Кипевшее недовольство питалось сознанием их собственной многочисленности, особенно когда они увидели, что отборные римские войска, пребывавшие в этих землях, отведены для запланированного завоевания земель, подвластных Марободу. Мятеж начался с нападения на римских купцов и гражданское население в провинциях. Римская военная доктрина состояла в том, чтобы сколь возможно быстро противостоять любым проявлениям восстания, подавляя его любыми войсками, которые можно было спешно собрать. Бездействие сочли бы за слабость, и потому все больше и больше людей стало бы присоединяться к восстанию. Однако риск таких поспешных контратак заключался в том, что привлеченные силы были слишком слабы для оказания сколь-либо серьезного противодействия. Поражение римлян, каким бы незначительным оно ни было, еще больше увеличивало число участников восстания. Подробности неясны, но подавить восстание не удалось и, вероятно, имело место некоторое число небольших поражений. Одно, по крайней мере, было более серьезным – Веллей Патеркул упоминает об избиении легионеров-ветеранов.[675]
Проблемы существовали также и в других провинциях. Приблизительно в это время мы узнаем о проведении кампаний на границе Африки (эта последняя с гарнизоном легионеров была вверена сенатскому проконсулу) и о проблемах в Исаврии в Азии. Также именно в этом году Публий Сульпиций Квириний, императорский легат в Сирии, с большей частью своей армии вступил в Иудею. Архелай, сын Ирода, оказался непопулярным среди своих подданных настолько, что его лишили трона и отправили жить в уютном уединении в Галлии. Взамен значительная часть бывшего царства Ирода Великого была поставлена под прямое управление и обращена в римскую провинцию. Замечательно то, что управление ею предпочли вверить префекту из всадников, а не человеку сенаторского ранга – это была первая такая провинция после Египта, но позже подобное нововведение повторят. Как часть этого процесса Квириний занялся проведением ценза. Именно в этом случае впервые пожелали подвергнуть население переписи и взиманию налога, уплачиваемого непосредственно римлянам, а не местному царю, что вскоре вызвало вспышки насилия, не сулившего ничего хорошего. Римский ответ был типично жестоким и быстрым, как это случилось во время волнений, последовавших за смертью Ирода Великого в 4 г. до н. э.[676]
В свои шестьдесят девять лет император Цезарь Август оказался перед лицом серьезных проблем на нескольких фронтах одновременно и, кажется, на короткое время утратил присутствие духа. Плиний утверждает, что он впал в отчаяние, отказываясь в течение четырех дней принимать пищу и заявляя, что желает умереть. Восстание в Иллирике затронуло одну из ближайших к Италии провинций и, как было ясно с самого начала, в очень широком масштабе. Август на личном опыте познакомился с этим краем, и потому понимал, сколь выносливы тамошние воины и сколь труднопроходима местность для проведения боевых операций. Сначала он не мог знать, что случится на территории Маробода, в случае, если бы король предпочел сражаться, нежели согласиться на мир, было бы очень тяжело увести оттуда войска в количестве, необходимом для борьбы с восстанием. Его легионы в остальных частях империи находились или слишком далеко, чтобы привести их на театр военных действий, или им уже было поручено решать другие задачи. В Италии он располагал только девятью когортами преторианцев, небольшим вооруженным отрядом телохранителей из германцев, городскими когортами и императорскими флотами, и все это вместе взятое едва ли могло считаться действенной силой.[677]
По иронии судьбы, тот год начался со значительной реорганизации финансирования армии, направленной на то, чтобы поставить его на постоянную прочную основу. К концу этого года Август создал военную казну (aerarium militare), наполнив ее суммой в 170 000 000 сестерциев из собственных денег и назначив трех прежних преторов с трехгодичным сроком службы состоять при ней надзирателями. Из этих денег должны были выплачивать солдатам жалованье и дополнительные вознаграждения, обыкновенно выдавававшиеся теперь при увольнении со службы вместо пожалования земли. К этому времени имелось двадцать восемь легионов, и в качестве средства сокращения расходов путем отсрочки выплаты дополнительного вознаграждения при увольнении из армии срок службы теперь был увеличен с шестнадцати до двадцати лет с последующими пятью годами в качестве ветерана (именно они подверглись избиению на раннем этапе восстания в Иллирике). И даже в этом случае, пожалуй, требовался постоянный источник финансирования на длительный срок, и чтобы его обеспечить, Август ввел пятипроцентный налог на наследство, переходившего к кому-либо из тех, кто не являлся родственником по прямой линии. Это было первое за полтора столетия прямое налогообложение граждан, проживавших в Италии, и оно с самого начала вызвало глубокое негодование.[678]
