— Сейчас лето, — сказал я, пожимая плечами.
— И я поняла, что это мое любимое время года. — Ее полный похоти голос ласкал самые потаенные части меня, ее ночная рубашка соскользнула, когда она начала ползти по кровати, обнажая покачивающиеся шарики ее грудей.
Как только Джемайма оказалась на расстоянии вытянутой руки, я схватил ее за плечи и нежно притянул к себе. Положив руки на ее бедра, начал гладить их, затем обхватил ладонями ее попку и стянул трусики вниз, пока они не оказались под ягодицами.
— Какое было твое любимое время года раньше?
— Весна, — пробормотала Голубка, ее глаза потемнели, когда она посмотрела на меня сверху вниз.
Схватив за затылок, я притянул девушку к себе, и наши губы соприкоснулись, затем я перевернул ее на спину и сорвал трусики с ног.
— Откройся для меня, — прохрипел я. — Покажи мне свою влажную плоть.
Она раздвинула колени и откинулась на кровать, приподняв ноги и подтягивая ночную рубашку повыше.
Джемайма позволила мне рассмотреть ее, произносить бессвязные слова в ее интимные места, пока я играл с ней, и вскоре мои пальцы пропитались свидетельством ее желания ко мне.
Голубка стала еще больше извиваться подо мной, когда я коснулся языком ее набухшего маленького бутона, и взорвалась, обхватив меня ногами, пока я впитывал все, что ее тело отдавало мне.
— Том, — сказала она между вдохами.
Я прикусил ее бедро, затем смягчил боль губами и языком, встретившись с ее взглядом.
— Отныне ты будешь здесь. — Поднявшись, я сбросил трусы, затем жестом пригласил ее подползти ко мне. — Твои вещи будут в этой комнате, а ты — в этой кровати.
Легкий ветерок колыхнул занавески, и высоко в небе издала звук сова, но я не мог думать, чувствовать, слышать или видеть ничего, кроме Голубки, когда она сняла последний барьер через голову, а затем оседлала меня.
— Каждую ночь, всегда, — сказал я, беря ее сосок в рот и посасывая, глядя на нее снизу вверх.
Ее глаза были полуоткрыты, остатки оргазма сделали ее тело гибким, а голос хриплым.
— Тогда мы никогда не заснем.
Я лизнул ее шею, а затем подбородок.
— Мы будем спать, когда умрем. — Я прильнул к ее губам, и наш поцелуй был настолько пропитан голодом, что мое сердце заколотилось в каждой клеточке моего тела.
Она приподняла бедра, протянула руку между нами, нежно сжав мой член, отправив грешника на небеса.
— Другое слово для обозначения безумия?
Я сделала глоток из чайной чашки с цветочным рисунком, обдумывая вопрос Томаса.
— Психический.
Он промурлыкал:
— Неправильно.
Я перевернула страницу своей книги.
— Чокнутый.
Томас издал раздраженный звук.
Я посмотрела на него, улыбка тронула мои губы.
— Расстроенный.
Его глаза сверкнули.
— Идеально.
Наблюдая, как он нацарапал это слово в своем дневнике, затем прикусил кончик ручки, я сделала еще глоток чая и вернула свое внимание к книге, лежащей у меня на коленях.
Прошло две недели с тех пор, как я переехала в комнату Томаса. Две недели бессонных ночей, за которыми последовали ленивые дни, проведенные с ним и Лу. Некоторые дни, как сегодня, я проводила только с ним. Мы спали допоздна, и непременно каждое утро он крепче обнимал меня и сонно шептал одни и те же слова:
— Моя Голубка.
Я никогда не чувствовала себя более желанной, более любимой, не говоря ни слова, и более умиротворенной. Как будто жизнь подбросила меня и превратила в женщину, которая была готова взять на себя задачу любить мужчину, от которого большинство с криком убежало бы.
И все же это совсем не казалось какой-то целью. Это было так же естественно, как дышать.
Томас был парадоксом.
Доброжелательная нежность сочилась из его сердца, даже когда кровь и насилие запятнали его душу.
Никогда бы не подумала, что такое может сочетаться в принципе. Или что в этом есть какой-то смысл.
Но это произошло.
Он смог.
Томас Верроне был для меня полной загадкой.
Телефон нарушил очарование моих мыслей, и Томас вслепую начал искать его в кармане джинсов, пытаясь закончить утренние записи.
— Что? — От его ошеломленного взгляда я замерла с чашкой чая в руке на пути к приставному столику. — Как, черт возьми, возможно похитить шестилетнего ребенка на вечеринке?
Чашка мгновенно выпала у меня из руки, расплескав чай по ковру и образовав лужицу вокруг разбитого фарфора.
Томас, казалось, ничего не заметил и начал расхаживать по комнате, теперь его дневник и ручка валялись на полу.
— Нет, верните ее домой. Сейчас.
Он повесил трубку и собрался выйти из комнаты, мое сердце замерло в груди, и я выдавила:
— Лу?
Мурри, желая оставить нас с Томасом наедине, взял ее с собой на вечеринку по случаю дня рождения Рози. Мурри нельзя было появляться на людях, во всяком случае, со шрамом на лице, но он высадил Лу-Лу около дома и сказал, что проследит, как она войдет внутрь, и будет ждать у входа.
— Похитили, — отрезал Томас и исчез в коридоре.
Желая пойти за ним, заверить его, что с ней все будет в порядке, я попыталась заставить себя двигаться.
