В течение трех месяцев американцы проводили допросы Геринга. В разговоре затрагивались самые разные вопросы: о военных заводах, состоянии промышленности Германии на разных этапах войны, методах управления экономикой и армией, внешней политике. Геринг во время всех допросов придерживался одной и той же тактики: отвечал остроумно, позволял себе ироничные высказывания, но при этом сообщал множество ценных сведений. В то же время Геринг нередко преувеличивал свою роль в ключевых моментах войны, нередко откровенно хвастал, что вызывало у следователей снисходительную улыбку. Выслушивая вопросы американцев, Геринг, вероятно, уже тогда продумывал линию поведения во время суда. И стремился отвести от себя наиболее серьезные обвинения – в частности, об уничтожении евреев.
Ради справедливости стоит отметить, что Геринг не был ярым антисемитом. В том, что среди евреев встречаются разные личности, его еще в детстве убедил крестный – Эпенштейн. Его вторая жена во время гонений на евреев нередко обращалась к почти всесильному Герингу с просьбой спасти от преследования своих подруг-евреек. Кроме того, Геринг нередко помогал получать фальшивые документы об арийском происхождении сотрудникам своего ведомства, оказывал содействие пленным – правда, лишь в том случае, если они представляли интерес как специалисты. И все же на документе об окончательном решении еврейского вопроса, подготовленном Гейдрихом, стояла и его подпись. Герингу ставили в вину подписанные им декреты о конфискации имущества евреев, выплате огромных штрафов. Он отвечал, что все эти меры – следствие приказа Гитлера.
В начале августа заключенным сообщили, что вскоре они предстанут перед Международным военным трибуналом. Геринг, занимавший видное положение, числился под первым номером в списке обвиняемых. Он заявил, что ему есть что сказать на суде, но на какое-то время потерял свою обычную самоуверенность.
12 августа Геринга, Риббентропа, Розенберга, фон Палена и других заключенных на самолете перевезли в Нюрнберг. Геринга поместили в крошечную камеру со старым матрасом, умывальником и туалетом. Как и другим заключенным, ему выдали поношенный мундир. Ежедневные многочасовые допросы, скудная безвкусная пища и регулярные обыски сразу дали понять осужденным, что с ними не собираются церемониться. 21 августа у Геринга возникло серьезное нарушение сердечного ритма. Опасаясь, что главный оставшийся в живых нацист не дотянет до трибунала, врач рекомендовал некоторое смягчение режима, включая усиленное питание и прогулки на свежем воздухе.
Двадцать второго октября Геринг получил обвинительное заключение. На выданном ему экземпляре Геринг оставил ставшую всемирно известной надпись: «Победители всегда будут судьями, а побежденные – обвиняемыми». Несмотря на то что адвокат советовал Герингу построить защиту на том, что он просто выполнял приказы Гитлера, Геринг решил выбрать другую тактику. Психиатр, работавший с заключенными, приводит такие его слова: «Я могу ответить за все, что сделал, но не желаю отвечать за то, чего не делал. Однако судьями являются победители, и я знаю, что меня ждет. Сегодня я даже написал прощальное письмо жене». Он уже понимал, что его повесят. Однако решил сосредоточиться на том, чтобы произвести впечатление на своих судей и тех, кто в будущем будет изучать материалы процесса. Он был искренне убежден, что действовал исключительно в интересах Германии и немного наивно верил в то, что через несколько десятков лет его статуи и бюсты будут украшать улицы и парки страны.
Перед судом военные преступники предстали 20 ноября 1945 года. Им был зачитан обвинительный акт, который переводился на французский, немецкий и русский языки. На следующий день Геринг отказался признать себя виновным, и Джексон – главный обвинитель от США – перешел к речи, в которой рассказал о зверских преступлениях нацистов: пытках, концлагерях, геноциде еврейского населения. Обвиняемые были потрясены: многие из них не подозревали о том, что в Германии и на оккупированных землях происходили настолько ужасные вещи. Еще большее впечатление и на судей, и на подсудимых произвел документальный фильм о концлагерях, показанный 29 ноября. В последующие дни появлялись все новые и новые доказательства преступлений фашистов, сменялись свидетели, зачитывались стенограммы переговоров. Геринг держался высокомерно и сдержанно. Но хладнокровие покидало его всякий раз, когда речь шла о величии Германии или личности Гитлера. Вождь и родина были для Геринга священными понятиями.
