— Изрядный! — подтвердил писклявый Юхашка. — Мало-мало есть дурака будем! Глаза сосать, косточки обгладывать — вкусно! Хозяин, можно я ему нос откушу?
— Можно… Но не прямо сейчас. У меня на него кое-какие планы.
Тесть после этих слов даже немного возгордился. Слыхали, болваны? Он, Петрович, важный человек. У его мертвейшества на него, Петровича большие планы. Может, он даже мир спасет — в свободное от других мероприятий время. Сейчас вот только до Сашки доберутся… Кстати сказать, а как они узнают, где Сашка?
— По радару, — отвечал Эрик.
Он, Петрович, примерно так и думал… Только не знал, где этот радар расположен. А кстати сказать, на самом деле — где? Он ведь имеет право это знать, как заслуженный пенсионер и член команды. Оказалось, что нет, не имеет. Более того, по мнению Нергала, это вообще не его, Петровича, собачье дело. Юхашка, довольный метким ответом господина, заголосил во всю мочь: «идиот Петрович!»
— Ладно, ладно. Еще посмотрим, кто из нас идиот, — огрызнулся Петрович. — Как говорится, козлов по осени считают…
И они снова погрузились в молчание. Но молчать долго Петрович не мог, не такой он был человек. Пускай рыба молчит и жабрами щелкает, а он, Петрович, за свободу слова, либерализм и против пятой колонны. Тем более, когда в запасе есть вопрос с подковыркой. А именно — что, вашество, делать будем, если Сашка на нас бросится — он же вроде озверел совершенно?
Эрик на это отвечал в том смысле, что как бы кто ни озверел, бояться им нечего, потому что у них как раз на такой случай имеется в запасе один сюрприз.
— Сюрприз! — заверещал Юхашка. — Оружие, однако. Воевать будем, морду стрелять!
Правда, тесть чего-то засомневался, что такого монстра, каким стал теперь капитан, возьмет какое-то там оружие — даже если стрельнуть ему прямо в морду. Однако оружие, по словам Хладного, оказалось не абы какое, а мощнейшее из всех возможных. И создал его не кто-нибудь, а сам Предвечный.
— В смысле — Бог? — поежился Петрович.
— Бога нет, — усмехнулся Эрик, — разве ты не знал?
Как это — нет, не поверил Петрович, а кто же тогда это все сотворил? Все эти горы, долины, деревья, нефтяные вышки, финансовые биржи и прочую несказанную красоту? Выяснилось, что все это сотворил Предвечный вампир, коему же нет ни начала, ни конца, ни времени, ни срока. Именно он создал это все и поставил их, хладных, всем этим управлять.
Понимаю, кивнул Петрович. Такая, значит, будет ваша теория Большого взрыва…
— Да не теория, дурак, — нахмурился Эрик. — Не теория, но лишь единственно верная объективная реальность. Все же остальное — мираж и морок.
Неизвестно, каких бы еще бестактностей наговорил Петрович и что бы ему ответил на это Первый из Хладных, но тут машина затормозила. Они стояли у входа в торговый центр — тот самый, куда за полчаса до этого вошли Женевьев, Екатерина и Ильин.
И надо же так случиться, что первым, кого они увидели, миновав вращающиеся двери, оказался капитан Серегин. Стоял он в профиль к вошедшим, а лицом к бледной, но спокойной Женевьев. Капитан тяжело дышал, взгляд его был мутным и блуждал — казалось, он не видит никого вокруг. Женевьев, однако, глядела на него внимательно и без страха.
Петрович, увидев зятя, хотел было броситься к нему, но Хладный так сдавил ему руку, что бедняга окаменел от боли. Ни двигаться, ни даже единого слова вымолвить он теперь не мог, но Саша и Женевьев были совсем рядом, и он ясно разбирал, о чем они там промеж себя мирно и ненавязчиво беседуют.
— Саша, ты меня слышишь? — губы ее почему-то шевелились отдельно от слов, как бывает, когда заглючит проигрыватель. — Ты можешь мне ответить? Можешь говорить? Если нет, тогда просто кивни. Кивни, если слышишь и понимаешь…
Женевьев подождала немного, но он все так же тяжело дышал, глядя в пустоту. Ладно, решила она, будем считать, что он все слышит. И даже понимает. Что он сейчас — не дикое животное, что он все еще человек и отдает себе отчет в том, что происходит. Что он...
— Отчет, — вдруг хрипло сказал капитан.
Она встрепенулась.
— Да, отчет. Саша, ты узнаешь меня?
Капитан молчал, по-прежнему не глядел на нее, только дышал тяжело.
— Ты помнишь, что случилось? — спросила она, волнуясь. — После того, как Валера привел тебя в убежище — помнишь?
— Валера… — повторил Саша, и что-то дрогнуло в его остановившемся лице. — Темный…
— Да, Валера, Темный, — настойчиво повторила Женевьев, пытаясь добраться до его разума, охваченного какой-то странной немочью. — Он — Темный блюститель. Там, в убежище, была еще Катя.
— Катя...
— Она помощница Валеры. Она тут, рядом…
Саша дышал тяжело и размеренно. Ладно, решила она, это все неважно. Главное — он помнит ее. Он ведь помнит Женевьев, правда?
— Женевьев...
Да, Женевьев, Женя. Она его друг. Его самый лучший друг. Он должен ее помнить. Они… Тут она запнулась, не зная, можно ли сказать это вслух — то, что между ними было. Они… Нет, нельзя. Но он должен знать, что ее не нужно бояться, она поможет…
— Ты, главное, не волнуйся. Все будет хорошо.
