[2199]. Офицеры, которых Ставка намеревалась командировать для руководства и координации своих военных усилий в Петрограде, по большей части до него не добрались: их отправкой занялись в последнюю минуту, а вскоре железнодорожное сообщение между Ставкой и столицей было прервано…
Новым Верховным главнокомандующим становился сам Керенский. В его собственной версии на этом настоял генерал Алексеев: «Утром 30 августа мы вместе с Вырубовым посетили генерала Алексеева на его квартире. Мы были намерены убедить его выполнить свой долг и арестовать генерала Корнилова и его сообщников, а также принять на себя Верховное командование. Наш приход вызвал у генерала бурную вспышку эмоций… Выждав самую малость, я ровным голосом произнес:
— А как быть с Россией? Мы должны спасти страну.
Поколебавшись, он едва слышно сказал:
— Я в Вашем распоряжении. Я принимаю должность начальника штаба под Вашим командованием.
В растерянности я не знал, что ответить, тут Вырубов прошептал мне на ухо:
— Соглашайтесь.
Так я стал Верховным главнокомандующим»[2200].
Керенский, вероятно, подзабыл, но назначение его Верховным главнокомандующим состоялось 29 августа. После чего Керенский предложил Алексееву занять должность начальника его штаба. Алексеев расскажет, что он «принял должность начальника штаба Керенского для того, чтобы предотвратить «распад Верховного управления». Кроме того, он считал, что своим влиянием он облегчит судьбу участников Корниловского выступления. Последним же в это время уже угрожала серьезная опасность»[2201].
Керенскому в тот момент от Алексеева был нужен авторитет генерала, который помог бы ему остановить наступление генерала Крымова и подчинить себе Ставку. «Алексеев написал Крымову записку о том, что в Петрограде все спокойно, что никакого выступления большевиков нет, и просил его остановить войска и самому немедленно прибыть в Петроград. Генерал Крымов отдал приказ корпусу вперед не продвигаться и поехал в Петроград»[2202]. По другой версии, утром 30 августа к Крымову явился хорошо ему знакомый полковник Генштаба Самарин и передал просьбу Керенского во имя спасения России приехать в Петроград, гарантируя честным словом его безопасность. И Крымов, явно нарушая приказ Корнилова и фактически предавая его, сел в автомобиль и поехал. Очевидно, ему уже стал понятен провал операции.
Около полудня 31 августа в кабинет Керенского, как он вспоминал, «вошли генерал Крымов, начальник его штаба генерал Дидерих и полковник Самарин. Кроме меня, в кабинете присутствовали товарищ военного министра генерал Якубович и генеральный прокурор флота Шабловский…
— Генерал, в каком качестве Вы находились в Луге?
— В качестве командующего специальной Петроградской армией.
Генерал Крымов… принялся излагать мне официальную версию переброски 3-го корпуса к Луге. Все это преподносилось в свете полнейшей лояльности Временному правительству: войска перебрасывались по вызову военного министра, в распоряжение Временного правительства.
— Впрочем, — продолжал генерал Крымов, резко переходя на решительный тон, — впрочем, вот мой приказ.
И протянул вчетверо сложенный листок бумаги. Я начал читать. Это был приказ генерала Крымова № 128, датированный 10 сентября (28 августа). Я сразу отдал листок в руки Шабловскому, которому было поручено юридическое расследование дела о мятеже генерала Корнилова»[2203].
От честного слова Керенского ни осталось и следа. Из Зимнего дворца Крымов «проехал в помещение кабинета военного министра на Захарьевскую, 19, где, пройдя в комнату, занимаемую шт. — ротм. Журавским, он, поздоровавшись с последним, вынул из кармана браунинг и выстрелил в область сердца»[2204]. Естественно возник слух: «Крымов был убит в здании Военного министерства. Этот слух упорно жил в офицерской среде и содействовал усилению враждебного недоверия этой среды к Керенскому и его партии»[2205].
