Валера искренне засмеялся. Кто держит — бандиты? Да они сами всех держат за все возможные места. И вообще, сейчас не бандитские времена. Сейчас всем рулят силовые люди, ну, типа Сашки, только звездочки у них побольше. А бандитов нынче не осталось совсем: либо приказали долго жить, либо, опять же, в силовиков перекрасились.
Капитан вроде как успокоился немного… Поинтересовался, зачем Валере Пашка. Тот стал серьезным, пустился в объяснения. История, сказал, вышла чрезвычайно хреновая. Орлы полицейские загребли его заместителя Макса. А парень замечательный, можно даже сказать отличный. Морально устойчив, прекрасный семьянин…
— Беспощаден к врагам рейха? — хмыкнул капитан. После того, как ушла Катя, разговоры про семью почему-то раздражали его.
Валера погрозил ему пальцем, засмеялся, потом опять стал серьезным — рассказывал.
— Вечером, понимаешь, шел мой Макс по улице, видит, к девчонке три гопника прикопались. Он взялся их дрессировать, но вежливо, культурно. А один из этих зверюг ему сзади пузырем по черепу. Ну, Максу, конечно, томно сделалось и обидно до невозможности... Он за ствол и давай шмалять вверх — внимание привлекать. Одна пуля задела кого-то слегка. Случайно... А ваши его в отделение загребли, дело шьют. Парень, считай, за свою же доброту и страдает. Нехорошо вышло, Саша, можно даже сказать, некультурно.
Капитан задумался — и тоже нехорошо. Потом поднял глаза на Валеру. Глаза эти горели каким-то недобрым огнем. На миг Женевьев показалось, что сейчас из Сашиного рта, как у Майкла Джексона, полезут вампирские клыки. Но не полезли все-таки, обошлось. Зато он предложил рассказать Валере другую историю, перпендикулярную к предыдущей. Валера напрягся немного, но слушать все-таки согласился. Женевьев почему-то показалось, что если бы даже он и отказался, слушать все равно бы пришлось — уж больно серьезным сделался капитан.
— Макс твой, — это Саша уже свой вариант событий рассказывал, — Макс твой напился вдребезину, сел в джип и поехал домой. По дороге увидел девушку симпатичную. Решил снять. Но девушка была приличная и сниматься не захотела. Он вышел из машины и стал затаскивать ее силой. Она — в крик. Подбежали трое парней, хотели остудить его чуток. А он, скотина, стал палить по ним из травмата. В итоге один лежит в больничке с подстреленным глазом. И имеет большие шансы остаться инвалидом. Как тебе история?
Валера молчал, смотрел куда-то поверх капитана и немного вбок. Потом заговорил — медленно, вдумчиво.
Конечно, капитан все это прекрасно рассказал, хоть сейчас вставляй в русскую литературу и потом ЕГЭ по ней сдавай. Может быть даже, из капитана со временем выйдет писатель — инженер человеческих душ, лауреат государственных и нобелевских премий. Однако если брать по существу, то все это лирика и суета сует. У него, у Валеры, задача простая — вытащить Макса из СИЗО. И Саша по старой памяти ему в этом, конечно, поможет.
Но Саша смотрел на ситуацию совсем иначе. Никакой вам, батенька, старой памяти, сказал он, ни старой, ни новой. Если Михееву так проще, то пусть считает, что Сашу накрыл старческий склероз. Так что помогать капитан Валере не будет — ни ему, ни его гопнику Максу, пусть даже не надеется.
Валера на секунду помрачнел, сидел молча. Потом посмотрел наверх и его осенило.
— Видеокамеры, — догадался он, — все записывают, да?
Саша покачал головой: камеры, конечно, есть, но ничего не пишут, сломались.
Тогда взгляд Валерин обратился на Женевьев.
— Коллега из Парижа немножко понимай по-русски? — поинтересовался он. — Могут не то подумать?
Да нет, Париж тут не при чем. Хотя Валера прав, пожалуй, стоит попросить Женевьев выйти. Как же сказать-то? Что-нибудь вроде... Же ву при, Женевьев, дё венир вуар мон шеф. Ву деврие дискьюте дё сэртэн кестьон дё травай авек люй. Сэ лё промье этаж, лё бюро дизьем...1 Примерно так, хотя за точность он не ручается.
Женевьев не стала поправлять ошибки в его французском — как говорится, кто без греха, пусть первый ткнет в глаз пальцем. Когда дверь за ней закрылась, Валера повернулся к Саше, молча вытащил бумажник, стал отсчитывать деньги. Нет, вы не подумайте, он капитана не осуждает, жить-то надо. А сейчас кто при должности, тот и в дамках — вот такая у нас селяви. Человек же не затем в полицию пошел, чтобы гнилой селедкой питаться, человек в полицию идет за уважением, статусом, новыми возможностями...
— Хватит этого? — спросил Валера, зажав в руке еще одну купюру, как бы давая понять, что если не хватит, он и добавить может, почему нет.
Хватит, решил Саша, сгребая со стола деньги. Даже и больше, чем надо.
— А ты реальным ментом стал, — с некоторым восхищением заметил Валера. — Жадный, хитрый. Уважаю.
— Между прочим, мент — бранное слово, — отвечал капитан. — А за оскорбление меня при исполнении можно и схлопотать.
Валера засмеялся: извини, не знал, больше не буду.
— На первый раз прощаю, — решил Саша. — А что касается денег... Деньги свои засунь себе в службу тыла!
