Леди-Маргарет-холл, сокращенно ЛМХ, назван в честь леди Маргарет Бофор, матери Генриха VII. «Она была аристократкой, ученой дамой, святой, после трех браков клялась в непорочности; чего еще можно требовать от женщины?» – писала о ней Элизабет Вордсворт, основательница ЛМХ. Она же открыла в Оксфорде кафедру теологии и два колледжа в Кембридже. После 1896 года ЛМХ с комфортом разместился в собственных кирпичных неогеоргианских корпусах под четырехскатными крышами. На фоне этой несколько гувернантской по духу архитектуры выделяется только часовня – крестообразная купольная церковь в византийском стиле, спроектированная в 1931 году сэром Джайлзом Гилбертом Скоттом. Что касается будущего ЛМХ, то, как написано в научно-фантастическом романе Ф. Д. Джеймс «Дитя человеческое»: «В здание Леди-Маргарет-холла, бывшего женского колледжа, перебрался оксфордский массажный центр».
Обитель Додо и динозавров: Университетский музей и Музей Питт-Риверса
Да, вы попали в сказочные земли, куда уходят мифы, когда они умирают.
Высоко подняв голову, ожидает посетителей в большом зале Университетского музея естественной истории готовый к прыжку игуанодон. Он находится в окружении скелетных слепков других доисторических животных: четырнадцатиметрового Tyrannosaurus rex и местного Cetiosaurus oxoniensis, который, по заверениям специалистов, является вегетарианцем.
Над зрелищно оформленным залом изгибается крыша из стекла и железа, будто это Центральный вокзал для динозавров. Экспозиция начинается прямо отсюда. Чугунный «свайный куст» делит прямоугольный внутренний двор, обрамленный крестовым ходом арок и галерей. Стрельчатые своды поддерживают стеклянную седловидную крышу. Неоготический «собор знаний», спроектированный в 1855 году с использованием технических возможностей века железных дорог малоизвестным викторианским архитектором Бенджаменом Вудвордом, привлекшим на помощь литейщиков из Ковентри. Элегантность антрвольтов, их филигранный растительный орнамент предваряют югендстиль и одновременно иллюстрируют направленность музея естественной истории, как и кованые капители: листья, цветы и плоды каштанов, лип, пальм и других деревьев. Сами по себе аркады – готовые иллюстрации к лекциям по ботанике и геологии. Стволы колонн выполнены из разных пород камня, добываемых в Британии; каждая капитель представляет свое растение. Моделями послужили растения Ботанического сада, а скульпторами были в основном ирландцы, прежде всего своевольные братья О’Ши.
Акцент на готику, ручную работу и на природу как источник орнаментов был особенно дорог Джону Рёскину, принимавшему в строительстве Университетского музея столь деятельное участие, словно оно было продолжением «Камней Венеции», его собственного, только что сформировавшегося эстетического кредо. Для иллюстрации своего «Евангелия труда» Рёскин сам впрягся в работу. Вместе с несколькими учениками он построил кирпичную колонну внутри здания – правда, так неумело, что профессионалам пришлось снести и выстроить ее заново.
Это была идея Рёскина – построить рядом с музеем химическую лабораторию, скопировав кухню средневекового аббатства Гластонбери вплоть до восьмиугольной пирамидальной крыши и фонарей. Гораздо меньше, чем многих современников, его смущало, что материалы, пригодные для здания вокзала – стекло и железо, – не вполне подходят для адекватной передачи готического духа. «Совершенно неприлично», – вынес свой приговор Альфред Теннисон. Но основание музея повлекло за собой и другие серьезные конфликты.
В год открытия (1860) в Университетском музее проходили легендарные дебаты. Епископ Оксфордский Сэмюэль Уилберфорс, один из столпов англиканского истеблишмента, и зоолог Томас Хаксли перед более чем семьюстами зрителей спорили об эволюционной теории Чарлза Дарвина, чей эпохальный труд «О происхождении видов» увидел свет на несколько месяцев раньше. Неужели Хаксли верит, вопрошал епископ, прозванный Мыльным Сэмом за изворотливость в словесных баталиях, что в его роду «с материнской или отцовской стороны была обезьяна»? По свидетельству очевидца, бледный от ярости Хаксли поднялся с места и ответил: «Лучше уж произойти от обезьяны, чем от какого-нибудь теолога, злоупотребляющего собственным авторитетом, лишь бы задавить истину».
В годы дебатов о дарвинизме Университетский музей Оксфорда предлагал обширный наглядный материал как исследователям, так и широкой публике. В его распоряжении имелось около пятисот тысяч окаменелостей, десятки тысяч минералов, три миллиона насекомых, и лишь малую долю этих сокровищ музей был в состоянии демонстрировать. Но где же Додо? Что осталось от редкой, давно вымершей птицы семейства пастушковых? Челюсть, череп и аура – все там же, где Льюис Кэрролл и Алиса увидели впервые: в Университетском музее. Вот она, эта реликвия Страны чудес, прибывшая с острова Маврикий, – в витрине на первом этаже. Именно на Маврикии не способный летать гигантский голубь Raphus cucullatus в xvii веке пал жертвой собственной упитанности и прожорливости моряков. Всего двенадцать дронтов были доставлены живыми в Европу, где вскоре от них осталась лишь поговорка «мертв, как Додо». Экземпляр из коллекции Традесканта перешел во владение Оксфордского университета в 1683 году. В 1775 году, когда выбрасывали последнюю тушку дронта, куратор сохранил челюсть и череп.
