Какой суп? Из кого суп? Из Петровича суп? Вот дурак… Вообще не смешно. Глупо, я бы даже сказал!
— Есть буду Петровича! — заверещал Юхашка. — Глаза сосать, нос кусать — вкусно!
Но Петрович не поверил. Не имел никакого права Юхашка его есть, потому что его мертвейшество обещал Петровича отпустить.
— Это и называется у нас «отпустить» — когда съедают, — сообщило маленькое чудовище. — Ты еда, Петрович, не борзей! Иди сюда, я тебя не больно есть буду. Сначала башку откушу, потом ничего не почувствуешь.
С этими словами Юхашка стал подкрадываться к Петровичу. Тесть в ужасе попятился, нащупал стул, выставил перед собой, как щит. Юхашка вопил и скакал вокруг, пытаясь дотянуться до добычи короткими лапками. Понимая, что долго так он не выстоит, тесть решил атаковать сам. Он с маху ударил Юхашку стулом по голове — да так, что тот покатился по полу.
— Не делай так! Не нравится Юхашке! — оскорбленно завопил ангиак.
Петрович возликовал.
— Получи, макака! Будешь знать, как из добрых людей суп варить!
— Юхашка сейчас разозлится, — предупредил враг. — Будет страшное!
— Ой, напугал! Вот тебе еще!
Ангиак увернулся от удара, сверкнул желтым из глаз, совершил гигантский прыжок и, вцепившись в стул, начал его разламывать медленно и страшно. Тесть попятился, упал, кричал истошно, махая руками, лягался — все впустую. Юхашка насел на него сверху, едва не расплющив чудовищной тяжестью своего ничтожного тела, маленькими цепкими ручонками сдавил горло. Тесть захрипел, завозился под ним, но сила мертвеца была тяжелой, косной и совершенно непреодолимой. Кровавая пелена накрыла Петровича, заволокла глаза, окутала все тело, заполнила легкие, не давала дышать. С необыкновенной ясностью он понял, что пришел его смертный час — настоящий, последний, а не такой, как раньше. Ждал Петрович света в конце тоннеля, ангельского пения, райских гурий, наконец, а вместо этого разверзлась перед ним жаркая и кровавая бездна, откуда тянули к нему руки тысячи маленьких отвратительных ангиаков.
И вдруг сквозь угасающее сознание пробился к нему, прямо к сердцу, чудовищный тяжелый грохот — словно скала упала и сотрясла окрестности. Юхашка ослабил хватку, кровавая пелена отступила, Петрович увидел его вытаращенные и остановившиеся глаза. Юхашка что-то говорил, Петрович видел его шевелящиеся губы, но услышать ничего не мог. Он поднапрягся, сделал усилие, и из какой-то надмирной ваты донесся до него неясный голос Юхашки:
— Мы же саркофаг не закрыли... Это плохо… Это очень плохо. Беги, Петрович.
Куда же я побегу, когда ты на мне верхом сидишь, подумал Петрович. Куда глаза глядят, отвечал ему ангиак… Блюститель проснулся. Сейчас выйдет. И тогда всем конец...
Ужасный грохот повторился. Петрович вдруг ощутил, как что-то огромное и немыслимо страшное воздвиглось за ним, совсем рядом. Он лежал лицом к потолку и не мог увидеть это страшное, но Юхашка… Юхашка все увидел. Глаза его остекленели, секунду он качался, словно китайский болванчик, и затем повалился на пол.
Все еще лежа, медленно, очень медленно Петрович повернул голову к тому, что еще совсем недавно было капитаном Серегиным. Лучше бы я умер, подумал он и крепко-крепко зажмурил глаза…
Не прошло и десяти минут, как в Убежище хладных ворвался Нергал. Казалось, он был совершенно спокоен, вот только железный шаг его был чуть более быстрым и чуть менее уверенным. Стук его подошв гулко отдавался под высокими сводами. Остановившись в самом центре Убежища, он обозрел пустоту вокруг и прогремел погребальным колоколом.
— Блюститель, где ты?!
Только эхо было ему ответом.
— Покажись, не прячься… — голос Хладного сотрясал своды Убежища. — Я все равно тебя найду. Я знаю, ты где-то здесь. Гробница открыта, тебя в ней нет… Что ты сделал с ангиаком? Где Петрович?
Было по-прежнему тихо. Лицо Эрика, обычно бесстрастное, исказилось злобой.
— Отвечай или я тебя уничтожу! Ты умрешь самой чудовищной смертью и не найдешь покоя даже за гробом!
Как бы в ответ на его громы и молнии откуда-то сбоку раздалось тонкое поскуливание. Нергал сделал несколько быстрых шагов, открыл неприметную дверь, ведущую в какую-то кладовку. В маленькой тесной комнате, в самом темном ее углу жался и поскуливал контуженный ангиак.
— Юхашка? Где Блюститель?
Юхашка заскулил громче.
— Хватит скулить! Ты меня слышишь?! Ты понимаешь меня? Ты можешь говорить?
Юхашка снова затянул одну ноту. Тоскливая, она висела в воздухе и, казалось, разрезала пространство мира на две мертвых, ни на что не годных половины. Глаза ангиака смотрели тупо и пусто, словно он, наконец, перешел все-таки черту жизни и смерти — и там, за чертой, и остался, а поскуливание его было чем-то вроде посмертных судорог. Казалось, сам Нергал глядел на него с ужасом, чего, конечно, быть не могло, ибо не может испытывать ужас Первый из Хладных — и, однако же, так было.
