— Прими, господи, душу рабы твоей Катерины, — закончил молитву священник, и равнодушные профессионалы из похоронного бюро в потертых до блеска униформах опустили легкий гроб в черную яму.
Священник приготовился было выразить соболезнование Квете и Франтишку, да вовремя удержался, чтоб сначала на всякий случай спросить:
— Вы родственники?
— Нет, — ответил правду Франтишек. — Но нам отдали ее квартиру.
Тогда священник пожал им руки.
— Спасибо вам. Право, это очень славно с вашей стороны. Очень славно, — с признательностью повторил он.
Похвала священника была им приятна. Взявшись за руки, они покинули кладбище с таким достоинством, словно похоронили родную бабушку. Но едва за ними закрылась скрипучая калитка, едва скрылись из глаз надгробия — печали как не бывало. Всего несколько шагов за пределами кладбища — и Квете пришла в голову новая мысль. Остановившись, она с притворным участием проговорила:
— Стало быть, раскрасили вы вашу комнату, а теперь твой приятель останется там один…
Франтишек воззрился на нее и так захохотал, что священник, шедший в нескольких шагах впереди, возмущенно обернулся. Знал бы он, как поведет себя этот молодой человек тотчас после траурного обряда, может, не руку бы ему пожал, а плюнул бы под ноги!
Квета решила разыграть чувствительную душу, глубоко огорченную разлукой двух друзей.
— Что тут смешного? — обидчиво спросила она. — Тебе тоже не было бы приятно остаться в одиночестве. Вдвоем-то все легче!
Ее эгоизм настолько прозрачен, что Франтишек не может успокоиться. Наконец, отсмеявшись и переведя дух, он обрел способность объяснить свое веселье:
— А он там больше не живет! Получил кооперативную квартиру в Праге и уехал!
Франтишку любопытно, как подействует на Квету эта ошеломляющая новость, передать которую он так долго готовился. Но Квета отреагировала самым неожиданным образом:
— Вот и хорошо!
Франтишку не верится, что все сошло удивительно легко, но Квета тотчас объяснила, почему это ее нисколько не задело:
— Я-то боялась, когда-нибудь вы оба уедете в Прагу навсегда и там посмеетесь над одной маленькой дурочкой, которая здесь тебя любила…
Хорошо, что они смотрят в разные стороны. А то бы Квета увидела, как у Франтишка вдруг навернулись слезы. После довольно долгого молчания Квета спросила:
— Разве в Праге так легко получить квартиру?
— Нет.
— Наверное, он собирается жениться?
Франтишек пожал плечами, и Квета вдруг вся сжалась от тяжелого подозрения:
— Он хотел, чтобы ты уехал с ним? Говори! Правда ведь хотел, чтоб вы вместе уехали?
У Франтишка есть полная возможность набить себе цену, ответив правду, но он предпочел соврать:
— Нет. Ничего он мне не предлагал. Просто ему удалось получить квартиру, мы распрощались, и он уехал.
Это он повторял потом всю дорогу. И повторял все дни, оставшиеся до свадьбы. Из таких заверений образовался целый обряд. Иногда Квета спрашивала:
— А если б он предложил тебе опять жить вместе с ним в Праге, остался бы ты здесь ради меня?
А Франтишек иной раз удивлялся:
— Сколько лет прожили мы с ним вместе, а теперь я о нем как-то и не думаю…
К родителям Франтишек теперь не ездил. Он не показывался в Уезде с того самого дня, когда помогал перевозить все эти крольчатники, сундуки, стоптанные башмаки и застиранные мешки. Не сговариваясь, они с Кветой считают решенным, что в Уезд поедут уже вместе. Чем ближе день свадьбы, тем острее встает перед ними необходимость такой поездки. Пока выбивали ковры, стирали занавески и мыли окна, Франтишек и не помышлял об этом. Но в один прекрасный день квартира очищена от пыли, у Кветы и Франтишка уже есть в ней свои уголки, наполненные всякой ерундой, размещение которой по ящикам и полкам внушает им блаженное ощущение укромности в собственном доме. Франтишек живет как во сне. Каждый день обогащает его новыми сведениями, узнав которые он чувствует себя более взрослым.
То он вдруг обнаруживает, что Квета умеет шить и вязать, что в коробке из-под ботинок она держит спицы, наперсток, пуговицы, иголки и нитки. И сразу у него еще одной причиной больше смотреть свысока на холостых мужчин своего возраста. То он находит в ящиках туалетного столика, под треснувшим трюмо, Кветины бюстгальтеры, чулки, трусики, пояса. Он украдкой берет в руки эти интимные вещички и испытывает торжествующее чувство оттого, что может их трогать. До сих пор его отделяли от них процедуры знакомства, свиданий, мелких размолвок, а теперь все это здесь, у него под рукой. Франтишек чувствует себя открывателем неведомых миров. Его неуверенные шажки сменяются победным маршем.
Единственное, что омрачает его приподнятое настроение, — это мысль о неотвратимом факте, что вместе с приближением свадьбы и поездки в Уезд приближается и настоящий день рождения матери. Не придумав ничего, чем можно было бы объяснить Квете такое повторение, он просто сообщает ей об этом. Девушка не удержалась от вопроса:
— Как, опять?
