— О господи! — Женевьев как стояла, так и села. Схватилась за голову. — Нет-нет-нет… Не может быть. Я ведь помогла ему сбежать. Направила к вам, чтобы он все вам рассказал. Значит, он так и не пришел?
— Татьяна? — полковник посмотрел на голема. — Тут кто-нибудь без меня появлялся?
Татьяна только молча покачала головой.
На глазах у Женевьев выступили слезы: я погубила его, погубила! Полковнику пришлось даже прикрикнуть на нее: да успокойся ты, ну, загулял где-нибудь старый прохиндей, рано или поздно появится. Но она знала, что не появится, что случилось страшное, непоправимое. Ведь Валера наложил на него заклятие отсроченной смерти, чтобы тот не убежал. А она приостановила действие заклятия и послала Петровича к полковнику. Но, видно, он не успел. Боже мой, она убийца, она убила Петровича!
— Да погоди ты его хоронить… — сказал полковник с досадой. — Я его знаю, это такой фрукт — он еще сам нас всех закопает. Спорим, что очень скоро в дверь позвонят и на пороге появится Петрович? Спорим? Ну, в крайнем случае, не в дверь, а по телефону. Он же, небось, на радостях напился и валяется сейчас где-нибудь. А просохнет, сразу к нам придет, потому что куда ему еще идти?
И действительно, не успел полковник закончить свою речь, как в дверь позвонили. Ильин посмотрел на Женевьев: ну, видишь, а ты боялась. Это наверняка он и есть, Петрович. Явился — не запылился…
Женевьев побежала в прихожую — открывать. Татьяна поглядела вслед ей обеспокоенно: нехорошо, что гостья сама пошла к дверям. Нарушение норм безопасности. Не сговариваясь, полковник и голем ринулись следом за Женевьев.
Однако они опоздали: в прихожей уже стояла Катерина. Волосы ее были всклокочены, в глазах — ужас.
— Темная? — удивился полковник. — А ей что тут надо?
— Это Катя, она помогла мне бежать от Валеры, — объяснила Женевьев и посмотрела на Катерину. — Зачем ты пришла?
Но та, похоже, была не в себе. Она не могла говорить, только головой мотала, как будто хотела отогнать какое-то ужасное видение. Ее проводили в гостиную, усадили на диван, дали воды. Она, захлебываясь, выпила один стакан, второй — потом обмякла и зарыдала. Женевьев робко погладила ее по голове, та порывисто схватила ее руку и прижалась к ней щекой, потом, не выпуская, заговорила быстро, сбивчиво.
— Я сбежала… Сбежала от него. А он... он всех убил. Всех до единого…
— Кто убил? — нахмурился полковник. — Кого убил?
— Светлый блюститель. Он убил всех… Он и за мной теперь придет. Он и вас убьет. Всех убьет...
И она зарыдала. Первым пришел в себя полковник. Он дал Кате носовой платок и велел успокоиться. Но та не могла успокоиться, а могла только рыдать и вздрагивать от каждого звука. Тогда Ильин стал нажимать на какие-то точки у нее на руках, и Катерина понемногу присмирела и даже смогла рассказать всю историю по порядку. По ее словам выходило, что когда Бусоедов гипнотизировал капитана, тот словно бы очнулся и оторвал вампиру голову.
— Не велика потеря, — пробурчал полковник, — от этого кровососа ничего хорошего я все равно не ждал. А что было потом?
— А потом… потом… ой, мамочки, я не могу… Потом он убил Валеру…
И Катя снова заплакала. Ситуация была совсем невеселая, но полковник невольно улыбнулся. Ты что-то путаешь, сказал он. Это невозможно, Блюститель не может убить Блюстителя.
— Так он же и не Блюститель уже, — всхлипывая, сказала Катя. — Его же вампиры обратили.
Ильин и Женевьев обменялись быстрыми взглядами. Все было ясно без слов, у них в ушах еще звучало мрачное пророчество мастера трансформаций: «Светлого блюстителя больше нет… Там, где он был раньше, теперь царит чистое зло».
И все-таки поверить в такое было трудно. Да что там, просто невозможно было в такое поверить.
— Ты своими глазами видела, как Саша убивал Темного? — спросил полковник.
Нет, сама она не видела, ее Валера прогнал. Но она слышала… Она все слышала. Валера так страшно кричал! Мамочки, мамочки, за что ей все это?!
Женевьев обняла Катю, гладила по голове: не плачь, не надо, все кончилось, успокойся. Татьяна смотрела на это изумленно — Светлая ведет себя так, как будто они подруги с Темной. Но это невозможно, недопустимо. Что-то здесь не так. И она даже знает, что именно.
— Все это ложь! — вдруг сказала Татьяна так громко, что все обернулись на нее. — Я не верю ни единому слову. Это ловушка. Она все это придумала, чтобы втереться к нам в доверие.
— Перестань, — попросил Ильин.
— Не перестану. Она все врет. Она темная. Она опасна.
И голем посмотрел на Катерину таким взглядом, что та поневоле съежилась.
— Татьяна, будь добра, выйди из комнаты, — хмуро сказал Ильин.
Таня замерла и смотрела на него в недоумении: полковник гонит ее?
— Выйди отсюда вон! — повторил полковник отчетливо. — Сейчас же! Сию минуту!
Неподвижное лицо голема дрогнуло и словно бы осыпалось. Но она овладела собой и молча вышла вон из комнаты — только дверь за ней хлопнула чуть сильнее обычного.