— Слушай меня! — опомнившись, внезапно загремел первородный. — Я — твой повелитель, владыка жизни и смерти, я — альфа и омега, вечный, неуничтожимый. Гляди мне в глаза. Гляди прямо в глаза! Не отворачивай лицо. Вот так… Гляди в эту бездну! Она излечит тебя, она вернет тебя назад... Смотри! Мне! В глаза!
Скулеж Юхашки понемногу стал стихать. Наконец он замолчал, глядел теперь хоть и тревожно, но осмысленно.
— Так-то оно лучше, — кивнул Эрик. — Можешь говорить?
— Юхашка может, — проблеял ангиак. — Господин спас Юхашку. Меня обступили злые демоны, но господин спас…
Эрик перебил его: о демонах и прочих архетипах подсознания поговорим позже. Ответь, где Блюститель. Блюститель ушел, захныкал ангиак. Восстал и ушел. И виноват в этом Петрович. Он отвлек Юхашку, а Блюститель вышел из гробницы.
Так значит, он не закрыл гробницу?! Вампир скрипнул зубами: да знает ли он, что Эрик сделает с ним за это? Он будет жрать его целую вечность! Он раздробит все его кости, до самой мелкой, он высосет из него мозг, он разотрет его кожу в пыль, в пустоту. Но Эрра-Нергал не даст ему умереть, он будет пожирать его снова и снова, и тот будешь мучиться вечно!
Юхашка заскулил, завизжал. Хозяин, добрый хозяин! Убей Юхашку, сожри, терзай до скончания века — Юхашка все примет. Но Юхашка не виноват… Это все Петрович. Я хотел закрыть саркофаг, а он начал меня соблазнять… чтобы я его съел. Они сговорились! Петрович и Светлый. Они хотели убить Юхашку!
— Ладно, — смилостивился Нергал, и адский огонь в глазах его поутих. — Расскажи, как все случилось.
Как случилось? Очень просто. Юхашка хотел сожрать Петровича, потому что хозяин разрешил… А Петрович плохой. Он не хотел, чтоб его сожрали. Он взял стул и стал бить Юхашку по башке.
— Бессмысленное занятие, — брюзгливо заметил вампир, — головой ты явно думать не способен.
Юхашка разгневался на Петровича и решил его разорвать… И уже почти разорвал, то тут восстал Светлый. О, это было очень страшно! Из него шел черный свет...
— На кого он был похож? — перебил Юхашку вампир.
Он ни на кого не был похож. Он был человек и не человек сразу. Такого Юхашка еще не видел. Потом он посмотрел на Петровича и сказал ему: «Отец!»
— Что? Он сказал Петровичу «отец»? — Эрик покачал головой. — Этого не может быть... Это я его отец. Я его инициировал, я вдохнул в него тьму!
— Он так сказал, хозяин…
Эрик помолчал.
— Ладно. Что было дальше?
Дальше Светлый перевел взгляд на Юхашку — и его раздавила великая тьма. Больше он ничего не помнит. Помнит только, что было очень больно и страшно, все время больно и страшно. А потом пришел хозяин и спас Юхашку, вытащил из великой тьмы.
На этот раз Эрик молчал очень долго.
— О чем думает господин? — наконец решился спросить Юхашка.
— Я думаю о том, что мы упустили Светлого. И в этот раз, кажется, навсегда.
***
Ильин и Валера, одинаково хмурые, сидели в убежище Темных.
Да уж, не было печали, черти накачали, думал Ильин. Валера посмотрел на него, пожал плечами: ну, извини, полковник, не мы эти черти.
— Ладно, бог с ним, что сделано, то сделано, — пробурчал Ильин. — И раз мы теперь с тобой союзники, давай думать, Темный, что делать дальше…
Что делать, что делать... Это вопрос, полковник, серьезный вопрос. Убежище темных осквернено, волколаки разбежались, магическая защита подорвана. И, главное, сюда в любой момент могут вернуться Светлый блюститель вместе с Хладным. Так что хорошо бы переместить все оружие темных. Куда переместить, говоришь? Да вот хоть в Убежище светлых, — и Валера неожиданно подмигнул Ильину.
Услышав такое, Катя даже подскочила на месте.
— Валера, ты что? Своими руками отдать все светлым?
— Цыц, — холодно сказал Темный, — Блюститель здесь я, за мной последнее слово.
Но полковнику тоже стало интересно — чего это вдруг да по доброй воле Темный отдает им свое оружие. Они ведь могут его и против темных повернуть, разве нет? Валера только головой покачал — не могут, Григорий Алексеевич, никак не могут. Во-первых, оружие темных обычно по темным не бьет. А во-вторых, пока темные со светлыми играют честно, те их тоже не обманут. Он-то кодекс денисовцев знает очень хорошо, так сказать, на собственной шкуре испытал.
— Ну, ты уж слишком-то на кодекс не рассчитывай. Кодекс кодексом, а человек больше кодекса. Хотя, в общем и целом, ты, конечно, прав, — вздохнул полковник. — А раз так, давай подумаем, как лучше все это богатство перевезти...
У Ильина зазвонил телефон — на проводе была Маржана.
— Полковник, Сварог Иванович просил вам передать следующие слова: он сожалеет. И еще он сказал: никто не остров. Он говорил, вы поймете.
— А почему он мне сам не сказал? — напрягся полковник.
— Он просил передать это вам, если что-то случится.
— А что-то случилось?
Маржана не была в этом полностью уверена, однако шеф не брал трубку. А до этого он поехал на встречу с игвой. И теперь она не знает, что делать. И очень боится.
— И совершенно зря, — строго сказал Ильин. — Нечего волноваться раньше времени. Сейчас я попробую разузнать, где он находится, и подъеду туда с… в общем, со своими коллегами. А тебе я еще позвоню, жди.