— Итак что же вы все-таки хотите? — спросил председатель. — Диктатуры Совета или вашей собственной диктатуры над Советом? Если первого, тогда прекратите угрожать, садитесь, дождитесь решения Совета и подчиняйтесь ему. Если, напротив, вы добиваетесь диктата над Советом, то что вы здесь делаете?… Ну что же, мы принимаем ваш вызов. Уходите и делайте ваше подлое дело.
Таким был наш ответ большевикам. После нескольких минут колебаний они хлопнули дверью, и резолюция Дана была единогласно принята»[1666].
На трибуне Церетели:
— «Вся власть Советам» — есть ли это поддержка Советов? Эти лозунги хотят навязать Советам с оружием в руках. Эти лозунги направлены против Советов, они гибельны для революции[1667].
Но в зале еще полно представителей от рабочих и полков. «Вождей озабочивает одна мысль: как поскорее отделаться от непрошеных гостей. Их приглашают удалиться на хоры: выгнать их на улицу, к демонстрантам, было бы слишком неосторожно. С галереи пулеметчики изумленно слушали развернувшиеся прения, единственной целью которых было выиграть время: соглашатели ждали надежных полков.
— На улицах революционный народ, — говорит Дан, — но этот народ совершает контрреволюционное дело…
В конце концов собрание еще раз подтверждает всеми голосами против 11, что вооруженное выступление является ударом в спину революционной армии и прочее»[1668]. Выражается поддержка Временному правительству: «Уход кадетов ни в коем случае не может считаться поводом для лишения правительства поддержки революционной демократии… Созвать через 2 недели полное собрание И. К. Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов с представительством с мест для решения вопроса об организации новой власти и озаботиться временным замещением вакантных должностей по управлению министерствами лицам по соглашению с ЦИК»[1669]. В пять утра заседание объявлено закрытым.
А большевики, уйдя с заседания ЦИКов, провели там же, в Таврическом дворце, широкое совещание с участием членов ЦК и ПК и активных работников партии. «Над совещанием большевистских лидеров и организаторов, спорящих о завтрашнем дне, нависает тяжелая тень Путиловского завода, залегшего во дворе. Завтра путиловцы на работу не выйдут: да и какая может быть работа после ночного бдения? Зиновьева вызывают тем временем к телефону; из Кронштадта звонит Раскольников, чтобы сообщить: завтра с раннего утра гарнизон крепости движется в Петроград, никто и ничто не удержит его»[1670]. Спрашивал, брать ли с собой оружие?
Флеровский среди обсуждавших сложившуюся ситуацию: «Спор шел о том, настаивать ли, чтобы полки вышли без оружия. Было такое предложение. Против него я возражал со всей решительностью. По опыту демонстрации 18 июня можно было предвидеть, что матросы без оружия ни в коем случае не выйдут. Агитаторы из районов утверждали то же самое о полках… Предложение выйти без оружия было принято лишь в отношении рабочих. На выступлении солдат и моряков без оружия решено было не настаивать»[1671].
Троцкий подтверждает: «Колебаниям нет больше места. Троцкий спрашивает в последний раз: может быть, все-таки попытаться придать демонстрации безоружный характер? Нет, об этом не может быть речи. Один взвод юнкеров будет гнать десятки тысяч безоружных, как стадо баранов… Все единодушно решают призвать завтра массы на продолжение демонстрации от имени партии. Зиновьев освобождает душу Раскольникова, который томится у телефона»[1672]. Раскольников: «Через несколько минут он вернулся и сообщил, что ЦК решил принять участие в завтрашнем выступлении и превратить его в мирную и организованную вооруженную демонстрацию»[1673].
Меж тем окружившие Таврический дворец понемногу начинают расходиться. Среди них Арамилев: «Летняя белая, унизанная прозрачными туманами петербургская ночь нависла над прямыми линиями гудящих железом, камнем и топотом улиц. Демонстранты расползались, рассеялись по всем направлениям. Растаяли в качающейся тени скверов, садов, бульваров и площадей…
Таврический сад — цыганский табор. Во всех аллеях расположились живописно пестрые группы солдат, рабочих и женщин. Братание полное. Серые солдатские шинели обнимаются с засаленными кожанками выборгских слесарей, с яркими фуфайками текстильщиков. Запах прелых шинелей, овчин, прогорклого человеческого пота струятся в охлажденном воздухе. Горят костры по всему саду и на прилегающих к нему улицах… Встретил знакомого сапера-бородача. Он ругает меньшевиков и эсеров.
