Колонии являлись образцами римской жизни и были четко спланированы и организованы, обязательно с большим Форумом в центре (в Августе Эмерите их, возможно, даже было два). Агриппа построил для города великолепный каменный театр, украшенный статуями его самого и Августа, а также надписями, где были указаны годы их трибунской власти. Принцепс подарил ветеранам не менее роскошный амфитеатр, чтобы они могли наслаждаться самым римским из развлечений. Последующие поколения тоже старались украшать город, и при них появилось немало новых монументов, которые зачастую повторяли великие строения Августа в самом Риме. Что же касается других колоний, то либо появлялись новые, либо обеспечивался приток отставных ветеранов в уже имеющиеся в Испании и Галлии, а энтузиазм местного населения в большинстве испанских провинций во многом способствовал развитию урбанизации.
Большая часть крупных городов обзавелась Форумами, и, хотя они не были абсолютно такими же, как в Риме, сходство все равно поражает. Размеры могли отличаться, но все они без исключения были спроектированы в соответствии с основными принципами римской архитектуры: основная единица измерения определяла все величины, начиная от ширины и расстояния между колоннами до размера построек и дворов. Сама эта единица могла меняться, но основная концепция – нет, что обеспечивало геометрическую безупречность, каковая была идеалом римского планирования. Когда появились новые рынки, то так же, как и в Галлии, здесь начались глубокие экономические перемены и местные жители или римские землевладельцы стали производить оливковое масло, рыбный соус и вино для потребителей из других провинций и самой Италии.[548]
Старые соратники и старые соперники
Армия имела жизненно важное значение для августовского режима, и, хотя со времен битвы при Акции прошло всего два десятилетия, не стоит забывать о том, что это был самый долгий период без гражданских войн за все время с 88 г. до н. э. или 91 г. до н. э., если считать Союзническую войну. Пока легионеры находились на службе, их надо было постоянно контролировать и следить, чтобы они оставались верными, а когда они уходили в отставку, следовало обеспечить их землей так, чтобы они могли сами себя содержать и при этом не доставляли слишком больших неудобств местным жителям. Примерно в это время – Дион Кассий датирует реформу 13 г. до н. э. – Август установил новые правила для армии, утвердив сроки службы: для легионеров – 16 лет, а для более привилегированных 9 когорт преторианской гвардии – всего 12. Количество легионов не менялось и не было подвержено внезапным скачкам роста, как это случалось во время гражданских войн, так что теперь было легко предсказать количество демобилизованных ветеранов в конце каждого года.[549]
В то же время вспомогательные соединения, по-видимому, приобрели более постоянный характер. Некоторые из них все еще носили имена своих командиров, как например, ала Сцевы – вспомогательное кавалерийское подразделение, которым, вероятно, командовал один из знаменитых центурионов Юлия Цезаря, – но в большинстве своем они теперь были пронумерованы и назывались в честь того региона, откуда производился набор. Галльские, фракийские, испанские подразделения были обычным явлением. Этими соединениями командовали профессиональные офицеры в должности префектов, чаще всего из всаднического сословия (хотя могли быть и из других, откуда происходило большинство центурионов), поскольку такая карьера была почетной и выгодной. Это относится и к представителям провинциальной знати, которые благодаря службе в армии могли получить гражданство и таким образом начать продвигаться по карьерной лестнице империи. Подобные возможности предоставлялись принцепсом, и это привязывало к нему такого рода людей. После долгого или короткого срока службы в армии бывшие офицеры возвращались домой, где продолжали играть значимую роль, будь то колония, италийский город или провинция. В идеале они были по-прежнему преданы Августу, довольны своей судьбой и вряд ли стали бы поддерживать его противников в том случае, если бы кто-то из них захотел набрать войско. Большое значение здесь имело само имя Цезаря, поскольку существовало множество семей, для которых верность по отношению к диктатору, а затем и его наследнику была уже устоявшейся традицией.
