зывается от каких-либо посягательств на здешние земли и постройки, и, как это и положено по закону, обязуется в пятидневный срок выплатить мне полную отступную виру как за самого себя, так и за всех своих людей в том размере, в котором это было ранее оговорено.
Собравшиеся нехотя одобрили это решение.
Затем также легко и быстро Аудолф признал несостоятельной и тяжбу Лайма Деревянной Бороды. Лайм, я напомню вам, обвинял Торстайна Скалу в том, что он убил человека, попросившего, чтобы его накормили. Да, это великий проступок! Однако ввиду того, что сам Торстайн - по известным причинам - уже не мог ответить Лайму, равно как не мог он и заплатить положенную за свой проступок утешительную виру, то Лайм затребовал себе корабль усопшего. Я же на это возразил примерно так: если почтенный Лайм утверждает, что отец моей жены убил человека, то пусть в подтверждение истинности этих слов нам будут представлены три свидетеля, которые назовут, какие именно раны привели того человека к смерти, а также пусть эти свидетели расскажут нам, где и как был похоронен этот убитый. Но если этого не будет сделано, то я тогда начну встречную тяжбу, обвиняя почтенного Лайма в постыдной, грязной клевете.
Свидетелей у Лайма не нашлось, и Аудолф, недолго думая, признал, что мне нанесена несправедливая обида, а посему почтенный Лайм обязан в пятидневный срок выплатил почтенному Айгаславу полную отступную виру как за себя, так и всех своих людей, которые явились с ним на тяжбу.
Лайм был в великом бешенстве, но промолчал.
- Значит, согласен, - сказал Аудолф. - Тем более что я еще вчера предупреждал его, что его дело ненадежное. Ведь было так?
Но Лайм опять смолчал. Хотя весь почернел от гнева! А мне было смешно. Х-ха! И еще раз х-ха! Чего тут понимать и чего ждать?! Почтенный Аудолф, узнав, откуда я пришел и кто там сохранил мне жизнь, теперь готов решить все, что попало, в мою пользу! Вот он сейчас и Гьюра обвинит, заставит и его платить. Ну, Аудолф, давай!
И тот, словно услышав мою мысль, оборотился к Гьюру и сказал:
- Ну а теперь дошел черед и до тебя, почтенный!
Гьюр усмехнулся. Аудолф спросил:
- Ты по-прежнему упорствуешь в своих требованиях или, быть может, передумал?
- Упорствую! - нагло ответил Гьюр.
Моя рука сама собой легла на рукоять меча...
Но Сьюгред меня удержала! А Аудолф сказал:
- Но твои обвинения, Гьюр, еще менее убедительны, нежели обвинения Лайма. Ты утверждал, что Сьюгред своим будто бы необдуманным поведением принесет нам немирье и вражду. Но этого, сам видишь, не случилось. Ярл Айгаслав - весьма почтенный, знатный йонс, он равный среди равных. Да, и еще скажу: твои, Гьюр, требования крайне оскорбительны. Никто не смеет пожелать, чтобы ему в наложницы отдавали замужнюю женщину! И потому, если мы станем сейчас рассматривать эту тяжбу, то я тогда должен буду признать ее несостоятельной, и ты заплатишь, как и было оговорено, самую щедрую отступную виру - свою собственную голову. Еще раз спрашиваю, Гьюр: ты передумал или нет?
- Нет! - сказал Гьюр и рассмеялся.
Я вскочил...
Но Аудолф сказал:
- Постой, ярл, не спеши! Решение еще не принято. Почтенный Гьюр упорствует, и мы сперва должны его выслушать, а уже только потом объявлять, кто из вас прав. Итак, Гьюр, слушаем тебя.
И Гьюр сказал:
- Я всех предупреждал, все слышали: Сьюгред накличет беду на всех нас! Теперь я говорю: это уже случилось! Ибо тот человек, которого она назвала своим мужем, самым бесстыдным образом возвел напраслину на самое святое, что есть у нас - на Заветный Чертог! Мало того - он оскорбил всех до единого храбрейших наших воинов! Ха! Зверь их жрет! Ха! Зверь, так утверждает он - это наш Винн! А если кто вдруг возьмет да поверит этим постыдным россказням? Что тогда здесь, во всей нашей стране, будет твориться, вы представляете?! И посему я снова говорю - отдайте мне Сьюгред в наложницы! А этот человек... Он не имеет права называться человеком - он должен быть убит! Я все сказал. А вам теперь решать, я прав или не прав. Итак, я слушаю! - и сел.
Но все молчали. Молчал и я. Меня как громом поразило! И мне еще подумалось: ну, вот...
Но тут встал Аудолф и бодрым, громким голосом сказал:
- Сказать по правде, Гьюр опередил меня, ибо я и сам уже было собрался начать тяжбу в защиту чести Винна. Однако делать теперь нечего, и я вынужден признать твое, Гьюр, первенство, а вместе с ним и все те безусловные выгоды, которые сулит это дело. Итак... Гьюр прав! Ты, Айгаслав, своим рассказом не только запятнал имя славного Винна, но также вознамерился разрушить нашу веру в то, что после жизни здесь, на прискорбной земле, самые храбрые из нас переходят в другую, бессмертную жизнь, полную битв и довольств. Можешь ли ты представить нам трех свидетелей, которые подтвердили бы правдивость твоих слов?
- Нет, не могу, - ответил я.
- Тогда почему мы должны тебе верить?