И вот перед лицом быстро распространявшегося восстания продолжительная стабильность неожиданно оказалась менее важной задачей, нежели незамедлительное формирование свежих войск для решения названной проблемы. Август заявил в сенате, что если только быстро что-либо не предпринять, враг может дойти до Рима не более чем за десять дней, а другие уподобляли эту опасность великой борьбе с Карфагеном. В самом Риме первый набор произвели в течение десяти дней, и когда добровольцев оказалось недостаточно, прибегли к призыву на военную службу лиц, ограниченных в праве нести ее, а также к приему на нее тех, кто обыкновенно считался непригодным физически или из-за рода занятий. Сформировали новые когорты, хотя менее ясно, предполагалось ли их в конечном счете ввести в состав легионов, или оставить как самостоятельные подразделения. Кроме того, от богатых потребовали предоставить в распоряжение государства рабов, и как только их передавали, им сразу предоставляли свободу и гражданство, а затем зачисляли в специальные когорты – cohortes voluntariorim ciuium romanorum (добровольческие когорты римских граждан). Это название, так же как особые образцы формы и снаряжения, отличали их от свободнорожденных граждан, служивших в легионах.[679]
От высших по положению требовалось исполнять роль вождей как для уже существовавших армий, так и для вновь набираемых. Август требовал добровольцев, особенно от молодых представителей сенаторского и всаднического сословий. В течение этих лет он пробудил у всадников намного более крепкое сознание исключительности, сделав Гая и Луция их номинальными вождями и возобновив ежегодные смотры тех, кто традиционно имел право на военную службу в качестве кавалеристов, ограничив его теми, кто подходил для такой службы по возрасту и физической пригодности. В эти дни они несли службу не как всадники, а как командиры вспомогательных частей и как трибуны в легионах, и в 6 г. н. э. некоторые поступили в армию добровольцами, а большинство остальных готово было пойти служить в случае, если бы государство отдало такой приказ. Некоторые не пожелали, и известно одно печальное дело, в котором оказался замешан некий отец семейства из всадников, отрезавший своим сыновьям большие пальцы рук, чтобы сделать их физически непригодными к службе. Август привлек его к суду, признал виновным и наказал, продав бывшего всадника в рабство, а имущество его с торгов. Человек этот принадлежал к одной из компаний публиканов (объединений, которые брали на себя исполнение многих государственных контрактов и сбор некоторых налогов), и когда его коллеги начали предлагать выкупить его, принцепс вместо этого продал его за символическую цену одному из своих вольноотпущенников. Осужденного должны были отправить в отдаленное поместье и держать на рабских работах, но в других отношениях дурно с ним не обращаться.[680]
Нежелание достаточного числа людей всех классов служить государству являлось частью более широких проблем. Серьезной опасностью для всех обитателей Рима продолжали оставаться пожары, и несколько недавних возгораний побудили Августа создать семь когорт ночной стражи, каждая из которых отвечала за два городских квартала и выполняла функции пожарной команды и ночного патруля. Большинство новобранцев были вольноотпущенниками, что отражало не просто состав обширного населения Рима, но и нехватку в это время рабочей силы всякого рода. Для финансирования нового учреждения был введен двухпроцентный налог с продажи рабов. Имел место также недостаток съестных припасов, вызванный, вероятно, плохими урожаями и проблемами с транспортировкой зерна в Рим. Лишним едокам, включая гладиаторов и назначенных к продаже рабов, было запрещено подходить к городу ближе, чем на 100 миль. В то время некоторые общественные работы были приостановлены, сенаторы не должны были оставаться в своих имениях и пропускать собрания сената; кроме того, издали исключительное постановление о том, чтобы результаты голосования имели силу даже в случае отсутствия кворума.[681]
Неудивительно, что эти тревожные времена порождали недовольный ропот. Распространялись анонимные памфлеты, более или менее открыто намекавшие на революцию. Трудно сказать, был ли их мишенью принцепс или, скорее, его окружение, либо даже другие магистраты и сенаторы, считавшиеся виноватыми или просто непопулярные. Дион Кассий сообщает, что народ большую часть агитационной работы приписывал некоему Руфу (он называет его Публием, в то время как Светоний именует Плавцием), но что большинство считало его слишком малоизвестным и недостаточно умным для того, чтобы быть настоящим организатором. Современные ученые склонны связывать часть этой деятельности с теми, кто полагал, что достигнут больших успехов, если потомки Ливии лишатся власти в пользу Юлии и ее семейства. Дион Кассий относится к налогу на наследство как к одному из источников недовольства и, так как он считал это единственным, что волновало тех, кто владел значительным имуществом, то историки предполагают наличие в некоторой степени политических манипуляций, совершаемых сторонниками семейства Юлии, надеявшимися сосредоточить на этом широкое недовольство. Такое предположение, однако, остается гадательным.