{18}, — что этот директор преспокойно терпит в коридоре третьего этажа, где его кабинет и старшие классы, огромный плакат, повешенный там учениками после съезда национально-социалистической партии:{19} «Еще два съезда — и не поздно поставить к стенке краснозвездных!» Тут никакого следствия не ведется, что, в общем-то, жаль, поскольку среди педагогов этой гимназии так много талантливых детективов. Им стоило бы только сказать: «Все закройте глаза…» Может, на сей раз это и дало бы результаты. Но не задумываются об этом другие, не задумывается и Франтишек. Да и с чего бы? Он едет на экскурсию в горы, и у него полно других забот. Сборный пункт на вокзале, поезд отходит еще затемно. Мальчики отдельно, девочки отдельно. Вагон звенит веселыми, пускающими петуха голосами подростков. Сегодня мы были бы вправе сказать: и откуда только у нас в Чехии взялась такая страсть к униформированности? Почти все мальчики в так называемых battledress’ах[6] — светло-зеленых брюках и того же цвета куртках, все — военного покроя. Оно и понятно. Производится распродажа имущества западных армий, а чтоб никто никак не усомнился, чья это была форма, мальчишки прицепили к отворотам курток маленькие металлические флажки — британские или американские. В дороге произошло только два эпизода, и в обоих, естественно, определенную роль играл Франтишек. В первом случае роль его, скажем, была пассивной, во втором — чрезмерно активной. Однако не будем забегать вперед.
Поезд шел, шел и где-то уже совсем недалеко от цели путешествия остановился на какой-то довольно большой станции. И стоял долго, очень долго. Кто из подростков мог знать, кто дал себе труд прочитать надпись, что во время стоянки поезда пользоваться клозетом запрещено? И вот один из них — безразлично кто — воспользовался клозетом во время стоянки, и начальник станции предпринял расследование. Виновник сознался; покраснев, стоял он перед возмущенным преподавателем физкультуры и несколько уже поостывшим начальником станции.
— Садитесь, — с серьезным видом произносит физкультурник. — Вы опозорили школу. — Тут он повышает голос. — И это тем печальнее, что наша школа носит столь выдающееся имя.
В абсолютной тишине раздался смех. Ну конечно, вы не ошиблись. Да и можно ли ошибиться? Франтишку на роду было написано что-нибудь да отмочить. Это он, конечно, засмеялся. Просто ему показалось смешным сопоставление этих двух фактов. Выходка сошла ему с рук — вероятно, потому, что и начальник станции расплылся в улыбке. Поехали дальше. Если б игра в слова была у нас самоцелью, мы сказали бы, что дальше ехали уже с некой зарубкой в памяти, причем зарубку эту сделал себе физкультурник относительно Франтишка. Пройдет немного времени, и эта последняя зарубка будет причтена к прежним, сделанным классной руководительницей. Юные адепты лыжного спорта беспрестанно менялись местами, к окнам подсаживались то одни, то другие, и случилось так, что у одного из окон место «правильного» ученика занял ученик «неправильный». В каждом классе есть свой «правильный» и свой «неправильный» малый. В данном случае «правильный» — загорелый здоровяк в battledress’е с американским флажком на отвороте. Он прославился тем, что открыл классу существование жевательной резинки, презервативов и нескольких английских слов. «Неправильный» — это классный шут. Он знаменит тем, что умеет, скрутив в трубочку ушные раковины, засовывать их в слуховой проход. Или, скажем, на уроке истории зажечь под партой цветную елочную свечку. Со временем он будет писать вполне приличные стихи. Сейчас он писать их еще не умеет, однако, и зажигая под партой свечку, он словно пишет стихи. Но вот «правильный» ученик вернулся и пожелал сесть на свое место у окна.
— Отваливай!
А «неправильному» не хотелось отваливать. И вообще это вопрос престижа. Он не только не отвалил, но — вот обезьяна! — продемонстрировал свой номер с ушами. Вагон притих, только тут и там раздавалось хихиканье. Над перегородками, ограничивающими купе, где происходило представление, вырос целый забор из мальчишеских голов. «Правильный» ученик размахнулся и съездил «обезьяне» по роже. «Обезьяна» ощупала лицо, из глаз брызнули слезы — но что это? Она собирается защищаться? «Правильный», вызвав бурю восторга, принимает вызов и становится в позу боксера на ринге. Он запрыгал перед «обезьяной» (бедняга забыл про свои уши, они так и остались засунутыми в слуховой проход), его кулаки молниеносно обрушились на лицо противника. Публика рычит в восхищении, скандирует: «Прямым, прямым, хук слева!» «Неправильный» вслепую размахивает руками, ревет и размазывает кровь под носом. Чем это может кончиться? «Обезьяна» освобождает место и уходит в клозет умыться и выплакаться. И вдруг — да как же это произошло? — перед «правильным» возник Франтишек. Ударит, нет? Вот в чем вопрос! Не ударил. Запрокинул голову и плюнул. Плевок описал дугу и шлепнулся на отворот куртки «правильного», медленно потек вниз. От неожиданности ли, от испуга или шока, только «правильный» драться не стал. Может, он вдруг зауважал этого искателя приключений Франтишка, который в ту минуту как бы олицетворял собой положительных героев тех дешевых романов, что сохранились у него на чердаке. Но тут встрял, выражаясь сегодняшним языком, идеолог класса. Парнишка, голова которого набита идеями и самыми неожиданными соображениями. Это именно он первым придумал, как сорвать предвыборную агитацию коммунистов. На плакаты с призывами «Выбирайте список № 1!» и «Выбирайте коммунистов!» он попросту прилепил две буковки: «Н» и «Е». И призывы читались теперь так: «НЕ выбирайте коммунистов!» Просто и эффективно. Даже классная руководительница, когда он показал ей свой трюк, вознаградила его признательной улыбкой. Теперь этот идеолог остановил руку, которая поднялась было стереть плевок с куртки, и бросил роковое:
— Оплеван флаг союзного государства!