Купюры, как бабочки, полетели Валере прямо в морду. Точнее, полетели в лицо, но долетели уже до морды — так он изменился всего за секунду. На краткий миг Саше почудилось, что Валера сейчас кинется и перегрызет ему горло. Но тот все-таки пересилил себя, остался на месте, не перегрыз. Только побледнел и стал весь как бы мраморным. И таким же точно мраморным, совершенно белым голосом спросил, что сейчас имел в виду Саша.
— А ты догадайся, — отвечал капитан.
Валера криво улыбнулся. Что ж тут догадываться, граждане понятые, все и так ясно. Недоволен наш капитан, обижен. Только вот на что, интересно? Может быть, сумма его не устроила? Или он не патриот: не берет российскими деньгами — только иностранными. Ах, космополитизм безродный, скольким он уже жизнь попортил! Не надо, граждане, не гордитесь, берите, что дают, — хоть даже монгольские тугрики. Если, конечно, они не фальшивые.
Недолгое время они смотрели друг другу в глаза. Почему-то капитан сейчас ясно видел, что думает о нем Валера. Ну, что же ты юлишь, как целка на тракторе, думал тот, цену себе набиваешь? Не надо, здесь не базар. Скажи прямо, сколько нужно, — не обижу.
— Скажи прямо, — попросил Михеев уже вслух, — не обижу.
Капитан прямо и сказал. Повернись-ка ты, сказал, избушка, к лесу передом, ко мне задом — и катись в свою «Красную жару».
Тут уж Валера по-настоящему удивился: что такое? Честный мент? Артефакт и музейный экспонат. Капитан ухмыльнулся. Может, и так, может, и музейный. Вот только не надо его троллить, он этого не любит. И, кажется, уже было сказано, что мент — это оскорбление. Тем более — честный.
— Значит, не поможешь старому другу? — кажется, Валера огорчился всерьез.
Капитан удивился. Другу? Не друг ты мне, сволочь вороватая, потому что и ты, и Макс твой — бандиты, и клейма на вас ставить негде.
Ничего на это не ответил Михеев, только посмотрел прямо в глаза капитану, нехорошо посмотрел, неприятно. Сильный и опасный, почему-то вспомнил Серегин. Очень опасный. Если, например, ударит, не вставая с места, успею уклониться? А если нет, смогу потом подняться?
Но Валера, конечно, бить не стал. Кого бить — капитана полиции прямо в помещении ОВД, с ума вы сошли, что ли? Он просто собрал деньги (унизительно, конечно, но не бросать же, уборщице лишнее беспокойство) и поднялся со стула. Как говорится, спасибо за гостеприимство — было написано на лице его крупным шрифтом. На нет и суда нет, не хочешь, так мы с твоим Павлом Иванычем отлично договоримся сами.
— А вот тут ты ошибаешься, — оказалось, Саша тоже умеет неприятно улыбаться. — Договориться вам будет ой как непросто. Больно много народу в деле. Следователь, свидетели, пострадавшие. Не выйдет договориться.
— За пострадавших, — саркастически заметил Валера, — ты не бойся. С ними столковаться вообще не вопрос. Кто же захочет из просто пострадавшего превратиться в сильно пострадавшего?
Капитан вынужден был признать его правоту: пострадавший нынче пошел жидкий и мелкий. Ладно, пусть так, с пострадавшими договориться можно — но не со следователем. И уж об этом он, капитан, позаботится лично.
— Ты прямо дурак какой-то, — загрустил Валера и сел обратно на стул. — Честное слово, не понимаю. Я тебе что — дорогу перешел? Что-то не то сказал? Или сделал что-то не так? Растолкуй, в чем мой косяк.
Валерин косяк был в том, что он на свет появился и одним этим фактом нарушил мировую гармонию, объяснил капитан. Так что не будет ему, граждане, никакой договоренности, а пойдет его Макс прямым ходом под суд. А оттуда, даст Бог, и на зону. Как в песне поется: «по ту-ундре, по железной доро-оге... где встречается ре-едко... городской экипаж...»
Валера поморщился. Напрасно ты так со мной. Нехорошо это. Непорядочно. Он встал, подошел к выходу, у двери обернулся.
— Имей в виду, Сашка, из меня ведь исус христос неважный, щеки под удары подставлять не умею, — сказал он. — А память, наоборот, имею хорошую, эйдетическую имею память, помню все и хорошее, и такое.
Капитан искренне удивился. Минутку, это что такое было? Это он, Михеев, ему угрожает, что ли? Ему, стражу закона, целому капитану полиции, выбивающему из пистолета Макарова хрен знает сколько на стенде — угрожают?
Валера тоже удивился. Позвольте, кто угрожает — он? Да чем он может угрожать капитану? У того и наган в кобуре, и погоны, и вся силовая контора в корешах ходит. А что он может Сашке сделать? Телеги во все инстанции накатать? Пожаловаться, что тот у него деньги вымогал? Натравить службу собственной безопасности? Смешно. Разве это может напугать железного борца с преступностью капитана Серегина? А, впрочем, знаете, можно и попробовать. Так сказать, провести эксперимент. Из чисто научного любопытства. И пусть капитан с фактами в руках доказывает, что он не верблюд. Нет, посадить-то его вряд ли посадят, но из работы в органах точно попрут. Но это ничего. Есть еще у нас в городе свободные вакансии дворников. Такого красавца любой жэк с руками оторвет. Выдадут ему метлу, фартук — и пусть ни в чем себе не отказывает.