Непоправимый удар по русской деревне нанесла хрущевская политика укрупнения колхозных хозяйств путем их слияния. Если в 1945 г. насчитывалось 222 тыс. колхозов, в 1953 – 124 тыс., то к моменту смещения Хрущева – лишь 38 тыс. Механическое укрупнение населенных пунктов приводило к гибели сотен тысяч небольших сел и деревень, нанося удар по историческим традициям быта крестьянства. Усилилось наступление на личные приусадебные хозяйства, приведшее к сокращению его доли в товарной продукции животноводства с 50 до 19 %.
Снижались показатели не только в экономической сфере. Уменьшилось число существовавших в СССР вузов (почти на 100 учреждений) и средних специальных заведений. Сократилось количество массовых библиотек и музеев.
Посредством денежной реформы, при которой старые деньги менялись на новые в пропорции 10:1, а цены не имели пропорционального сокращения, существенно снизились реальные доходы населения. В 1962 г., под девизом увеличения инвестиций в аграрный сектор, были повышены розничные цены на важнейшие сельскохозяйственные товары. Стоимость масла увеличилась на 50 %, мяса на 25–40 %. После многолетнего регулярного снижения цен их рост шокировал общественность. Протестная демонстрация в Новочеркасске закончилась ее расстрелом.
Отражением социальной эрозии стал резкий рост разводов и числа уголовных преступлений. Вопреки распространенному стереотипу, общее число осужденных в СССР за хрущевский период принципиально не уменьшилось. В отдельные годы показатели сталинских времен даже перекрывались. Так, в 1952 г. общее число осужденных составляло 969334 человека, а в 1958 г. – 1078882 человека. Продолжали при Н. С. Хрущеве сажать и за инакомыслие.
При И. В. Сталине СССР достиг апогея своего геополитического влияния. Коммунистическая революция в Китае склоняла чашу весов в соперничестве с Западом на сторону советского альянса. Без КНР Москва такого рода перспектив уже не имела. В этом отношении произошедшее при Н. С. Хрущеве размежевание с Китаем было не просто стратегической ошибкой, а провалом самого советского проекта. Естественно, Запад всячески провоцировал такое размежевание. Н. С. Хрущев легко попался в расставленные для него ловушки.
Хрущевский суд над И. В. Сталиным должен был быть отменен уже хотя бы по тем соображениям, что он подрывал сложившуюся союзническую модель советско-китайских отношений. Одновременно с Китаем от СССР, протестуя против курса десталинизации, отпала Албания. Во многих странах начался массовый выход из коммунистических партий. СССР перестал играть роль основного носителя идеологического мейнстрима. Отчасти эта миссия перешла к маоистскому Китаю, отчасти к Кубе. Романтический образ советского социализма после учиненного Кремлем самобичевания померк в глазах пассионарной части мировой общественности. Образчик хрущевских высказываний о Мао Цзэдуне: «Наверное, здесь мама виновата. Если мама ума не дала, никто не добавит, даже школа…»[237]
Внешняя политика Н. С. Хрущева представляла собой череду уступок и экзальтированных конфронтационных выходок. Сданы были, в частности, позиции СССР по Австрии, откуда советские войска были выведены без каких-либо условий. На переговорах с японской правительственной делегацией Н. С. Хрущев заявил о готовности СССР передать три острова Курильской гряды Японии в обмен на подписание той мирного договора. Таким образом, был создан опасный и длительный в последующей истории дипломатический прецедент. Отдать часть государственной территории для Н. С. Хрущева было вполне допустимо.
Череда провалов по всем направлениям объективно предопределяла необходимость хрущевской отставки. Многие из этих провалов являлись следствием самодурства и непрофессионализма (необразованности) первого секретаря. Сам Н. С. Хрущев поговаривал о своей возможной отставке. Особенно резонансным стал продовольственный кризис. Росло отторжение народа от власти, разочарование в советской идеологии. А у Н. С. Хрущева между тем вызревали новые революционные идеи. Так, им планировалось осуществить перенос Сельскохозяйственной академии из Москвы в деревню, «поближе к практике». Ставился вопрос о расформировании Академии наук СССР. Высказывались идеи о тотальном сокращении военной техники – танков, артиллерии, вертолетов, не соотносившихся, по мысли Н. С. Хрущева, с реалиями ядерной войны.