— Вот жулики! Не берут ведь власть-то, а?? И что нам с ними делать теперь, с предателями?!
— Нужно разойтись по домам и немедленно организовать перевыборы Совета, — подсказывает бобриковая шапка.
— А как ты их, паршивцев, переизбирать станешь, ежели у них мандатом срок не вышел? — спросил какой-то законник.
На законника набросились сразу несколько человек.
— К черту сроки! Революция теперь али нет?
— Долой их подхалимов![1674]
«Утро 4 июля было незадачливым: свинцовело небо, и серая питерская изморось водяной чуть заметной пылью смачивала мостовую»[1675]. Пулеметчики возвратились в свои бараки только к утру, усталые и, несмотря на июль, вымокшие и продрогшие. «Демонстранты собираются только к 11 часам утра. Воинские части выступают еще позже. Первый пулеметный и сегодня на улице полностью… На первое место выступили заводы. В движение втянулись и те предприятия, которые вчера оставались в стороне»[1676].
Руководство ВЦИКа пыталось наладить диалог с запасными батальонами. Без особого успеха: «Часть полков готова была выступать против Исполнительного комитета. Другие колебались и обещали сохранять нейтралитет… Что же касается до защиты дворца, то, на лучший конец, давали обещание прислать во дворец наряд, если будет наряд от других полков. Положение было скверное. Кучка вооруженных людей, человек в 200, могла без труда овладеть Таврическим дворцом, разогнать Центральный исполнительный комитет, арестовать его членов. Оборонять дворец было нечем». Даже вполне лояльные правительству и Совету части не могли выступить: «против них оказались бы десятки тысяч штыков петроградского гарнизона (пехотных полков, артиллеристов, матросов, технических частей). В этом солдатском море была вся суть»[1677].
Весьма грустной ситуация выглядела и для командования Петроградского военного округа. Половцов напишет: «Если бы я сейчас вывел те пехотные части, на которые я рассчитываю, и встретил бы большевиков вооруженным сопротивлением одновременно в различных частях города, трудно было бы руководить разрозненными действиями. Атмосфера, очевидно, сложится неблагоприятно для меня, затеявшего братоубийственное побоище, да кроме того, я не совсем уверен в надежности даже самых верных частей после усиленной большевистской агитации последних дней… Вызываю казаков да пару эскадронов 9-го запасного кавалерийского полка, поместив их во дворе и в проездах Зимнего дворца. Кроме того, делаю распоряжение о вызове пехотных юнкерских училищ, с тем, чтобы из них организовать охрану штаба, телефонной станции и проч., а также сформировать юнкерский резерв в Зимнем дворце. Не хочу начинать боя юнкерами и казаками, чтобы не создалась контрреволюционная обстановка. Приглашаю к штабу своих друзей — гвардейских конноартиллеристов из Павловска с несколькими орудиями…»[1678] Половцов опубликовал утром 4 июля заявление о предстоящей очистке Петрограда от вооруженных полчищ; жителям приказывалось запирать ворота и не выходить на улицу без крайней необходимости. «Грозный приказ остался холостым выстрелом»[1679].
Временное правительство «не было в этой борьбе стороной. О нем действительно забыли — точнее, считали, что его уже не существует, и спорили лишь о том, какая власть должна прийти ему на смену»[1680], — замечал Войтинский. Вне игры был и Керенский: «Ранним утром 4 июля мы получили первое официальное сообщение о вооруженном восстании… Новость эта не очень меня обеспокоила — я полагал, что в столице достаточно надежных войск, и приступил к объезду дивизий, которым предстояло 9 июля вступить в дело»[1681].
Таврический дворец начинает наполняться своими обычными обитателями — советскими деятелями — в 10 часов утра. «Воинская секция, которая насчитывала по спискам более 700 человек, собирается медленно, видимо, очень неохотно, — рассказывал Никитин. — Добрые две трети ее так за целый день и не показались. Большая часть немедленно приступила к новому заседанию в большом зале. Остальные были готовы принять участие в боевых действиях, а человек 30 проявляли даже особую активность… К 10 часам утра прибывает из Ораниенбаума 2-й пулеметный полк (большевистский. — В.Н.) с несколькими десятками пулеметов, а к 11 часам уже появляется у нас под окнами… Как раз к этому времени мы убедились, что наши часовые, которые стояли у входов, сбежали от одного вида толпы»[1682].
На даче Бонч-Бруевича в Финляндии, где отдыхал Ленин, утром 4 июля явился Савельев с сообщением о кризисе правительства и начавшихся выступлениях.
— Не начало ли это серьезных событий? — поинтересовался Савельев.