Спустя полчаса майор снова появился возле дежурки. Он был явно не в форме. Более того, он пел.
— Ой, мороз, мороз… — пел Селиванов, — не морозь меня… Не морозь меня.. маво мерина...
Дежурный переменился в лице: ничего себе! Это когда же майор успел так уработаться? Или они на пару с этим Шнейдером веселились? Не зная, что делать в таких сомнительных обстоятельствах, дежурный только и смог спросить, где новый начальник. Оказалось, что тот уже часа два как ушел домой. То есть как это два, не понял дежурный, если он только полчаса назад как сюда явился? Это во-первых. Во-вторых, не видел он, чтобы новый начальник выходил. Или он что, через форточку улетучился?
— Лейтенант! — рявкнул майор, пытаясь центрировать взгляд. — Ты мне не сметь таких слов о начальстве! Сгною!
Капустин только головой покачал. Понятно, что у них тут не ФСО и порядка никакого, но это было чересчур даже для ментовки — видеокамер-то никто не отменял.
— Что смотришь на меня... зверообразно? — казалось, с каждой минутой майор становился все более пьяным.
— Я не зверообразно, товарищ майор. Но вы вроде как того… Не в форме.
— Я не в форме? Ты что, лейтенант, с дуба рухнул? Да я головой могу стену пробить!
Дежурный подумал, что это как раз дело не хитрое, стены у них, считай, из гипсокартона, на остатки от украденного деланы. А насчет формы это он в том смысле выразился, что товарищ майор вроде как выпил. И это при новом-то начальстве. Нехорошо выходит, неаккуратно.
— Тихо, дурак! — сказал Селиванов, понижая голос. — Здесь тебе не деревня, чтобы на все поле орать. Я не выпил. Я трезвый. Я такой трезвый, что самому страшно. Я тебе как другу… Между нами.
Тут он заговорил совсем тихо, так что пришлось напрячь слух. Но как ни напрягался Капустин, единственное, что он услышал, была фраза «порвалась завеса между мирами». В каком смысле, товарищ майор, порвалась, в каком смысле завеса и между какими мирами?
Но Селиванов на этот вполне законный вопрос отвечать не захотел. Он окинул лейтенанта презрительным взглядом и пошел прочь, мрачно напевая на весь коридор:
— У маво мерина-а… кузов от буга-атти… кузов о-от бугатти… движок от ма-азератти…
***
Женевьев мыла посуду в квартире полковника, когда в замке входной двери зашевелился ключ. Она помнила, что, приходя, полковник чаще звонил, а сейчас почему-то решил открыть своим ключом. Если это, конечно, на самом деле был он. Ключ-то ведь вполне могли у Григория Алексеевича отобрать. И тогда неизвестно, кто за дверью, а она совсем одна. То есть не совсем, конечно: в гостиной лежит сторожевой голем Татьяна. Но голем лежит без чувств и будить ее бесполезно, Женевьев уже пробовала. Не страшно, если что-то не так, она и одна справится. Полковник сам говорил, что она — лучший специалист практической магии. Конечно, одно дело практическая, и совсем другое — боевая, но это ничего, она сможет.
Женевьев еще додумывала эту мысль, а сама уже стояла возле входной двери.
— Кто там? — спросила она, стараясь, чтобы голос звучал громко и угрожающе. — Кто бы ты ни был, ты не войдешь: дверь под заклятием!
— Жень, это я, — отозвался с той стороны полковник. — Отопри, пожалуйста, чего-то устал, как черт, даже замок открыть не могу.
После секундного колебания она отперла дверь. Но почему полковник не позвонил? Он усмехнулся. Дело в том, что когда я в дверь звоню, Татьяна в меня всякий раз святой водой плещет. Зачем, ты спросишь? Логика тут простая. Если я звоню, значит, у меня нет ключа от двери. А если нет ключа, то, может, я — и не я вовсе, а какой-нибудь оборотень. Понятно?
— Понятно, — сказала Женевьев и молча плеснула в полковника святой водой из бутылки.
Он грустно посмотрел на нее.
— И ты туда же? Ну, спасибо, теперь вся морда мокрая. Где у нас полотенце?
Женевьев принесла ему полотенце и даже, подумав немного, извинилась. Вообще-то у нее были основания ему не доверять. Зачем он парализовал Татьяну?
— Затем, что она хотела придушить Катьку, — устало отвечал Ильин.
Женевьев кивнула и совершенно успокоилась. Такие детали мог знать только настоящий Ильин. Следовательно, он прошел проверку.
Кстати, заметил полковник, Татьяну надо разбудить. Она была права — Катька врала нам. Хотя в конце концов все закончилось хорошо: теперь мы с темными — союзники… Женевьев не поняла: что же тут хорошего — быть союзниками с темными? Но полковник махнул рукой: об этом позже, сначала с Татьяной разберусь.
Они зашли в комнату, где на диване неподвижная и бледная, словно спящая летаргическим сном красавица, лежала Татьяна. Полковник наклонился над ней, понажимал на какие-то точки. Та открыла глаза, смотрела на полковника с укором.
— Танюша, прости, — повинился Ильин. — Насчет Катьки ты была частично права...
Татьяна поднялась с дивана и, хлопнув дверью, вышла из комнаты.
— Обиделась, что ли? — спросил Ильин у Женевьев. — Или мне показалось?
— Разве големы обижаются?
— А бог его теперь знает. Такие дела, Женя, вокруг творятся — просто волосы дыбом!