Политическая элита, состоявшая из бывших фронтовиков, еще была способна мыслить и чувствовать в государственных категориях. Принятое Октябрьским Пленумом единогласное решение об отстранении Н. С. Хрущева, не исключая личных амбиций отдельных участников заговора, было продиктовано стремлением спасения государства. Характерно, что в народе по поводу свержения государственного лидера не было зафиксировано ни единой протестной акции. Народ и политическая элита в неприятии фигуры Н. С. Хрущева обрели на некоторое время былое единение. Это был шанс восстановления советского проекта. Но шанс был упущен.
Анонимная эпиграмма на свержение Н. С. Хрущева:
Товарищ, верь, придет она,
На водку старая цена,
И на закуску будет скидка —
Ушел на пенсию Никитка[238].
Историческая роль Н. С. Хрущева заключалась в частичном разрушении и дезавуировании советского проекта. На момент его прихода к власти СССР находился в апогее своего могущества. С начала 1960-х гг. был установлен тренд деградации по многим основным параметрам жизнеобеспечения. Хрущевские эпигоны смогли лишь на время сдержать динамику деградационных процессов, но не изменить сам тренд. Главное – не удавалось восстановить веру и энтузиазм народа.
Но СССР все еще являлся Империей и государством-цивилизацией. Российская цивилизационная основа существенно эрозировала, но все еще позволяла воспроизводить имперскую идеократическую государственность.
Советскому Союзу к началу 1980-х годов принадлежал статус одной из двух сверхдержав. В глобальном противостоянии он имел все возможности одержать победу. СССР обладал планетарной идеологией, мощнейшими вооруженными силами и крупнейшим ВПК, экономической самодостаточностью, общегосударственными институтами мобилизации, лучшей системой образования, подчиненной решению задач национальной безопасности первоклассной наукой, значимыми квалификационными потенциалами населения, духовноориентированной культурой. Однако при всех этих преимуществах он потерпел поражение. В выявлении его причин историки все чаще называют фактор «предательства элит».
За год до начала перестройки видный американский экономист, один из разработчиков теории конвергенции Дж.-К. Гэлбрейт писал: «Русская система сдает экзамен, поскольку, в отличие от западной промышленности, она полностью использует человеческие ресурсы».[239] Представление об устойчивости модели СССР разделяли многие ведущие советологи, такие, как С. Биалер из Колумбийского университета. «Советского Союза, – утверждал он в 1982 г., – ни сейчас, ни в ближайшие десять лет не коснется настоящий кризис системы, потому что он является гордым властелином огромных неиспользованных ресурсов, которые могут обеспечить ему политическую и общественную стабильность и позволить пережить даже самые большие трудности».[240] Не верил в возможность скорого распада Советского Союза даже такой опытный стратег американской внешней политики как Г. Киссинджер. По прошествии многих лет он признавался, что так и не понял рациональных побудительных мотивов, заставивших М. С. Горбачева идти по пути государственной дезинтеграции.[241] О непредопределенности исхода геополитической борьбы свидетельствовала и Маргарет Тэтчер, премьер-министр Великобритании: «Благодаря плановой экономике и своеобразному сочетанию моральных и материальных стимулов Советскому Союзу удалось достигнуть высоких экономических показателей… Если при этом учесть огромные природные ресурсы СССР, то при рациональном ведении хозяйства у Советского Союза были вполне реальные возможности вытеснить нас с мировых рынков».[242] Сходное признание принадлежит директору ЦРУ Роберту Гейтсу: «Мы понимали, что Советский Союз ни экономическим давлением, ни гонкой вооружений, ни тем более силой не возьмешь. Его можно разрушить только взрывом изнутри».[243]
К началу процесса развала коммунистической системы совокупный военный потенциал ОВД был даже выше потенциала НАТО. Из различных видов вооружений преимущество Северо-Атлантического альянса имелось только по количеству боевых вертолетов.[244]
Сравнительные показатели военно-технической оснащенности позволяют констатировать, что гонки вооружений Советский Союз, по меньшей мере, не проиграл. Существует популярная точка зрения, будто бы СССР уступил Западу экономически. Однако при сопоставлении динамики экономических показателей Советского Союза и США легко убедиться, что коммунистическая хозяйственная система не только не проигрывала, но постепенно обходила американскую. Темпы роста в последние десятилетия существования СССР были не столь высоки, как, скажем, в эпоху индустриализации, однако на Западе они имели еще более низкую интенсивность.[245]
Таким образом, и в экономической гонке Советский Союз не проигрывал. Утверждение разработчика теории гибели цивилизаций П. Кеннеди об «имперском перегреве» как факторе дезинтеграции советской государственности статистически не подтверждается.[246] Экономических ресурсов у СССР было вполне достаточно для поддержания высоких геополитических амбиций, характерных для статуса «мировой империи».