— Мистер Козак, я мало что о вас знаю, — заявил его собеседник.
«Как и я о тебе», — подумал Иван.
— Но мне показалось, что вы человек достойный, приличный.
— Приятно слышать, — хрипло отозвался Иван.
— Я редко ошибаюсь в людях, поэтому очень удивился, когда мне сообщили, что вам инкриминируется тяжкое преступление.
— Я ничего противозаконного не совершал. Моя жена в момент задержания находилась в одной машине со мной. Ее судьба меня беспокоит сильнее всего.
— Как зовут вашу жену?
— Анна Козакова. Она гражданка России, прилетела в Доху в тот же вечер, что и я.
— Простите, но о вашей жене я ничего не знаю. Мне лишь сообщили, что у вас нашли мою визитку, еще проинформировали о том, о чем я уже вам говорил, что вас подозревают в совершении тяжкого преступления на территории нашей страны.
— Я ничего противозаконного не совершал.
— Тогда вам не о чем беспокоиться.
— Вам сообщили, уважаемый Халид аль-Валид, что меня держат здесь в кандалах?
— Возможно, вас считают опасной личностью.
— Вам сказали, что мне не было предъявлено даже формального обвинения, что ко мне не допускают адвоката?
— Вот как? Если вас будут судить по законам эмирата Катар, мистер Козак, то ваши интересы в суде станет представлять местный адвокат, которому заплатит правительство нашей страны. — Собеседник Ивана немного помолчал и добавил: — Впрочем, я надеюсь, что до этого не дойдет.
— Что вы имеете в виду?
— Мистер Козак, как ни странно вам это покажется, но я не последний человек в этой стране.
«А чего ж тогда летаешь не на собственном или арендованном самолете, а обычным пассажирским рейсом?» — подумал Козак.
— Мне это не кажется странным, — вслух сказал он.
— Хотя я и летаю — изредка, правда — на обычных пассажирских лайнерах, — безошибочно прочтя его мысли, сказал Халид аль-Валид. — Но у меня имеются определенные связи и возможности.
— Честно говоря, я пока не очень понял, к чему вы ведете.
— За вас ходатайствует один человек, имени которого я не могу сейчас назвать.
— Узнайте, пожалуйста, все ли в порядке с моей женой. Для меня это самое важное.
— Постараюсь выполнить вашу просьбу. Я вообще считаю, что хорошие люди должны помогать друг другу. Если угодно, это мое кредо.
— Приятно слышать, что вы считаете меня хорошим человеком.
— Иначе зачем бы я сейчас с вами разговаривал? Поверьте, добиться того, чтобы вам в камеру принесли телефон, оказалось нелегко даже мне. Мистер Козак!..
— Да, сэр?
— Мой вам совет, будьте благоразумны. Если вы станете вести себя правильно, то я с помощью моих друзей смогу добиться вашего освобождения.
Охранник отобрал у Козака смартфон. Его коллега внес в камеру два трехлитровых бачка и пару упаковок армейского суточного рациона. Половину этого добра он бросил к ногам Козака, остальное положил у несвежей подстилки сокамерника Ивана.
Этот тип склонился над смуглявым мужчиной в оранжевой робе, лежащим на боку. Он ногтем зацепил край ленты, отодрал ее, затем снял с Саида наручники.
С металлическим бряцаньем закрылась дверь камеры. Послышался звук запираемого замка.
Прежде чем в коридоре стихли шаги тюремщиков, в камере опять зазвучал хриплый, надсаженный голос Саида. Сокамерник Ивана снова затянул свои молитвы.
Глава 11
Рахимбаев приехал в ресторан на Неглинной в половине седьмого вечера, совершенно один, как ему и было велено. Охранник Антонова обыскал южанина, отобрал у него смартфон, после чего ввел в отдельный кабинет.
Обстановка здесь была та же, как и двое суток назад. Стол, как и в минувшую пятницу, сервирован на двоих. Помещение освещено двумя настенными бра. Антонов, не вставая с места, указал гостю на свободное кресло, стоявшее по другую сторону стола.
— Добрый вечер, уважаемый Виктор Михайлович!
— Здравствуйте, Солтанбек! — несколько мягче, чем в прошлый раз, поприветствовал Антонов бывшего главу худжандского клана. — Присаживайтесь!
Южанин был одет так же скромно, да и выглядел он тоже не лучше, чем в пятницу: впавшие щеки, нездоровая, с желтоватым отливом кожа, потерянный взгляд.
— Угощайтесь! — Антонов кивнул на накрытый стол. — Зная, что вы придерживаетесь определенных норм и табу, я предупредил, чтобы нам подали халяльную пищу, соответствующую канонам ислама.
— Спасибо, Виктор-джан.
Антонов налил себе из графина охлажденного клюквенного морса и заявил:
— Я слышал, вас вчера допрашивали в следственном комитете? Сколько длился допрос?
— Примерно шесть часов. Почти до семи вечера.
— Вы знаете, что вас собирались закрыть еще вчера?
Рахимбаев прерывисто вздохнул и ответил:
— Я был готов, говорил вам еще в пятницу, что все к этому идет.
— Как вы думаете, Солтанбек, почему вас до сих пор не посадили в изолятор?
Рахимбаев промокнул платком потное лицо и проговорил:
— По-моему, вы лучше меня это знаете, уважаемый Виктор Михайлович.
