик языка, принялся, как и обещал, проводить школьной кисточкой тонкие линии черным по белому. Пространство между линиями Франтишек закрашивал уже малярной кистью. Это действительно гораздо легче, и он благодарен другу. Все же, когда они добрались под самый потолок, у обоих уже дрожали руки.
Бухгалтерша нарочно спотыкается о книги и спортивные лежаки, загромоздившие коридор. Почему это доставляет ей удовольствие на протяжении всех трех недель, остается для друзей загадкой. Точно так же им непонятен ее жест, когда она, сидя в своей бухгалтерии в окружении счетных машин, многозначительно постукивает себя пальцем по лбу, как только увидит своих жильцов.
Ныне, в эпоху обоев, пастельных тонов и сварных конструкций, украсивших собою новые кварталы, оригинальная роспись мансарды не кажется необычной. Напротив. Но ведь наши друзья жили во времена, когда Всемирная выставка в Брюсселе только завершала свою работу и успех модерных интерьеров, новых материалов, веерообразных абажуров на светильниках был известен пока исключительно посвященным; такими посвященными благодаря отцу Франтишкова друга во всем пограничье являются только они двое. Поэтических гипсовых гномов, меланхолически выглядывающих из-за ярких осенних цветов, еще не вытеснили скульптуры, будь то под будничным названием «Женщина с ребенком» или под лирическим обозначением «Мечта» и «Видение атомного века», причем, где тут «женщина», где «мечта» и где «видение», можно выяснить, только заглянув в каталог.
А пока в садиках начальников станций и стрелочников еще стоят, утопая в джунглях крыжовника, карликовые романтические замки, и висят над кухонными столами лампы, которые можно поднять или опустить, и скамьи в трактирах тянутся вдоль стен, украшенных рогами косуль и картинами художников-самоучек, — и по этой же причине Франтишек соскакивает со стремянки и с отвращением швыряет малярную кисть в кучку гипсовых настенных барельефов в виде стилизованных рыб, птиц и цветов, изготовляемых с энтузиазмом адепта авангардизма немолодой учительницей, приятельницей Франтишкова друга, по образцам из заграничных журналов, которые привозит отец друга из Швеции, Швейцарии и так далее.
— Я кажусь себе идиотом! Будто недостаточно просто побелить стены или вообще оставить как было!
Друг поправляет стопку рыбок, чьи красные глаза светятся под прозрачным лаком, и драконов с плавниками как мечи и торопится доказать Франтишку, что тот глубоко заблуждается:
— Это с непривычки. Мы здесь первые, кто не накатывает, как дурак, по трафарету цветочки с листочками. Почему бы нам себе этого не позволить? Ну, стоит труда, ну, бросается в глаза людям — и что?
— Я никогда не мог себе этого позволить — бросаться людям в глаза, — ворчит почти смирившийся Франтишек.
— А теперь можешь. Или нет?
— Пожалуй, могу…
Франтишек отмывает измазанные руки и лицо. Все пропахло известкой, краской. А приятель внушает:
— Да забудь ты наконец свой дурацкий Уезд с развалившимся Жидовым двором! Тащишь его за собой, как мул. Этак, брат, и на шаг не продвинешься!
Франтишек, глядя на кучку гипсовых барельефов, бормочет невнятно:
— Очень мне помогут твои рыбки со змейками!
А вслух спрашивает:
— Не дашь мне свой пиджак на денек? И рубашку?
В моду постепенно входят твидовые пиджаки, но Франтишек еще не в состоянии купить себе такой. Из первой — впрочем, небольшой — получки он приобрел часы, без которых действительно нельзя обойтись. Рубашки — другое дело. Их у Франтишка хватает, но такой, как у приятеля, нет. Белой, нейлоновой. Производство одежды из синтетики еще в самом зачатке. Изредка появляется в продаже та или другая новинка, но люди относятся к ним еще недоверчиво. Говорят — в них ты словно вплавлен в стекло. Завод, на котором работают наши друзья, тоже готовится производить искусственное волокно. А пока что производит купорос.
Приятель великодушно вынимает просимое из вороха своих вещей, прикрытого газетами, и Франтишек окончательно примиряется со всем. С полосатыми стенами и разноцветными драконами. Убрав под прикрытие газет свою вельветовую куртку с совершенно стершимся рубчиком, он принялся весело отряхивать пыль с твидового пиджака друга. Не ходить же ему по полевой тропинке в черном костюме, в котором держал выпускные экзамены. Да он и не взял этот костюм сюда, не представляя себе, по каким таким поводам мог бы его здесь надевать.
Нейлоновая рубашка под пиджаком в черную крапинку сверкает, как лед; галстук у Франтишка свой. Пиджак, правда, немного тесноват, но это пустяки. На дворе сентябрь, одну руку можно сунуть в карман — поза, при которой хороший тон просто требует, чтоб пиджак не застегивали.
Еще Франтишек берет у друга небольшой элегантный портфель, предназначенный исключительно для бумаг; у самого Франтишка портфель, можно сказать, универсальный — с ним хоть в лавку за провизией, хоть на разбой за добычей. В элегантный портфель друга Франтишек укладывает зубную щетку, бритвенный прибор, носовой платок и пижаму.
Довольно необычное снаряжение для свидания с золотоволосой девушкой, но Франтишек знает, что делает. Знает так же хорошо, как и то, почему он назвал предстоящее свидание «незадачей».
— А ты вообще узна́ешь ее? — сомневается приятель. — Вдруг она изменила прическу? Наверняка одета будет иначе. Тогда ведь было холодно…