Лишь на другой день председатель Национального комитета объяснил: количество повесток соответствует числу избирателей его участка, и он должен вовремя вручить их всем им на дому.
— Но когда?.. — растерялся Франтишек. — Работа у нас сменная…
— Лучше всего вечером, когда люди дома, — посоветовал председатель.
— Я думал, это рассылают по почте…
— Ну да, почта! Если такая ни к чему не обязывающая бумажка придет по почте, люди ее просто выбросят. Разве можно полагаться на почту!
Франтишек только беспомощно вздохнул, сложил повестки и вышел, совсем упав духом. Отправился к детскому саду, вызвал Квету и развернул перед ней бумажки:
— Работы на целую неделю!
Квета, девчонка без роду-племени, не знавшая семейной жизни, не понимает досады Франтишка.
— Хочешь, помогу? Я с некоторыми знакома…
Быстро перебрав повестки, она отделила часть и, развернув веером, весело помахала ими перед носом Франтишка:
— Этим я вручу сама. Их дети у нас в саду.
— Да разве ты не понимаешь, что дело не в этом?
Франтишек не знает, как объяснить Квете всю неловкость такого поручения. Такие тонкости до нее не доходят. И она смотрит на него удивленно, еще немножко — и съежится, замкнется в себе. Этого Франтишек боится: ведь если так случится, то, пока он вернет ее к жизни, орущие детишки, чего доброго, дом подпалят. Все что угодно, только не это! Квета делает последнюю попытку понять его.
— В чем же тогда дело? — в отчаянии спрашивает она.
— Ну неудобно же врываться в чужие квартиры! — чуть не выкрикивает Франтишек.
— А как ты тогда с ними познакомишься? — бесхитростно возражает Квета.
Франтишку остается проглотить этот урок политической работы; не сразу нашел он, что ответить, но потом, смущенно улыбнувшись, признался:
— Я об этом и не подумал…
Оставив Квете веер из повесток, он засунул свою часть бумажек в карман и вечером принялся обходить старые дома с галерейками, на которых сушатся пеленки. Над двориками стоит запах младенцев, складывающийся из запахов мыла, молока, пота и записанных матрацев. На одной галерейке, куда выходили жилища трех семей, Франтишек забыл роль объективного депутата, улыбающегося в ответ на недоверчивые взгляды и холодный прием; увидев, как из общей уборной выползает полупарализованная старуха, он в сердцах заговорил с ней:
— Господи, скажите на милость, что за счастье вы тут искали? Неужели стоило тащиться сюда из внутренних областей, чтобы и тут тесниться по две семьи в двух клетушках?
И вдруг — словно сами стены здесь имеют уши — все ожило на галерейке: в окнах появились головы, в прихожих поднялся какой-то шум, а старуха ответила за всех:
— А там у нас и этого не было.
Глянув вызывающе на галстук Франтишка, на его белую рубашку, она добавила с нескрываемой злостью:
— Ученым-то господам такое и во сне не снилось!
— Бабка, не задирайте его! — раздался из полуоткрытого окна молодой женский голос. — Он депутат, а мы не хотим тут гнить до смерти!
Старуха затрясла головой:
— Видала я таких депутатов! Жаль, ни один не жил в таком вот…
Она скрылась в темной прихожей, откуда еще донеслись ее слова:
— Господа были и будут…
Франтишек не стал ее разубеждать. Он спустился по скользким ступенькам, сосредоточив все свое внимание на том, как бы не поскользнуться.
Есть еще люди, объявляющие себя бедняками в чаянии сделать на этом карьеру. Но число их стремительно сокращается. Теперь скорее сделаешь карьеру, если у тебя машина и модерная квартира со светильниками, как на Брюссельской выставке. Франтишек не относился ни к тем, ни к другим. Ну и что?
Обойдя все дворики, протопав по всем стертым ступеням, он смертельно устал. И усталость эта не просто физическая — он душевно измучен. Неудивительно. Ведь и в последней квартире он должен был держаться, как в первой, терпеливо отвечать на вопросы и оскорбления. Почувствовав, что идти по глинистой тропинке через поля к своей мансарде, сейчас, без сомнения, выстывшей, выше его сил, он направился к кафе, чьи запотевшие, заляпанные грязью окна светятся желтыми огнями. Войдя, двинулся прямиком к «интеллектуальному» столу. Не спросив даже, свободен ли стул между аптекарем Козликом и директором химзавода, он поздоровался и уселся с уверенностью завсегдатая. Демонстративно положил на стол оставшиеся повестки. Директор искоса наблюдал за ним. Затем тихонько спросил:
— Здорово сердитесь на меня после сегодняшнего?
Франтишек пожал плечами.
— Если б даже сердился — что я могу теперь поделать?
— Просить перевода в Прагу.
Посмотрев друг другу в глаза, оба ни с того ни с сего вдруг рассмеялись от души. Директор, пользуясь минутой разрядки, положил руку на плечо Франтишка и спросил доверительно:
— Какова истинная причина его ухода?
Не видя, почему бы не ответить правды, Франтишек сказал:
— Кооперативная квартира.
— Ну да, этому она нужна больше всех! — удивленно тряхнул головой директор.
Но Франтишек не собирается поддерживать невыгодное мнение о своем приятеле:
— Квартира нужна ему, как всякому другому.
Директор щелкнул пальцем по повесткам:
— Странно, что вы говорите так именно сейчас. Мало вы перевидали развалюх?