Льюис Кэрролл же, чье настоящее имя было Доджсон и который нередко, представляясь, заикался: «До-до-доджсон», в каком-то смысле отождествил себя с вымершей птицей и вывел ее в третьей главе своей «Алисы в Стране чудес», тем самым обеспечив птице бессмертие. Когда все животные промокают в озере слез, именно Додо предлагает устроить «бег по кругу», чтобы они обсохли, и после получасовой пробежки на месте объявляет, что все выиграли. «А кто будет вручать призы?» – раздается хор голосов. «Она, разумеется», – отвечает Додо. Каким-то образом все снова возвращается к Алисе.
Университетский музей, как матрешка, прячет внутри себя другой – самый необычный в Оксфорде Музей Питт-Риверса, пристроенный в 1885 году с задней стороны. Застекленные стеллажи тесно примыкают друг к другу под огромным двенадцатиметровым тотемным столбом с острова королевы Шарлотты у побережья Канады, и каждая витрина буквально нашпигована приборами, оружием, одеждой, экзотическими предметами вроде масок, ножей, амулетов, зажигалок и опиумных трубок, поясов, пилочек, сушеных голов; имеется там и эскимосский дождевик из тюленьих кишок. Ощущение такое, будто вы попали в чулан, где в совершенном беспорядке валяется все, чем пользовались люди далеких и древних культур и, наконец, выкинули вон.
Этот музей человечества, полное название которого – Музей антропологии и всемирной археологии Питт-Ри верса, восходит к генералу Огастесу Генри Лейн-Фоксу Питт-Риверсу. Он принимал участие в Крымской войне и по поручению армии изучал историю развития огнестрельного оружия. Как и Дарвин, Питт-Риверс был одержим идеей эволюции, но у него речь шла об эволюции предметов. От простого к сложному, от мушкета к винтовке, и вот с 1852 года он начал собирать и сравнивать разные виды огнестрельного оружия, кремневые наконечники стрел, замки, ключи, всевозможные приспособления и приборы, пока его лондонский дом был в состоянии все это вместить. Около двадцати тысяч этнографических и археологических объектов передал он в 1883 году Оксфордскому университету, который в том же году по условию дарителя открыл кафедру антропологии, первую среди британских университетов.
Питт-Риверс хотел, чтобы в его музее по возможности большее количество пригодных для сравнения экспонатов было выставлено поблизости друг от друга – по типологическому, а не по географическому или хронологическому принципу. Полезная система, от которой в других местах отказались, пришлась ко двору: получилось чисто викторианское собрание, немного школьное, но уж никак не скучное. Даже подписи к экспонатам, в основном старые, выполнены чернилами от руки. На фоне нынешних музеев, где вещи пропадают в виртуальных пространствах, старомодное очарование Питт-Риверса выглядит едва ли не революционным.
В 1944 году в Оксфорде, будучи студентом художественной школы Слейда при Лондонском университете, скульптор Эдуардо Паолоцци большую часть свободого времени проводил в этом музее, приходя в восторг от африканских масок и фетишей викторианской «камеры чудес», исполненной грез об имперском прошлом. «Что-то жуткое есть в этом месте», – говорит инспектор Морс Колина Декстера, расследуя дело «дочерей Каина». Из 52-го зала музея исчез нож, который потом оказался в спине некоего наркоторговца. А теперь, будто ничего и не происходило, он вновь находится в 52-м зале – родезийский охотничий нож с деревянной ручкой. А изображение орудия убийства с автографом Колина Декстера отпечатано на открытках, которые продаются в музейном магазинчике.
Сегодня в Музее Питт-Риверса насчитывается более миллиона экспонатов (и это при хронической нехватке средств, как и у любого университетского музея).
В филиале на Бэнбери-роуд, 60 выставлено удивительное собрание музыкальных инструментов со всего мира: носовые флейты из Ассама, английские гобои из коровьего рога, китайские поющие стрелы, которыми стреляли, чтобы подать сигнал, когда по стране путешествовал император, дабы народ успел своевременно исчезнуть из поля зрения правителя. Не пропустите Музыкальный сад позади здания. Там есть растения, из которых делаются музыкальные инструменты, и растения с говорящими именами: трубные лилии, ангельские трубы, рожковые фиалки, колокольчики, тюльпаны Берлиоза и розы Генделя.
Лабленд: мир лабораторий
Почти невозможно в двадцать два года получить Нобелевскую премию, зато уже в этом возрасте, окончив Оксфорд, вполне возможно точно знать, что необходимо делать в будущем, чтобы когда-нибудь все-таки получить Нобелевскую премию.