Обвинения против Геринга, озвученные помощником главного обвинителя 8 января 1946 года, не содержали в себе никаких неожиданностей для «нациста номер два». Главными из них были сотрудничество с Гитлером, участие в установлении террора в Пруссии, создание и развитие военной авиации, подготовка военных операций, захват сырья и исторических ценностей на оккупированных территориях, порабощение их жителей… Доказательств у обвинения было более чем достаточно: свидетельские показания (в том числе – плененного Паулюса), подписанные лично Герингом документы, фотографии. Все свободное время Геринга уходило на изучение документов, отчетов, протоколов. Он отыскивал малейшие нестыковки и несоответствия, которые могли стать основанием для признания обвинений несостоятельными. Некоторые из объяснений, которые он давал во время процесса, выглядят несколько наивно. Например, вывоз предметов искусства в Каринхалл он объяснил тем, что после его смерти эта богатейшая коллекция должна была стать достоянием немецкого народа. Когда его ознакомили с обвинением в проведении опытов на мозгу убитых сумасшедших, Геринг заявил, что опыты были необходимы Люфтваффе для обеспечения безопасности летчиков. И если бы не умалишенные, пришлось бы использовать для этой цели нормальных людей. Нередко он вел себя настолько вызывающе, что даже те, кто оказался вместе с ним на скамье подсудимых, испытывали неловкость.
Геринга, который знал об аресте жены и дочери, больше всего беспокоила не собственная участь, а безопасность семьи. О ней долгое время ничего не было известно, и только в начале марта 1946 года узнику сообщили, что Эмма с дочерью были освобождены и нашли приют в небольшом домике в Закдиллинге. Через адвоката Геринг смог организовать переписку с семьей.
Свидетели защиты, приглашенные на последующие заседания, стремились обелить Геринга, но порой их усилия приводили к обратному результату. Так, Бернд фон Браухич и Пауль Кёрнер попытались выставить рейхсмаршала мирным человеком, который всячески отговаривал Гитлера от ведения войны и ничего не знал об ужасах концлагерей, однако их слова меркли перед огромным количеством документов и доказанных фактов.
13 марта Герингу представилась возможность выступить перед трибуналом. Он рассказал о знакомстве с Гитлером и начале своей карьеры. Затем последовал ряд вопросов, касающихся его роли в приходе Гитлера к власти, военных преступлениях и организации концлагерей. Геринг держался уверенно, не отрицал своей причастности к возвышению фюрера. Что касается концентрационных лагерей, он объяснил их организацию нехваткой мест в тюрьмах, а уничтожение тысяч людей – перегибами, допущенными исполнителями. Он признал, что создал военную авиацию Германии, не отрицал свою роль в аншлюсе Австрии и кампаниях в Польше и Франции. Вторжение же в Голландию и Бельгию объяснил там, что разведка получила сведения о концентрации войск вдоль немецкой границы. Тем не менее, он настаивал на том, что отговаривал Гитлера от войны с Россией, отрицал осведомленность о зверствах нацистов на захваченных территориях, пытках, намеренном уничтожении людей. У тех, кто слышал его во время трибунала, создалось впечатление, что Геринг вернулся в начало тридцатых. Он, несомненно, умел произвести впечатление, хотя нередко срывался в самолюбование. Казалось, наиболее болезненными для Геринга были не серьезные обвинения в совершенных им преступлениях, а комичные детали частной жизни. Когда Шахт упомянул, что в своем особняке Геринг ходил с накрашенным лицом, в тоге и увешанный украшениями, тот вполголоса сказал со скамьи подсудимых, что подобные вещи не стоит обсуждать во время судебного заседания. Задели его и слова из меморандума Рёдера, особенно тот абзац, в котором говорилось о том впечатлении, которое он производил на часть окружения Гитлера. По словам Рёдера, Геринг был хвастуном, демагогом, эгоистом и лжецом. И Гитлер был прекрасно осведомлен о негативных качествах своего преемника и охотно стимулировал их, чтобы избежать превращения Геринга в опасного соперника.
Тем временем близился день оглашения приговора. Геринг, как и многие другие, был приговорен к казни через повешение. Седьмого октября он в последний раз увиделся с Эммой. Во время этой встречи он произнес слова, на которые охранники не обратили должного внимания: «По крайней мере, ты можешь быть уверена в одном: им не удастся меня повесить».
Если раньше мученическая смерть казалась ему достойным завершением жизни и он, возможно, представлял себя перед расстрельной командой – непокоренного и величественного, то теперь все изменилось. В повешении не было ни тени романтики, к тому же этот вид казни считался позорным для военного. Вскоре стал известен и срок казни – час ночи 16 октября.
День перед казнью Герман Геринг провел довольно буднично. Он пообщался со священником, который, впрочем, не обнаружил у осужденного раскаяния, а потому отказался благословить и причастить его, затем прошел личный досмотр, лег в постель и занялся чтением. Около девяти часов вечера Геринг привел комнату в порядок, переоделся в пижаму и лег спать. Через полчаса Геринга навестил врач, чтобы дать ему снотворное. В 22.30, после смены караула, Геринг был еще жив – это подтвердил рядовой Джонсон. Но в 22.47 охранник заметил нечто странное: Геринг впал в странное оцепенение. Тут же был вызван доктор и пастор, но было поздно. Рейхсмаршалу удалось выскользнуть из рук палачей.
О том, что самоубийство было подготовлено заранее, свидетельствовало несколько фактов. Во-первых, несколько писем, зажатых в руке Геринга – написать их быстро не было возмож