Эти отношения носили персональный характер. Однажды один ветеран – скорее всего, офицер или преторианец, так как дело происходило в Риме, – был привлечен к суду и лично пришел к Августу с просьбой поддержать его. Принцепс передал ему свои наилучшие пожелания и предложил одного из своих людей в качестве защитника, но этого оказалось недостаточно, поскольку ветеран сорвал с себя тунику и показал толпе шрамы от своих былых ранений. «А когда ты, Цезарь, подвергался опасности в битве при Акции, – воскликнул старый солдат, – я сам сражался за тебя, а не искал заместителя!» Услышав это, Август покраснел и, как и полагалось, сам взялся защищать ветерана «из страха показаться не просто надменным, но и неблагодарным». Несмотря на то, что он больше не называл солдат «товарищами», император Цезарь Август хотел, чтобы они поверили, что он уважает их за опасности, которые им пришлось претерпеть под его командованием.[550]
О чувствах другого бывшего товарища он заботился куда меньше. Лепид оставался сенатором, хотя на заседания его приглашали только по приказу принцепса, и Август даже не пытался скрыть свое презрение к бывшему союзнику. Тем не менее тот оставался великим понтификом вплоть до своей смерти в 13 г. до н. э. Посему самый главный римский жрец почти ничего не делал на протяжении более 20 лет, и, хотя это позволило Августу потихоньку взять на себя руководство государственным культом, существовали и такие вещи, которых он не мог сделать. Многих удивляло, что он не лишил опального триумвира должности и не занял ее сам, но позднее он хвастался, что отказался это сделать и принял этот жреческий сан «только несколько лет спустя после смерти того, кто захватил его из-за гражданских смут».[551]
6 марта 12 г. до н. э. состоялось официальное назначение Августа великим понтификом – эту должность, как он сам отметил, ранее занимал «мой отец», Юлий Цезарь, и впоследствии никто, кроме императоров, не мог на нее претендовать вплоть до падения Рима, когда этот сан перешел к папам. Это было грандиозное событие, которое отмечали с большой помпой и приличествующей случаю торжественностью, и из описания самого Августа становится ясно, что он считал это назначение и своим личным правом, и наследственным. Традиция требовала, чтобы верховный жрец жил в своей официальной резиденции на краю Форума возле храма Весты, который недавно пострадал от пожара. Август отдал эту резиденцию весталкам, а сам остался в своем доме на Палатине, отдав часть этого дома под храм, и таким образом формально превратил его в общественное достояние, чтобы исполнять свои жреческие обязанности как подобает. Это подчеркнуло религиозный характер комплекса, который наряду с другими, менее впечатляющими святилищами был воздвигнут на участке, принадлежащем храму Аполлона на Палатине.[552]
Август вернулся в Рим летом 13 г. до н. э. Тиберий прибыл раньше и приступил к исполнению консульских обязанностей вместе с Публием Квинтилием Варом, который был его коллегой и зятем Агриппы. Рим снова пострадал от наводнения – реки вышли из берегов, и Бальбу пришлось добираться до своего недавно достроенного театра на лодке, что, впрочем, не помешало ему устроить торжества в честь его открытия. По этому случаю Тиберий спросил у консуляра-испанца, как, по его мнению, стоит отметить возвращение принцепса. По предложению Бальба ему хотели назначить новые почести, но Август вежливо их отклонил, что теперь уже стало обычным делом. Попытки устроить ему торжественную встречу также провалились, поскольку Август опять проскользнул в Рим незамеченным под покровом ночи. На следующее утро он увидел толпу, которая собралась возле его дома, а затем поднялся на Капитолий, взял лавры победителя с фасций сопровождавших его ликторов и возложил их на статую Юпитера Наилучшего Величайшего. Эти символы успеха, заслуженные Тиберием и Друзом и отнесенные на счет Августа, принцепс теперь преподнес богу, который защищал Рим.
В этот же день Август постановил, чтобы посещение терм и услуги цирюльников, которые находились при них, готовые постричь или побрить любого зашедшего к ним гражданина, были бесплатными. Позднее, на заседании сената, он внезапно охрип и не смог продолжать речь, так что вместо него ее должен был зачитывать квестор. Это было время праздников и торжеств, поскольку строительство театра Марцелла, наконец, завершилось, и его открытие было обставлено с большой помпой. Семилетний внук Августа, Гай Цезарь, принял участие в зрелищных, а иногда и опасных, заездах на колеснице и шуточных схватках во время так называемых Троянских игр и, по крайней мере, официально возглавлял отряд мальчиков из патрицианских семей. Также была устроена травля зверей, в ходе которой было убито шестьсот животных. В сентябре, когда отмечали день рождения принцепса, состоялось еще больше игр и еще больше убийств зверей, причем, по иронии судьбы, эти церемонии организовывались и проводились под руководством Юлла, сына Марка Антония и Фульвии (Dio Cass. LIV. 25. 1–4, 26. 1–2).
Возникли и некоторые неловкие ситуации. Во время очередной серии игр, которые на сей раз устраивал Тиберий в честь возвращения Августа, последний разрешил Гаю сесть рядом с ним на почетное место. По-видимому, вся толпа тогда встала, приветствуя мальчика, и Августу это не понравилось, поскольку потом он стал упрекать своего пасынка и народ в целом. Похвалы, адресованные ему лично, он принял, а вот чрезмерное восхваление семилетнего ребенка, который еще ничего не совершил, показалось ему неуместным. Вдобавок он никому не разрешал – будь то члены семьи, сенаторы или толпа – называть себя господином или повелителем.[553]
Реакция толпы показывает, что многие х