NA XV. 7. 3).
Шестьдесят три года считались опасным возрастом в астрологических периодах, отсюда шуточное утешение, чтобы оставаться вне этого. Разговор про «сторожевой пост», или «караул» (по-латыни – stationem meam), дает возможность постичь взгляд Августа на самого себя как на стража, охраняющего государство, равно как и упование на то, что его сыновья вовремя заступят на дежурство. Несмотря на его возраст, бремя трудов не ослабевало, особенно вследствие того, что Гай и Луций были еще молоды и только начинали делить с ним эту ношу.
Принцепс был близок со своими приемными сыновьями, хотя это, к сожалению, единственное сохранившееся письмо из опубликованного собрания писем к Гаю. В высшей степени вероятно, что были и другие письма, написанные к Луцию. Стиль с его веселым тоном и частым употреблением греческих выражений схож с тем, который он использовал в переписке с другими членами семейства. Август любил приводить цитаты и часто употреблял их для иллюстрации примеров хорошего поведения в своей переписке с управляющими и подчиненными, а также и с родными. На протяжении всей жизни он писал своим сыновьям, когда его не было с ними, а когда он присутствовал, то проявлял непосредственный интерес к их воспитанию, обучая их плавать и ездить верхом. Около 10 г. до н. э. он для обучения мальчиков избрал грамматика Марка Валерия Флакка. Флакк уже заведовал школой в Риме, но за жалованье в 100 000 сестерциев в год он перевел всех своих подопечных на Палатинский холм, где его поместили в доме, которым некогда владел знаменитый принцепс сената Квинт Лутаций Катул и который все еще назывался его именем.[646]
Август приобрел ряд зданий на Палатине и объединил их, чтобы создать для себя комплекс жилищ. Очевидно, в нем имелся главный вход, портик, на котором был вырезан гражданский венок, но некоторые здания и священные места – в особенности храм Аполлона с его библиотеками и святилище Весты, где помещался палладиум, будто бы сначала привезенный Энеем из Трои, вероятно, были отделены сетью узких дорог и аллей. Археология этого места остается неясной, и нелегко оказалось связать остатки этих строений с упоминаниями о них в литературных памятниках. Здание, известное как Дом Ливии (ее имя было отмечено на найденной там свинцовой бочке для воды), было местом ее пребывания после смерти Августа, но невозможно точно узнать, где она жила до этого. Местонахождение того, что названо Домом Августа, сегодня обыкновенно относят к этому месту, но нет ясных свидетельств о его использовании в этом обширном комплексе зданий. Август переделал и видоизменил существующие строения. Но по крайней мере на частных участках, аристократические жилища он, кажется, каким-либо решительным образом не изменил.[647]
Говорили, что принцепс ведет простую жизнь. Светоний пишет, что в продолжение более сорока лет он «зимой и летом оставался в той же самой спальне», и под этим, вероятно, он скорее подразумевает то, что принцепс не переходил в особые покои в холодную и жаркую погоду, нежели то, что он в течение столь продолжительного времени постоянно пользовался одной и той же спальней. Август не принадлежал по природе к тем, кто встает рано, и всякий раз, когда ему нужно было утром по важному делу быть в другой части города, он обычно оставался у одного из друзей, который жил поблизости. В другом месте нам сообщают, что в летнюю жару он спал в своих покоях с открытыми дверьми или даже переносил свое ложе в один из внутренних дворов и спал возле декоративного фонтана. На еженощный отдых у Августа уходило не более семи часов, и почивал он на «низкой и просто устроенной постели», но если бодрствовал, то отказывался находиться в одиночестве и настаивал на том, чтобы ему составили компанию. Однако он частенько дремал после завтрака или пока его несли на носилках. В своих запросах принцепс проявлял умеренность – не знающий отдыха, деятельный Юлий Цезарь довольствовался гораздо менее продолжительным сном – равно как и в своих пристрастиях, избегая бросающейся в глаза расточительности многих богатых сенаторов и всадников, не говоря уже об излишествах Марка Антония с его золотым ночным горшком. Еще столетие спустя существовали ложа и столы из Дома Августа, и Светоний отмечал, что они вообще были совсем простыми.[648]
Достаточная умеренность Августа была его отличительной чертой. Подобный комментарий следует воспринимать не буквально, но как установку, направленную против пристрастия к выставляемой напоказ роскоши, которое уже в I веке до н. э. стало обычным делом и которое будет постоянно возрастать и приведет к излишествам Калигулы и Нерона. Август вел такой образ жизни, который он, и многие из равных ему, сочли бы подобающим. Декоративная настенная живопись с Палатина и других мест, которые могут быть связаны с принцепсом и его семейством, красочна, часто замысловата и соответствует самой последней моде. Его загородные виллы – постоянное убежище от суеты Рима – не отличались (опять-таки по меркам аристократии того времени) излишней роскошью, и только три из них он признавал своими, тогда как даже обладавший средним достатком Цицерон содержал девять. У Августа в отличие от некоторых других богатых сенаторов не было больших коллекций живописи и скульптуры, которые они держали только для частного просмотра. Как и у Агриппы, его произведения искусства предназначались для показа широкой публике. Он, однако, любил декоративные сады и собирал всякого рода редкости. На его вилле на Капрее (острове Капри) показывали «кости гигантов», кости огромных животных и рыб – предположительно, ископаемые остатки динозавров и тому подобных животных, – а также древнее оружие, которое, как утверждали, держали в руках знаменитые герои.[649]