Франтишек кивнул.
— Мало темных двориков?
Что на это ответить? А директор продолжал:
— Каморок без окон? Вот вы учились в Праге. Вы убеждены, что там в этом смысле лучше?
— Если я скажу, что не убежден и что в Праге не лучше, чего мы этим достигнем?
Франтишек с вызовом взглянул на директора, и тот поспешил извиниться:
— Простите. Я не имею права требовать, чтобы вы осуждали вашего друга, но чем дальше, тем чаще я себя спрашиваю… — Он замолчал, как бы обдумывая, стоит ли продолжать, но, заметив, что возбудил интерес в собеседнике, спросил: — На что таким людям социализм?
Вопрос повис в воздухе. Ответа нет. Соседи по столу тактично болтают о чем-то другом.
— Ну скажите сами, зачем им социализм? У них и до социализма были и приличные заработки, и просторные сухие квартиры. Они знают — нужно чего-то хотеть, да не знают, чего именно. То им кажется — мало свободы, то — мало информации. А мы сносим дома, кишащие клопами, подточенные плесенью, и домов этих столько, что впечатление такое, будто блуждаем мы по заколдованному кругу и ничего не делаем…
— Представьте, — перебил его Франтишек, — сегодня меня почти обругали. Одна старуха… Сказала — господа были и будут.
— Вот-вот, — живо подхватил директор. — Такой старухе плевать на политику. Ей интересно, когда она будет жить в человеческих условиях.
— Жалко, не она делает газеты, — усмехнулся Франтишек и на вопросительный взгляд директора объяснил: — Больше насчет жилья била бы тревогу, чем насчет поездок на Запад!
Интеллектуалы за столом, перестав прикидываться незаинтересованными, выразили шумное одобрение. К сожалению, все они уже подвыпили, так что беседу повело в такие дебри, откуда и не выберешься. Впрочем, Франтишек с директором успели сказать достаточно, чтоб понравиться друг другу. Между тем шум за столом, да и во всем зале крепчал, и Франтишек, кивнув на оставшиеся повестки, поднялся с места:
— Должен же кто-то заниматься этим! Я ведь и представить не мог, что делать это придется мне.
Теперь уже ничто не спасет его от глинистой тропинки к дому, где его примет в свои объятия холодная мансарда. Единственный плюс в этом бедствии то, что в такие поздние часы он не встретит ни инженера по технике безопасности, ни его супруги. А то они преследуют Франтишка любопытными взглядами в чаянии получить объяснение отъезду приятеля. Франтишку же вовсе не хочется ничего объяснять. По чисто престижным соображениям. Как во время первых выездов на автомобиле Франтишку удобнее было выступать в роли совладельца, так теперь ему удобнее помалкивать, делая вид, будто все идет по-старому.
В тот вечер это ему удалось. Франтишек прокрался на цыпочках по тихому дому, как вор, как пьяница, возвращающийся в поздний час.
Но последовали и другие вечера. В один из них жена инженера по технике безопасности утешала Франтишка разговорами о том, что и он когда-нибудь дождется перевода в Прагу; в другой вечер сам инженер сообщил ему, что в таких делах надо действовать с умом. Конечно, эта парочка не единственные люди, убежденные, что по тем или иным причинам Франтишек упустил редчайший шанс. И все его жалеют. Кроме Кветы — та ничего не знает. Но как раз она-то имеет право знать, что Франтишек вовсе не тот идеальный партнер, каким казался вначале. Франтишек полагает, что будет лучше, если он сам ей все скажет, развеет ее ничем не обоснованные иллюзии, будто и у него есть такие же шансы привести ее не слишком пока счастливую жизнь к happy end’у, как у его приятеля в отношении немолодой учительницы. Однако от решения до исполнения бывает далеко. Ничего! Франтишек твердо решил отложить неприятный разговор не далее чем до открытого собрания избирателей. И, решив так, стал с нетерпением ждать — скорее бы настал этот день! А когда он настал — чтоб скорее кончилось собрание! Его раздражало присутствие Кветы. А она пришла на собрание не из гражданских добродетелей, а чтоб насладиться сознанием собственных заслуг в привлечении граждан. И еще из любопытства: каков результат Франтишковой агитации? Многочисленность собравшихся превосходит ее ожидания. Ну и молодец Франтишек! Да и сама Квета по-своему молодец. Только уж слишком оно затянулось, это собрание. После обсуждения проекта будущего торгового центра, срока сноса старых кварталов, жалобы на молодых блюстителей порядка, которые, чтоб сократить путь, ходят прямо по газонам городского сквера, состоялось награждение милиционеров. Вот ведь — настоящие воины, а послушно строятся в шеренгу, словно детишки… После этого собрание кончилось.
За окнами темно. Франтишек, который все время сидел в президиуме — Квета не понимает, чего ради: ведь он не сказал ни словечка, — наконец-то смог подойти к ней. Поток людей понес их к выходу, но сейчас им еще не суждено вдохнуть свежего воздуха, напоенного сладким запахом шоколада и резким запахом нашатырного спирта. Председатель городского Национального комитета потянул Франтишка за рукав. Тот, прямо как в сказке «дедка за репку», потянул за руку Квету. И вот оба стоят, как первоклашки, перед столом президиума и слушают непонятный для них разговор между председателем и коллегой Франтишка — депутатом от соседнего участка.