Колонны двинулись к Таврическому. «Головные отряды демонстрантов вступили на Невский, артерию буржуазии, бюрократии и офицерства, точно в чужую страну. С панелей, из окон, с балконов глядит недоброжелательство тысячами глаз. Полк наваливается на завод, завод на полк… Шествие владеет Невским и непреодолимой рекой льется к Таврическому дворцу»[1651]. Шли мимо окон дома Константина Глобачева: «По общему виду движущихся в полной тишине заметно было их сильное волнение, неуверенность и даже трусость, подбадривающая себя кричащими плакатами и чрезмерным вооружением; казалось, достаточно одного-двух выстрелов, чтобы все это воинство побежало»[1652].
В штаб-квартире большевиков меж тем «была выделена из пулеметного полка отдельная часть, занявшая Петропавловскую крепость, важный стратегический пункт, доминировавший над подступами к Выборгской стороне, где были сосредоточены главные большевистские силы. Занятие Петропавловский крепости произошло без сопротивления, так как караул крепости примыкал к большевикам»[1653].
Часам к 10 вечера во дворце Кшесинской большой сбор членов большевистского ЦК, делегатов общегородской конференции, представителей полков и заводов. «Признается необходимым перерешить вопрос, вмешаться и овладеть уже начавшимся движением, — расскажет Сталин. — Было бы преступлением со стороны партии умыть руки в этот момент. С этим решением ЦК переходит в Таврический дворец, потому что туда направляются солдаты и рабочие»[1654].
Выяснилось, как утверждал Свердлов, что «удержать ни войска, ни рабочих нет возможности… Тогда, и только тогда общегородская конференция приняла в 11 ч. 40 м. вечера резолюцию, призывающую к организованной мирной демонстрации солдат и рабочих Питера. Аналогичное решение было принято и ЦК часом ранее»[1655]. Принимается постановление: «Создавшийся кризис власти не будет разрешен в интересах народа, если революционный пролетариат и гарнизон твердо и определенно немедленно не заявят о том, что они за переход власти к Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. С этой целью рекомендуется немедленное выступление рабочих и солдат на улицу для того, чтобы продемонстрировать выявление своей воли»[1656].
Поскольку прежнее воззвание с призывом воздержаться от выступления потеряло актуальность, его изымают из «Правды», которая наутро выходит с пустой полосой. Новое воззвание выходит отдельной листовкой: «После того, как контрреволюционная буржуазия явно выступила против революции, пусть Всероссийский съезд рабочих, солдатских и крестьянских депутатов возьмет всю власть в свои руки»[1657].
Ночью за Лениным в Мустамяки послали гонцом Максимилиана Александровича Савельева из «Правды» и Военной организации.
А что же Временное правительство? Оно (или то, что от него осталось) собралось около 9 вечера в квартире князя Львова в здании МВД. «Ввиду начавшихся волнений правительство предписало Половцову «принять решительные меры для восстановления порядка». Но оно воздержалось от указания, какими средствами это надо осуществить. В этот начальный период восстания ни один из членов правительства не считал возможным вывести навстречу манифестантам верные демократии военные части с приказом разогнать демонстрантов…»[1658]. Публичное обращение Временного правительства гласило: «Ввиду выступлений некоторых воинских частей, происходивших 3 июля и в ночь на 4-е, в результате чего оказались раненые, всякие вооруженные демонстрации безусловно воспрещаются»[1659].
У Половцова не было возможностей для подавления восстания, что подтверждал Никитин: «Около 10 часов вечера попадаю в штаб округа. Сведения, как и следовало ожидать, поступают очень скверные. Приходится радоваться, когда узнаешь, что тот или иной полк согласен в восстании вообще не принимать участия ни на чьей стороне… Таким образом, пехоты у Главнокомандующего совсем нет. Артиллерии за ним только запасная батарея гвардейской конной в Павловске… Единственная опора Главнокомандующего — 1-й Донской казачий полк, а также до известной степени 4-й Донской и два эскадрона запасного кавалерийского полка. Вообще же казаки просили их без пехоты не выводить. Таким образом, выступить Половцову в буквальном смысле не с кем»[1660].
Правоохранительные органы тоже, в лучшем для власти случае, бездействовали. Нокс меланхолично замечал: «Наиболее здравомыслящие представители так называемой «милиции» — маскарадного подобия прежней полиции, — созданной в марте, члены которой в день зарабатывали столько, сколько сотрудники старой полиции, действительно обеспечивавшей защиту жизни и собственности людей, зарабатывали в месяц, разошлись по домам. Остальные присоединились к мятежникам»[1661].