— Почему следователи, работающие по вашей преступной группе, до сегодняшнего дня не изменили ваш статус со «свидетеля» на «обвиняемого»?
— Виктор Михайлович!.. — Южанин бросил на него умоляющий взгляд.
— Согласно поправкам в УК от две тысячи тринадцатого года, деяния, предусмотренные пунктом «г» части второй статьи два-два-восемь, караются лишением свободы на срок от восьми до двадцати лет. — Антонов аккуратно отпил кисловатый напиток, поставил стакан на стол, после чего посмотрел на южанина и продолжил: — В вашем случае, как меня проинформировали свои люди в следственном комитете и наркоконтроле, обвинение собирается просить по максимуму — двадцатку.
— Виктор-джан, я отдал все, что смог собрать!..
— Я попросил знающих людей оценить ваши активы, Солтанбек.
— У меня одни долги! Я бедный несчастный пожилой человек.
— Вам и вашим близким принадлежат сотни гектаров земли в Воронежской и Липецкой областях. У вас есть домовладения и земельные участки в ближнем и дальнем Подмосковье. Это без учета наличности, вложенной вами в московскую недвижимость, в офисные и торговые точки. Специалисты говорят, что то, что они пробили, то, что принадлежит либо вам и вашей семье либо близким вам выходцам из Худжанда, стоит по рыночным ценам от четырехсот до шестисот миллионов. — Антонов зацепил вилкой ломтик темно-красного балыка, положил его на свежий хрусткий хлебец, сверху добавил дольку лимона, отправил в рот, прожевал закуску и сказал: — Причем не в рублях, а в американской валюте. — Виктор Михайлович промокнул губы матерчатой салфеткой и продолжил: — Между нами говоря, вы основательно наварились на поставках афганского товара. Ведь так?
Лицо южанина стало пепельным.
— Это большое преувеличение, — заявил он. — Да, землю покупали, было дело. Но эти активы уже давно не мои. — Рахимбаев достал из кармана платок, промокнул влажное, словно покрытое липким налетом лицо. — И мы ведь делились. — Он понизил голос. — В том числе и с вами.
— Если бы я, Солтанбек, не вмешался, не задействовал бы своих знакомых и личные связи, то вам еще на прошлой неделе предъявили бы обвинение. Вы сейчас сидели бы не в этом прекрасном месте, а в набитой битком камере СИЗО, ожидая суда и максимально строгого приговора.
— Да хранит вас Аллах! — Рахимбаев поднял ладони, словно собирался молиться. — Да ниспошлет Всевышний вам и вашим близким бесконечные блага и радости! Мне же только и остается, что молить Аллаха милостивого и милосердного о спасении.
— У нас говорят: «На Бога надейся, а сам не плошай». — Антонов чуть приподнялся, щелкнул пальцами. — Эй, Солтанбек, придите в себя! У вас сын и племянник сидят в СИЗО! И сами вы уже одной ногой за решеткой! Действовать надо, а не молитвы читать!
— Действовать? — Взгляд южанина стал чуть более осмысленным. — Что именно от меня требуется, Виктор-джан? Вы скажите, научите, как и что, а я все сделаю!
— Вот это уже другой разговор.
— Но чтобы собрать всю ту сумму, о которой вы говорили еще три месяца назад, потребуется время.
— Сейчас речь уже не о деньгах. Вернее, не только о них.
— Не о деньгах? — Южанин сам налил себе из графина сок. — А о чем? — Он залпом выпил стакан охлажденного напитка. — Извините, что-то жажда мучит.
— Я же вам сказал, угощайтесь! — Антонов радушно показал на стол, уставленный яствами. — Теперь о том, что касается дела. В пятницу нам не дали договорить, помните?
— Да, вы куда-то уехали.
— У меня было срочное дело. Так вот. Вы сказали, что у вас есть что мне предложить. — Антонов посмотрел на южанина и уточнил: — Вы сами завели разговор про неких американцев, которые зачастили в вашу страну. Имеется в виду в Таджикистан.
— А!.. Да, я подумал, что вам это может быть интересно.
— Не мне, — пояснил Антонов. — Я всего лишь бизнесмен. Посредник в некотором роде. — Он взял графин, налил напиток в высокий стакан и передал его собеседнику. — Кстати, вы упомянули про какого-то господина, которого я, возможно, знаю.
— Да, это так.
— Где именно я мог его видеть?
— Полтора года назад. В Париже. — Южанин задумчиво покачал головой. — Вы встречались в «Серебряной башне». Мой брат, Фарход Шерали и вы с вашей спутницей. Помните?
Антонов продолжал пристально смотреть на южанина. Естественно, он помнил то мероприятие. В Париж они прилетели тогда втроем: он, Игорь Зеленский и Анна Козакова. В тот известный парижский ресторан, где была назначена встреча, Виктор Михайлович отправился вдвоем с Анной. Дело было на католическое Рождество.
Антонов играл роль посредника, через которого Шерали и Джамшед Рахимбаев, брат Солтанбека, ныне покойный, должны были сообщить свои условия по намечаемой сделке по приобретению весьма крупной оптовой партии афганского героина. Это был один из начальных этапов тайной операции российских спецслужб, проводившейся под кодовым названием «Кабульский трафик».