И потащил оплеванного героя к классной руководительнице. Коса нашла на камень.
— Ну, знаете, это уж чересчур, — леденящим тоном сказала Франтишку учительница. — О вашем поведении я поставлю в известность директора школы.
Не скоро, очень не скоро опомнился вагон от испуга. И тогда все начали уверять Франтишка, что за такое исключают.
По возвращении из экскурсии Франтишку остается, таким образом, только замирать душой и постепенно привыкать к мысли, что не суждено ему осуществить идеалы славных предков, не натянет он на худые свои ноги начищенные сапоги, а шляпа с пером, равно как тропический шлем и баррель навеки останутся только мечтой. И не будет он единственной надеждой неудавшейся жизни пана Заградничка, ибо, брошенный на чашу весов, окажется наверху. Когда в класс вошел директор, все обернулись и стали смотреть на Франтишка.
— Коммунисты объявили одночасовую генеральную забастовку, — сухо произнес с кафедры «мотылек», директор и «шериф» в одном лице. — Я, конечно, ни на кого давления не оказываю, но жду, что вы примете решение, достойное учеников гимназии, носящей такое имя.
На перемене главное слово принадлежало идеологу. Этот маленький кудрявый мальчик внес предложение — не бастовать. Посланный гонец привел классную руководительницу. Большая игра с малыми детьми близилась к концу.
— Ваше решение похвально, — с некоторой нерешительностью вывинчивает из себя слова «современная» учительница. — Затруднения лишь в том, что с одиннадцати до двенадцати у вас урок биологии, а пан учитель Малы принял другое решение. Все же, думаю, мы найдем выход.
Она удаляется, но тут же — переменка еще не кончилась — возвращается, подталкивая впереди себя законоучителя.
— Я прочитаю вам лекцию о достоверности Евангелия, — говорит господин в черном. — Материал интересный, и я уверен, вы прослушаете лекцию со вниманием.
Классная руководительница глянула на Франтишка:
— А вы, я полагаю, будете бастовать…
Большая кошка играет с маленькой мышью.
Это последний шанс для Франтишка спасти то, что еще можно спасти. Он чувствует на себе взгляды всего класса — в который раз! — нагибается достать портфель, укладывает в него книги и выходит. Он не знает, выиграл он или проиграл, и не знает, что никто никогда больше не станет возвращаться к тому эпизоду в поезде.
2
Не желая осложнять свое и без того достаточно сложное положение отсутствием без уважительной причины, Франтишек решил добыть оправдательный документ, ибо недалек день, когда дома будут резать свинью. Франтишек предполагал — и, как мы увидим в дальнейшем, совершенно справедливо, — что доктор Фрёлих пойдет ему навстречу. Предположение его основывалось на том, что, во-первых, доктор в таких делах дока, а во-вторых, что он не забыл деликатной услуги, которую недавно оказал ему Франтишек. Первое предположение — как раз наименее оправданное — сбылось на все сто процентов, но расчет на благодарность доктора за самоотверженность и скромность Франтишка оказался неверным.
Если доктор Студничка был патриот, «сокол» и приверженец Масарика, то его коллега доктор Эмиль Фрёлих был циник. Разница между ними сказывалась даже в том, как их величали пациенты. Доктор Фрёлих имел свою резиденцию в деревне Гостоуни, и никто никогда не называл его иначе как Гостоунец. Доктор же Студничка жил и принимал больных в Птицах и всегда оставался только доктором Студничкой. Обе деревни находились примерно на равном расстоянии от Уезда: Птицы — в направлении к Праге, точнее, к Белой горе, Гостоунь — в сторону Кладно. Любопытно, до чего такое незначительное обстоятельство, как названное географическое положение, определяет общественное мнение. Над Гостоунью еженощно разливалось мутно-багровое зарево доменных печей комбината «Польди»; по этой причине доктора Фрёлиха считали врачом похуже, и обращались к нему лишь те пациенты из Уезда, которые в жизни не осмелились бы потревожить доктора Студничку. Деревня Птицы, по сокольской терминологии, относилась к «Побелогорской жупе», а так как белые массивные строения Птиц были украшены одни — статуями святых, причем особой популярностью пользовался святой Вацлав, другие — скульптурными изображениями Козины