Стиль жизни Августа соответствовал первенствующему сенатору – в самом деле, это явно считали образцом того, как сенаторам следовало себя вести – и подчеркивание скромности было относительным. Когда он бывал дома и при этом не принимал гостей и не занимался никакими государственными делами по должности, то обычно носил одежды, изготовленные для него Ливией, Октавией или другими женщинами его семейства, которым, без сомнения, помогала многочисленная челядь из рабынь и вольноотпущенниц. Ткачество было традиционным занятием жен и дочерей римской элиты, хотя в данной эпохе этим больше восхищались, нежели подражали, и трудно понять, в какой мере следовали в этом отношении примеру, подаваемому домочадцами принцепса. Зимой он носил четыре туники поверх нижнего одеяния и грелку на груди, а также укутывал бедра и икры ног – ношение штанов было варварским обычаем, который не был принят римскими императорами в течение почти 300 лет. Летом он одевался легко и неизменно носил широкополую шляпу для защиты от солнца, даже когда находился среди комплекса зданий на Палатине. Это, однако, являлось неофициальным одеянием. Всякий раз, когда он появлялся при исполнении должностных обязанностей, император Цезарь Август одевался на манер, приличествующий его статусу. Соответствующие официальные одеяния всегда хранились дома приготовленными так, чтобы он мог переодеться в случае, если у него внезапно возникала необходимость заняться государственными делами (Suetonius, Augustus 73, 82. 1).
Умеренность в еде также характеризовала Августа, и это также представляло собой сочетание его личных наклонностей и жизни сообразно с идеалом хорошего поведения для первого среди римских сенаторов. Светоний сообщает нам, что он любил простой хлеб больше, нежели булки самого лучшего качества, и часто ел влажный сыр, фиги и немного рыбы. Большую часть жизни он всякий раз, когда у него появлялось соответствующее желание, скорее с удовольствием закусывал подобными вещами, чем ждал официального обеда, и был склонен есть в то время, пока его переносили на носилках или он ехал в повозке. Цитаты из его писем говорят, что в этом случае он ел хлеб, финики и виноград. И говорят, что другими его любимыми кушаньями были огурцы, салат и ароматные яблоки – последние предположительно во что-нибудь макаемые или чем-либо намазанные. Вина он пил мало, принимая не более пинты и извергая из желудка все лишнее. Пиршества его были обильными, и официальные обеды частыми, хотя иногда сам он принимал немного пищи, уже поев перед этим или предпочитая сделать это после. Насколько мы можем утверждать, большее удовольствие он находил в компании и беседах или играя в кости либо другие игры, такие, как предложение народу цены за призы, не извещая, что это за призы и какова их действительная стоимость, перемешивая истинно дорогое с весьма посредственным – одна хитрость состояла в том, чтобы показывать людям оборотные стороны ряда ситуаций. На больших празднествах он любил объявлять секретные призы, иногда дорогие, иногда редкие, такие как древние монеты, а иногда шуточные подарки, такие как губки или железная кочерга, которым он давал названия, представлявшие собой каламбур (Suetonius, Augustus 75–77).
Август часто устраивал приемы гостей в своем доме и столь же часто принимал приглашения отобедать с другими, но это всегда были люди, считавшиеся по аристократическим меркам приличными. Он никогда не приглашал вольноотпущенников разделить с ним трапезу, но иногда мог пригласить в качестве гостей свободнорожденных, которые не были ни сенаторами, ни всадниками. Светоний приводит пример с бывшим speculator (первоначально разведчик по специальности), позже этот термин стал означать сыщика и, может быть, уже значил что-то в этом смысле, – который был приглашен отобедать. Август гостил на вилле этого человека, принимая на себя приятную обязанность его отблагодарить, и это наводит на мысль, что тот обладал, по меньшей мере, скромным достатком. Принцепс старался обходиться со всеми с почтением, соответствующим его рангу и прошлой службе, равно как и проявлял терпение, принимая просителей. Как мы уже видели, он обладал отличным чувством юмора, находя особое – и чисто римское – удовольствие в каламбурах и сарказме. Когда один горбатый сенатор был адвокатом в судебном деле, разбираемом Августом, этот человек не переставал просить принцепса: «выправьте меня, если заметите ошибку»; наконец Август язвительно заметил: «я поправлю тебя, но я не могу тебя выправить».