- Потому что, клянусь Великим Хрт, я не приучен лгать!
- Но Хрт для нас никто. Я требую свидетелей!
- Но их у меня нет! И быть не может! Ты же понимаешь!..
- Так, хорошо! - и Аудолф, обратившись к собравшимся, спросил: - Все слышали?
- Хей! - закричали все. - Хей! Хей!
- Итак, - продолжил Аудолф, - все слышали, что ярл Айгаслав отказывается представлять свидетелей и, таким образом, косвенно признает лживость своих слов. А посему я объявляю его рассказ несостоятельным, а самого его, как пытавшегося оскорбить Великого Винна и память наших славных предков, я объявляю вне закона!
- Хей! - снова закричали все. - Хей! Хей!
А Аудолф:
- А посему! Во-первых! Все виры, которые мы должны были ему выплатить, считаются необязательными к платежу! А во-вторых! Он, как объявленный...
Но Гьюр не стал его дослушивать, а подскочил ко мне, поднял меч...
- Нет! - сказал Аудолф, - еще не время. У Айгаслава есть еще три дня, в течение которых он имеет право беспрепятственно покинуть нашу страну, и только после этого ты, Гьюр, как правый в этой тяжбе, вступишь во владение Счастливым Фьордом со всей его землей, постройками, добром, а также долгами и обязательствами - как прямыми, так равно и встречными.
- А Сюьгред? - спросил Гьюр.
- Жена принадлежит мужу до той поры, пока муж жив. Вот если ты убьешь его...
Тут вскочил я и тоже поднял меч...
- Нет-нет! - воскликнул Аудолф. - Объявленный вне закона не имеет права защищаться, иначе вне закона будут объявлены все его ближайшие и близкие родственники, а также домочадцы и рабы. Но до этого, конечно же, дело не дойдет, так как у тебя есть еще целых три дня, Айгаслав, за которые ты, как я думаю, вполне успеешь покинуть нашу страну. Ну а пока что я благодарю тебя за теплый прием и обильное и сытное угощение. Прощай, ярл Айгаслав! Надеюсь, больше мы не встретимся! - и с этими словами Аудолф встал из-за стола и вышел из землянки.
А следом за ним вышли и все остальные. Так за столом остались только Сьюгред, я да Акси.
5.
Я знала, я была уверена, что он обязательно вернется. Но отец говорил:
- И не жди! Еще ни разу не было такого, чтобы это кому-нибудь удавалось. Подземцы - злой народ. Уж если попадешься к ним в лапы, то не вырвешься.
А я на это возражала так:
- Но кто тебе сказал, что этот низкорослый человек был из подземцев? Ведь он призывал Айгаслава от имени дедушки Хальдера.
- Подземцам, - отвечал отец, - привычно лгать. Это во-первых. А во-вторых, у меня нет никакой уверенности в том, что дядя Хальдер после своей смерти был допущен в Заветный Чертог. Ведь разве он погиб в сражении? Нет! Он умер очень некрасиво. А посему его надо искать не среди избранных, а среди тех несчастных, стоны которых ты и сама можешь услышать, если приложишь ухо к земле. И, думаю, что именно туда, под землю, был увлечен и Айгаслав. Да будет к нему милостив Великий Винн, если такое, конечно, возможно!
- А если, - спрашивала я, - ярл Айгаслав все же вернется?
- О! Если он вернется! Тогда я буду неустанно повторять, что он великий воин! А еще я скажу...
Но тут мой отец каждый раз замолкал и как я ни настаивала на продолжении разговора, он неизменно молчал. Так проходили дни, недели. Ярл Айгаслав не возвращался. А его человек, кормчий по имени Лузай, все слабел и слабел. Потом кормчий решил, что наступил его срок, и мы сошлись и стали его слушать. Кормчий долго рассказывал, рассказ его был поучителен. Однако мой отец не верил умирающему кормчему, но до поры молчал. Когда же кормчий стал рассказывать об огненном диргеме, отец не выдержал и стал обвинять его во лжи. Мало того, отец хотел его убить, а это было бы великою несправедливостью, и потому я была вынуждена признаться отцу в том, что огненный диргем действительно существует. Отец был поражен! После того, как мы остались вдвоем, он сказал:
- Если ярлу Айгаславу будет суждено вернуться, то первым делом я назову его самым великим воином из всех, кого я когда-либо знал, а потом... А потом я спрошу у него: "Ярл, а что ты мне ответишь на то, если я предложу тебе породниться со мной?"
Услыхав такие слова, я, наверное, очень сильно покраснела, потому что отец засмеялся и сказал:
- Мне кажется, что ты вполне одобряешь мой выбор. Не так ли, дочь моя?
Я не ответила, я не могла и слова вымолвить, а только утвердительно кивнула головой. А отец продолжал:
- И я принял такое решение вовсе не потому, что я жаден до денег или хочу отблагодарить Айгаслава за его столь щедрый подарок. Отнюдь! А просто мне кажется, что у него будут очень храбрые сыновья, и мне очень хотелось бы, чтоб эти сыновья были моими внуками!
- И я, - с жаром сказала я...
Да! Я тут кое-что ответила отцу, а после продолжила так:
- Но ярл нам говорил, что у него уже есть невеста, дочь руммалийского ярлиярла, а после он и мне еще рассказывал, что за ней дают очень большое приданое - пять руммалийских кораблей, доверху груженых золотом?