Министры-социалисты, вернувшись от Львова в Таврический дворец, приглашают приехать Половцова, чтобы он мог руководить войсками округа оттуда. «Половцов отвечает отказом, предпочитая остаться как бы на фланге с несколькими сотнями казаков, — рассказал Никитин. — Вместо себя он решает послать в Таврический дворец меня. Узнаю об этом внезапно, приблизительно в 12 часов ночи… В кулуарах Таврического дворца застаю большое оживление. Там всякого рода представители, корреспонденты газет и много отдельных служащих отделов и подотделов Совета»[1662].
Весть о приближении вооруженных толп вызывает во дворце «величайшее возбуждение». На трибуну поднимается Каменев:
— Мы не призывали к выступлению, но народные массы сами вышли на улицу… А раз массы вышли — наше место среди них. Наша задача теперь в том, чтобы придать движению организованный характер.
Каменев предложил избрать комиссию «для руководства движением». Троцкий выступает в поддержку. Чхеидзе настаивает на передаче вопроса в Исполнительный комитет. «Окончательно убедившись, что они вместе составляют не больше трети собрания, меньшевики и эсеры покидают зал, — замечает Троцкий. — Это вообще становится излюбленной тактикой демократов: они начинают бойкотировать Советы с того момента, как теряют в них большинство. Резолюция, призывающая Центральный исполнительный комитет взять в свои руки власть, принята 276 голосами, в отсутствии оппозиции»[1663].
Пулеметчики подтянулись к Таврическому дворцу после десяти вечера. Войтинский видел, как «солдаты шли в ногу, строго сохраняя равнение в рядах, соблюдая четкие промежутки между ротами. Остановившись перед колоннадой дворца, потребовал к себе представителей Исполнительного комитета. Вышли Чхеидзе и я. Чхеидзе был без голоса и не мог говорить, пришлось мне держать речь к полку». Объяснял, что Совет не может взять власть, потому что это противоречит решению Съезда Советов. Встречают молча. Зато на ура принимают Троцкого. О содержании его речи источники расходятся: одни говорят, что он призывал Советы взять власть, другие (включая самого Троцкого), что еще не время брать власть. На площади у Таврического дворца начинается митинг: вся власть Советам, прекращение наступления на фронте.
После полуночи от штаб-квартиры большевиков за пулеметчиками последовали Гренадерский, 180-й запасной полк, рабочая гвардия и т. д. — всего девять полков, которые присоединились к митингу. «Дворец был полон вооруженных людей. В огромном Екатерининском зале здесь и там шли митинги. Большевики чувствовали себя хозяевами положения»[1664].
В третьем часу ночи к Таврическому дворцу подтянулся Путиловский завод, «30-тысячная масса, многие с женами и детьми. Шествие тронулось в 11 часов ночи, в пути к нему примыкали многие запоздавшие заводы»[1665].
В здании дворца в это время шло совместное заседание Исполкомов двух ЦИКов. Ход его в лицах изложил Питирим Сорокин, представлявший крестьянский Совет: «Под взрывы оружейной пальбы и демонические крики, доносившиеся с улицы, Чхеидзе открыл совместное заседание двух Советов — рабоче-солдатского и крестьянского.
— От имени руководства Советов, — сказал Дан, — я вношу предложение о следующем: все члены Совета, здесь присутствующие, должны присягнуть, что сделают все от них зависящее — даже ценой жизни, если понадобится, — чтобы подавить преступный бунт против Советов и революции. Тех, кто не желает давать такую клятву, немедленно вывести из нашего состава.
На какой-то момент после его слов воцарилась полная тишина, затем раздались оглушительные аплодисменты. Вокруг себя я видел бледные лица депутатов, слышал пылкие слова:
— Да, мы готовы умереть.
Какое-то трагическое и героическое ощущение охватило всех нас…
В следующий момент группы большевиков, интернационалистов и левых эсеров, предводительствуемые Троцким, Луначарским, Гиммером и Камковым, вскочили с мест и закричали в унисон:
— Протестуем! Взгляните на море рабочих и солдат, окруживших это здание. От их имени мы требуем, чтобы Совет объявил Временное правительство низложенным. Мы требуем, чтобы война немедленно была окончена. Мы требуем установления диктатуры пролетариата и коммунистического государства. Если не примете требования по доброй воле, мы вобьем их вам в глотки. Подчиняйтесь революционному пролетариату.
Это суть их слов. Большевики, чувствуя себя победителями, более не утруждались обращениями к Совету — они просто приказывали. Совет слушал их в молчании, каждый пытался сдержать свои неприязнь и гнев…