Она говорила ровным, успокаивающим голосом, а сама чуть повернула голову и покосилась назад — не идет ли полковник? Катя ведь должна была уже вызвать его, а он почему-то все не шел. Неужели все-таки струсила, сбежала, бросила ее на произвол судьбы? Ах, как это было бы нехорошо, нехорошо и не вовремя. Ведь сейчас Женевьев только изображала из себя бесстрашного парижского ажана, а на самом деле тряслась, умирала от страха, как всякий нормальный человек на ее месте. Женевьев не могла отойти от капитана, но что с ним делать дальше, тоже не знала. Только поэтому и ни почему больше, она и повернулась, надеясь увидеть если не полковника, так хотя бы Катю.
Правда, повернулась она зря, потому что движение это — короткое, вороватое — не ускользнуло от Саши. Он заволновался.
— Кто там? — спросил он хрипло.
— Там? Там никого. Это я… я просто так оглянулась.
— Кто там? — повторил он, не меняя тона.
— Там никого нет. Главное, не переживай, — быстро заговорила она, стала убалтывать его, успокаивать, гипнотизировать.
А он, кажется, и не переживал вовсе, только почему-то снова задышал шумно и тяжело. И еще какой-то странный желтый огонь зажегся в его глазах. Женевьев все говорила, говорила, силясь остановить его, удержать от падения в страшную, бездонную пропасть, которая, она чувствовала, разверзлась прямо перед ним. Саша… Сашенька, посмотри на меня… Смотри на меня, прошу. Все в порядке, все хорошо, никакой опасности. Скажи мне лучше, кого ты видел еще в убежище? Ты видел Бусоедова, видел Эрика?
— Эрик! — дико выкрикнул капитан.
Он стремительно прыгнул вперед и схватил девушку за горло. Она забилась, закричала, но Саша просто вздернул ее вверх, как марионетку, так что ноги ее бессильно болтались в воздухе. Теперь она не кричала, а только хрипела, вцепившись руками в его руки, неистово пытаясь отклеить их от себя, вырваться, снова начать дышать. Люди вокруг онемели от ужаса: одни застыли, другие стали разбегаться.
— Нет… Саша, не надо… Я прошу тебя… Это не ты… Это магия… Саша…
Голос у нее пропал окончательно, она даже хрипеть не могла, лицо стало красным, багровым. Еще несколько секунд — и веки ее бессильно сомкнулись. Почти парализованный от боли, Петрович все же издал скрипучий стон, на крик о помощи почти непохожий. Да и кто мог тут помочь, кто мог спасти Женьку... Пропадай, бедовая ее головушка!
Но тут, словно гром с ясного неба, грянул и раскатился по торговому центру голос полковника.
— Капитан Серегин! Это полковник Ильин. Я приказываю вам не двигаться! Приказываю отпустить заложницу! Капитан Серегин, это приказ!
Посетители центра, уже не раздумывая, бросились во все стороны, как тараканы. Капитан не поменялся в лице, но, кажется, все-таки дрогнул, услышав голос полковника. Теперь он держал Женевьев уже не так крепко, носками она касалась пола, однако глаза ее были по-прежнему закрыты, и, кажется, она не дышала.
— Саша, отпусти Женьку! — прогремел Ильин, он стоял теперь метрах в пятнадцати от Серегина. — Ты слышишь меня? Ты меня понимаешь? Отпусти ее, или я применю силу! Считаю до трех. Раз! Два! Три!
Полковник выхватил из кармана странный пистолет, в котором то ли чего-то не хватало, то ли, наоборот, было что-то лишнее. Но капитан опередил его. Отшвырнув в сторону Женевьев, он в два прыжка подскочил к шефу и ударил его так, что тот пролетел по воздуху несколько метров и буквально впечатался в стену. Капитан же с необыкновенной скоростью бросился бежать и, промчавшись мимо остолбеневшего Петровича, выскочил в двери. Проводив его взглядом, Петрович вдруг обнаружил, что он совершенно свободен и никто его не держит. Оглянулся по сторонам — вампир и ангиак куда-то скрылись.
Тем временем полковник попытался встать с пола, но не смог — лицо его исказилось от боли, и он неуклюже повалился на бок.
— Вот сволочь… — пробормотал он. — Сволочь какая...
И тут над головой Ильина раздался баритон — тяжелый, словно погребальный колокол.
— Что, полковник? Не слушается приказов ваш хваленый Блюститель, строптивость проявляет?
Полковник поднял голову. Над ним стоял Первый из Хладных.
А ему-то тут что надо?
Нергал оскалил зубы в жуткой улыбке. Если светлым господам интересно, что здесь делает Первородный, то он мог бы сказать, что пришел их спасти. Всех до единого. В том числе и полковника, конечно. Только пусть не говорят, что они сами справятся. Этот орешек им не по зубам.
— А тебе, значит, по зубам? — нахмурился полковник.
Само собой. Это ведь он, Хладный, создал капитана. Во всяком случае, в нынешнем виде. Он, выражаясь понятным языком, его инициировал. Полковник, все еще лежа на полу, кисло улыбнулся. Понимает ли господин главный кровосос, что он наделал?
— О, безусловно, — Эрик продолжал улыбаться и даже головой закивал.
Теперь у него — у него, а не у полковника, — в руках самое опасное оружие со времен Моисея. Кто-то скажет, может быть, что это не оружие, а человек. Но это все мелочи, неразличимые детали. Предмет там или человек — с высот Первородного это почти одно и то же.