Франтишек сделал вид, будто не слышит, а Квета сейчас же извинилась за свою неделикатность. Тем оживленнее бросились они обсуждать, когда ехать, что подарить матери, когда вернуться… И если до недавних пор у них был избыток времени, то теперь его стало невероятно мало. Условились ехать в ближайшее воскресенье. Так практичнее — смогут вернуться в тот же день. В новом родительском доме места, правда, хватает, но Франтишек не уверен, хватит ли там на всех постелей.
До отъезда Квета вздохнула не менее сотни раз:
— Ох, как мне хочется, чтоб все это было уже позади!
И она упорно повторяет это и не слушает уверений Франтишка, что его родители самые обыкновенные и самые непритязательные в мире люди.
Еще в поезде она с отчаянием спросила, сразу ли ей говорить про детдом или уж погодя. Франтишек сумел все-таки убедить ее, что это совершенно неважно, она может вообще об этом умолчать. Тогда она стала расспрашивать о новом доме. Ее фантазия сообщила дому сказочные размеры.
Только когда за окнами вагона пошли уже предместья Праги, она отвлеклась от этой темы.
На вокзале, как было условлено, встретились с братьями Франтишка. Все старались держаться самым естественным образом, но от Франтишка не ускользнуло, что братья разочарованы. По понятиям Жидова двора, он добился большего, чем они, — а на Квете самая обыкновенная одежда. Под белым плащом — белый джемпер, а юбка даже длиннее, чем сейчас носят. В пограничном городе Франтишек этого не замечал, а тут, по милости братьев, это его раздосадовало. Квета же прямо сама не своя — сейчас она вряд ли стала бы кувыркаться, даже если б под рукой оказался старенький диван!
По дороге к Уезду разговор свернул, естественно, на крупнейшее достояние семьи — дом. Теперь-то уж он и вовсе представился Квете огромным, просторным, удобным — в сравнении с ним какой убогой должна она показаться самой себе с ее швейными принадлежностями в белой коробке из-под ботинок! Брат, живущий в Брно, заметил:
— Я никогда и не думал, что наш дом — целое состояние. Во сколько ты его оцениваешь? — обратился он к Франтишку.
Тот, никогда об этом не задумывавшийся, ответил не сразу. Подумав, он с непритворным изумлением выговорил:
— Да тысяч во сто, а может, и во все полтораста!
Эта цифра ошеломила не только Квету. Братья переглянулись. Франтишек, чтоб убедить самого себя, что названная им цифра реальна, стал перечислять преимущества дома:
— В нем могут жить две семьи. Он на равном расстоянии и от Праги, и от Кладно, и до обоих близко. Дом огорожен, при нем фруктовый сад…
В голосе младшего брата, у которого на погонах три полоски, означающие звание сержанта, зазвучали нотки обиды:
— Хорошо там будет Вере. Даром получит и квартиру, и бабушку в придачу.
Средний брат заспорил:
— Не может она претендовать на дом!
— Это почему же ей не претендовать на место в доме родителей? — вступился за сестрины права младший.
Брненский брат неумолим:
— Они пальцем не пошевелили для стройки! Надрывались отец с матерью да вот он, — кивок в сторону Франтишка.
— Зато у Веры ребенок.
— Это ее дело. Могли предвидеть, когда женились.
— Семьям с детьми везде преимущество!
— Ладно, — согласился средний, — пускай живут. Только я потребую свою часть. Скажем, дом стоит сто тысяч. Разделить на четыре — двадцать пять. Я имею право стребовать с них двадцать пять тысчонок, — торжествующе подвел он итог. — Я тоже захочу когда-нибудь жениться, и денежки мне пригодятся!
Франтишек постарался успокоить братьев. Ему немножко стыдно за них перед Кветой.
— А кто мешает поселиться в доме и вам?
Вопрос Франтишка вдохновил младшего на новую мысль:
— Правильно! Перебирайся в дом ты и выплачивай по двадцать пять тысяч Вере, мне и ему! — Он со смехом показал на Франтишка. — Полжизни будешь вкалывать только на нас!
Братья смерили друг друга взглядом. Им уже ни о чем не хочется говорить. Как ни поворачивали они проблему устройства, дома, денег — выхода не находили. Так и до Уезда доехали. Франтишек еще попытался как-то спасти репутацию семьи:
— Мы как будто забыли, что у мамы день рождения!
Братья, не ответив, стали спускаться по ступенькам вагона; вдруг они подтолкнули друг друга, перешепнулись о чем-то. Пражский поезд, как всегда, встретился на станции Уезд с кладненским. На платформе стоит Вера с ребенком на руках, пока ее смуглый супруг вытаскивает застрявшую в дверях почтового вагона колясочку спортивного типа. Узнав, что это молодая женщина с ребенком и явственно вздутым животом и есть сестра Франтишка, не удержалась от улыбки и Квета. Подошел зять всех трех братьев, волоча дребезжащую коляску, и, едва успели все обменяться рукопожатиями, поспешил заговорить, чтоб никто его не опередил:
— Приехали вот поосмотреться. А то дальше так невозможно. Трое в комнатушке под крышей, четвертый на подходе… За полгода ни разу как следует не высыпался. Веселого мало…