— Это ваш голем, да? — шмыгая носом, спросила Катя. — Она меня теперь грохнет?
— Не болтай ерунду, — поморщился Ильин. — Никто здесь никого не грохнет. Во всяком случае, без моего приказа.
Некоторое время все подавленно молчали. Потом снова заговорила Катя. Она пришла к светлым, потому что не знала, что ей делать. Она боялась, что обезумевший капитан начнет охотиться за всеми темными. Поэтому она решила спрятаться у светлых. Хотя, наверное, зря. Капитан Серегин уже не светлый. И даже не человек. Это что-то страшное, безумное. Он уничтожит всех, и его никто не остановит...
Снова воцарилось невеселое молчание. Затем заговорил полковник. Примерно чего-то в этом роде он и опасался. Хотя, видимо, все даже хуже, чем могло быть. Скорее всего, Сашу через Бусоедова инициировал Первородный вампир. Это значит, что в лице капитана они имеют дело с самым страшным существом на земле. Страшнее Темного. Страшнее даже самого Эрры-Нергала.
— Вы думаете, сейчас им управляет Эрик? — спросила Женевьев.
Полковник пожал плечами: не знаю. Как ни странно, это был бы не худший вариант. Хуже, если им не управляет вообще никто. Тогда прав мастер трансформаций, мы столкнулись с абсолютным злом. И зло это может таких дел натворить, что даже подумать тошно…
Катерина торопливо закивала. Он натворит, не сомневайтесь. Я видела его… Он обязательно натворит! Может быть, уже натворил! Он такой… такой...
Ильин жестом остановил ее излияния, набрал телефон дежурного, попросил обо всех крупных происшествиях в городе тут же докладывать лично ему. И еще попросил уведомлять обо всем странном и непонятном… Что странного может случиться? Он пока не знает. Ну, например, инопланетяне высадятся. Или мертвецы на кладбищах восстанут... Нет, ему не до шуток. Еще раз — обо всем странном и непонятном докладывать немедленно.
И полковник повесил трубку.
— Думаете, он так скоро себя проявит? — спросила Женевьев.
— Не знаю. Но лучше подстраховаться…
Если бы свидетелем этого мрачного разговора стал дальнобойщик Сережа, он бы, конечно, подстраховался и вряд ли бы притормозил, увидев на обочине возле леса неясную скорченную фигуру. Но дальнобойщик не знал, о чем говорили маги, а человеку, кажется, было нехорошо и нельзя было бросить его одного на произвол судьбы. Сережа притормозил, открыл дверь кабины.
— Что, братишка, заплутал? — спросил он дружелюбно. — До города подбросить?
— Да, — глухо проговорила фигура.
— Ну, залезай.
Фигура, пошатываясь, залезла в кабину. Даже полковник Ильин сейчас с трудом бы узнал в ней капитана Серегина. Лицо его побелело, глаза замутились, он дышал тяжело и шумно. Сережа покосился на него, какое-то странное темное чувство оледенило грудь дальнобойщика.
— Куда едем?
Но капитан только тяжело дышал.
— Куда говорю, едем? — повторил водитель.
— Прямо, — с трудом выговорил капитан.
— Прямо так прямо. Только скажи, где остановиться.
Некоторое время они ехали молча, слышно было только тяжелое дыхание Саши. Наконец водитель не выдержал.
— А ты, — спросил осторожно, — как вообще здесь оказался — пешком или тоже кто подбросил? Место-то глухое...
Саша молчал, дышал тяжело, с присвистом.
— Чего, настроения нет разговоры разговаривать? — догадался Сережа. — Не вопрос, понимаю. Не вчера на свет родился. Как говорится, каждый индивидуум имеет полное право на приватность. Хорошо сказал?
Дальнобойщик деланно засмеялся, Саша промолчал. Можно было, конечно, молчать до самого города, но ледяное чувство в груди Сережи не исчезало, и он надеялся разогнать его разговором.
— У меня вот тоже был случай, — сказал он слегка осипшим голосом. — Вечером пошли с друзьями по грибы. Ну, в смысле, в кабак. Выпили, закусили, все дела. А потом раз — и отрубился. Наутро просыпаюсь, смотрю: кругом все незнакомое. Понять не могу, где это я. И, главное, не могу вспомнить, кто я такой вообще. Это вот у них в ресторане такой коктейльчик они клиентам подавали… Ну, потом ничего, конечно, опомнился, пришел в себя. Ты, может, тоже чего-то не того выпил, есть такое дело?
Саша не отвечал, дышал по-прежнему тяжело.
— Что-то ты, братуха, неразговорчивый какой-то… Прям подозрительно. Ты, может, террорист или маньяк, а? — водитель хотел посмеяться, но почувствовал, что шутка совсем не удалась. — Ладно, расслабься. Это я так, шучу. Хотя дыхание у тебя нездоровое, тебе бы к врачу сходить… Ты, может, болен чем-то. Или кризис у тебя. Психологический.
— Да, — вдруг сказал попутчик, не глядя на него, — кризис...
В квартире Ильина тем временем тоже случился кризис. Разговор там продолжался на повышенных тонах, такого нервного совещания стены этого дома, пожалуй, раньше и не видели никогда. Нервничал и сам полковник, и Женевьев, а уж Катерина проявляла просто чудеса нервозности — то начинала рыдать, вспомнив, как погиб Валера, то вдруг заливалась истерическим смехом, то просто молча дрожала, закрыв глаза.