Затем внизу раздался хлопок, и я поняла, что мое присутствие сейчас для Томаса не желательно. Ему был необходим план.
Я смотрела в окно, слезы катились по моим щекам, пока, наконец, Мурри, сидевший за рулем машины Томаса, не промчался по подъездной дорожке, и я не сбежала вниз по лестнице.
— Ты видел, кто ее забрал?
— Он прошел прямо передо мной и улыбнулся. Я вышел из машины, готовый погнаться за ним, но потом он резко исчез, посадив Лу-Лу в кузов какого-то синего грузовика. — Мурри растерянно протер рукой лицо. — Я погнался за ними, но потерял их, как только мы добрались до окраин города.
Томас разразился громкими проклятиями, то и дело запуская руку в волосы, дергая их, расхаживая по ковру в гостиной. Он был похож на зверя в клетке, и если бы я не была так погружена мыслями, касающимися описания грузовика, я бы крепко его обняла.
— Майлз, точнее, Майло забрал ее?
Они оба обернулись ко мне — глаза Томаса наполнились холодной, жесткой яростью, а у Мурри — раскаянием. У него дернулись шрамы, когда он сжал губы и кивнул.
Входные двери с грохотом открылись, и секундой позже появился Бо, его волосы были мокрыми, а взгляд — диким, когда он оглядел гостиную. Мужчина потер свои покрытые татуировками руки.
— Итак, каков план?
— У нас его нет, — сказал Мурри
Бо нахмурился, опустив руки.
— Что?
Прежде чем я успела открыть рот, Томас оказался передо мной, прижимая пистолет к моему подбородку. Я сглотнула, холодный металл впился в мою кожу, но больнее всего было от его предательства.
— Что ты сделала?
— Ч-что? — Я попыталась заговорить, но давление пистолета зажало мне челюсть.
— Том, блядь. Убери пушку, — прорычал Мурри.
— Заткнись. — Я услышала, как щелкнул предохранитель, и голос Томаса стал таким холодным, что его дыхание опалило кожу моего лица: — Ты ждала, не так ли? Выжидала своего часа.
Он склонил голову набок.
— Скажи мне, Голубка. Это был твой план? Одурачила меня, заставив поверить, что тебе было комфортно, что ты хотела быть здесь, что ты слишком заботилась о нас, чтобы предать, — его ноздри раздулись, глаза сузились до щелочек, — только чтобы предоставить ему достаточно доказательств и моего ребенка в качестве рычага, чтобы покончить со мной?
— Т-Том, — я снова попыталась заговорить.
Он надавил пистолет сильнее, и я поморщилась, когда боль пронзила мою челюсть.
— Потому что, если я узнаю, что это правда, независимо от того, что вы двое, думаете, можете со мной сделать, я убью его…
— Том. — Бо появился позади него, его тон был полон предупреждения. — Ну же, прекрати.
— Я убью его, — продолжил он, — в течение недели и позабочусь о том, чтобы эта пуля из этого самого пистолета вошла в твой прекрасный, предательский мозг только после того, как ты увидишь, как я сниму каждый кусочек кожи с его тела. Каждый. Чертов. Кусочек.
Бо потянул Томаса назад, но тот отмахнулся от него, не сводя с меня глаз, пока я изо всех сил пыталась набрать воздуха в легкие и осторожно двигала челюстью.
— Они не могут просто так похитить ребенка с вечеринки по случаю дня рождения, Томас. Федерал он или нет, похищение, блядь, не прокатывает, — сказал Бо.
Томас потер лоб, пистолет свисал с другой его руки.
— На случай, если это не очевидно, он больше не играет в хорошего полицейского. — Его грудь резко поднялась, когда он отвел от меня взгляд. — Уведи ее отсюда. Мерри, отведи ее вниз.
Мурри набросился на Томаса.
— Том, обдумай все.
— Слишком поздно для этого. Думать — это то, что я должен был сделать несколько недель назад.
Бо взял меня за руку, его пожатие было на удивление нежным, когда он вывел меня из комнаты к парадным дверям.
Мои мокрые глаза и колотящееся сердце мешали видеть. Мешали собраться с мыслями.
— Подожди.
Бо остановился, понизив голос:
— Даже не пытайся. Тебе нужно уходить, если не хочешь снова оказаться в том подвале. Если ты думаешь, что он пошутил…
Я провела рукой по волосам.
— Нет, я знаю. Но Майло… он хочет меня.
Бо нахмурился и отпустил мою руку.
— Объясни.
Я старалась говорить быстро, хватая себя за волосы:
— Я была его пешкой. Способом проникнуть внутрь. И Томас прав, я — доказательство, которое ему нужно. Ты можешь мне не поверить, но это не значит, что я вступила в заговор против него или планирую кому-то что-то рассказать. Просто… — Я прерывисто вздохнула. — Отведи меня к нему. Пожалуйста. Я верну Лу.
Бо наклонился вперед.
— И откуда, черт возьми, тебе знать, где он ее держит?
— Я знаю, где он может находиться. Если это был его план, он облегчил бы мне задачу.
Бо стиснул зубы, глядя на меня долгим взглядом. Это был взгляд, который заставил меня сделать неуверенный шаг назад, поскольку в его глазах таилась вина, еще больше разжигая мое пылающее сердце. Я знала, что он мне не поверил, не полностью, но его плечи поникли.