Зазвонил мобильник Ильина. Он взял трубку, слушал, хмурясь.
— То есть как — отстранен?! На каком основании?.. Понятно. А кто вместо меня? И откуда он взялся, это ваш Шнейдер? Я не обсуждаю приказы, я просто спрашиваю… Ясно. Так мне, может, и удостоверение на стол положить? Хорошо, товарищ генерал. Вот и поговорили.
Полковник повесил трубку.
— Можешь поздравить: сняли меня с должности. И от работы отстранили.
Женевьев была потрясена — за что? Ильин отвечал в том смысле, что черт его знает, но какой именно это черт знает, так и не уточнил. Генерал же ничего внятного не сказал, только орал по телефону — похоже, чувствовал вину и, видимо, сам ничего не понимал. Судя по всему, указание спустили прямо сверху. Так или иначе, придется ехать, выяснять все лично. А для начала стоит заглянуть в отделение. Хотя бы понять, что это за Шнейдер такой вместо него появился. Ох, чует его сердце, не к добру это все, совсем не к добру.
Спустя полчаса Ильин уже подъезжал к отделению. Внутри оказалось непривычно тихо. Так же тихо бывает в морге, откуда почему-то попросили на выход всех мертвецов. Но помилуйте, люди добрые, работники полиции далеко не мертвецы, и кто это мог попросить на выход самого полковника Ильина, а вместо него поставить какого-то непонятного Шнейдера?
Лейтенант Капустин сидел в дежурке с изменившимся лицом, примерно как та графиня в «Золотом теленке» — не хватало только пруда, к которому он мог бы бежать.
— Здорово, лейтенант, — сказал Ильин. — Новое начальство уже здесь?
— Так точно, товарищ полковник, — Капустин моргал, глядя куда-то в четвертое измерение.
— Ну, и какой он из себя? Шнейдер этот, я имею в виду.
— Страшный он, товарищ полковник, не приведи бог!
— И чем же именно он такой страшный?
— Всем… Не знаю даже, как сказать. Вроде и вежливый, и культурный. Но очень страшный.
Ильин помолчал. Что-то у вас тут не то творится, лейтенант. Ваша правда, товарищ полковник, типичное не то у нас тут творится. Ладно. Придется самому посмотреть, разобраться.
И полковник двинул внутрь. Но дежурный неожиданно остановил его. Вам туда нельзя, товарищ полковник. Почему нельзя? Потому что не положено. Ильин опешил: то есть как это — не положено? Так. Не велено. Посторонним... вход запрещен.
— Ты опупел, лейтенант? Какой я тебе посторонний?
— Так точно, товарищ полковник!
— Что так точно?
— Посторонний вы, Григорий Алексеевич. С сегодняшнего дня. По личному распоряжению полковника Шнейдера.
Интересно… Ну, а если он все-таки пройдет, что будет делать дежурный? Стрелять в него начнет?
— Товарищ полковник, я вас очень прошу… Не нагнетайте, — Капустин сделался белым, как стена, но смотрел по-прежнему куда-то мимо.
— Да ну тебя к чертовой матери, лейтенант! — рассвирепел Ильин. — Сказал пойду, значит пойду.
— Стоять! — истошно завопил дежурный, вскочив с места и бросаясь к полковнику. — Не положено!
Он впился в Ильина, пытаясь не пустить его дальше и безостановочно крича «не положено!» Полковник же с понятным раздражением, но без особенного успеха пытался скинуть с себя докучливого лейтенанта. Неизвестно, чем бы закончилась эта эпическая схватка, но тут, как из-под земли, появился майор Селиванов.
— Лейтенант, отставить! — рявкнул он. — Отпустить полковника! Это приказ!
Дежурный взял под козырек. Полковник секунду стоял с красным от гнева лицом, потом отряхнулся, поблагодарил майора. Тот хмуро кивнул ему: за мной идите, товарищ полковник. Перед тем, как уйти, повернулся к дежурному.
— И вот еще что, лейтенант. Не советую языком болтать, если не хочешь сержантом дослуживать. Понял меня?
Дежурный все понял, хотя лично он ни в чем не виноват, это товарищ полковник во время схватки пытался ему грудь расцарапать и нос откусить. А так даже в боях без правил не делают. Ильин разозлился. Чего? Какая грудь, какой нос? Это же русское самбо, тут все по науке, понимать надо! И вообще, чего он глупости несет! Зачем мне его нос, у меня что, своего нет?
Селиванов, однако, не желал быть третейским судьей, тянул его за собой: идемте, товарищ полковник, нельзя вам тут, увидят еще...
Спустя пару минут они входили в кабинет Селиванова. Перед тем, как закрыть за собой дверь, тот зачем-то выглянул в коридор и огляделся. Не увидев ничего опасного, немного успокоился и даже предложил Ильину присесть. Здесь, сказал, нас никто не потревожит. Чайку, товарищ полковник?
— Спасибо, майор. Но я вообще-то не чаи гонять пришел. Мне с вашим Шнейдером поговорить надо. По-мужски.
Майор кивнул, по-мужски — это да, это он понимает. Но только лично он, Селиванов, очень бы не советовал Григорию Алексеевичу с этим Шнейдером разговаривать. Тем более, по-мужски.
— Это почему, интересно?
— Потому что он… как бы это вам сказать… — майор задумался на секунду, а потом посмотрел на Ильина очень серьезно. — Он не мужчина. Он… Он вообще не человек.