Но что делать со Ставкой, в которой по-прежнему верховодил Корнилов? «Керенский, как нам сообщили из Петрограда, был очень воинственно настроен и склонялся к вооруженной карательной экспедиции, — свидетельствовал Лукомский. — Но затем, после настойчивых заявлений со стороны представителей различных общественных организаций и политических групп, согласился попросить генерала Алексеева взять на себя задачу уговорить генерала Корнилова сдать ему, генералу Алексееву, назначаемому в Ставку начальником штаба Верховного главнокомандующего… Поздно вечером 31 августа мне доложили, что меня из Витебска вызывает к прямому проводу генерал Алексеев. Генерал Алексеев сообщил о характере своей миссии и прибавил, что он может продолжать путь в Могилев лишь при условии, если ему я, от имени генерала Корнилова, поручусь, что он никаких неприятностей в Ставке не будет иметь и что ему будет обещано, что генерал Корнилов и я как начальник штаба сдадим ему свои должности, подчинимся его решению».
Корнилов, выслушав Лукомского, попросил собрать старших чинов штаба и ближайших соратников. «У большинства настроение было боевое: многие считали недопустимым подчиниться Временному правительству после всего того, что произошло; что касается ожидаемого карательного отряд, то высказывались в том смысле, что при наличии в Могилеве верных частей этот отряд просто будет уничтожен». Лукомский категорически выступил против дальнейшего сопротивления: после первого карательного отряда будет прислан новый. Корнилов взял час на раздумья. «Когда я к нему вновь пришел, он мне сказал:
— Вы правы, дальнейшее сопротивление было бы и глупо, и преступно»[2206].
Действительно, после самоубийства Крымова его войско распадалось. «Штабные команды никого не признавали и не слушались. Начальник штаба, генерал-майор Солнышкин, слабый, безвольный человек, притом алкоголик, в решительные минуты безнадежно напивавшийся, не мог подобрать штаба. Начальник Уссурийской конной дивизии генерал-майор Губин был совершенно растерян. Почва ушла у него из-под ног, и он не знал, что делать»[2207].
Алексеев прибыл в Ставку 1 сентября. Сначала он прошел к Корнилову, а затем — к Лукомскому. «Он мне сказал, что согласился принять должность начальника штаба… При непременном условии немедленного проведения в жизнь всех требований Корнилова…
— Неужели, Михаил Васильевич, Вы верите Керенскому? Неужели Вы допускаете, что он Вам это говорил искренно? Разве Вы не видите, что теперь у Керенского, пока его самого не свергнули, один только путь — это путь соглашения с Советом… Вас послали сюда, потому что Вы, пожалуй, единственный человек, который мог ликвидировать Ставку без кровопролития»[2208].
В 10 вечера Барановский телеграфирует Вырубову: «Керенский поставил генералу Алексееву срок два ч., каковой истек в 19 часов 10 минут… Верховный главнокомандующий требует, чтобы генерал Корнилов и его соучастники были арестованы немедленно, ибо дальнейшее промедление грозит неисчислимыми бедствиями… Сегодня, сейчас необходимо дать это в газеты, чтобы завтра утром об аресте узнала вся организованная демократия». Ответил Алексеев: «Около 19 с половиной часов Главковерху отправлена мною телеграмма, что войска, находящиеся в Могилеве, верны Временному правительству и подчиняются, безусловно, Главковерху. Около 22 часов вечера генералы Корнилов, Лукомский, Романовский, Плющевский-Плющик арестованы… Около 24 часов прибывает Следственная комиссия, в руки которой будут переданы чины, арестованные уже, и будут арестованы по требованию этой комиссии другие лица, если в этом встретится надобность. С глубоким сожалением вижу, что мои опасения, что мы окончательно попали в настоящее время в цепкие лапы Советов, являются неоспоримым фактом». Барановский сохраняет оптимизм: «Бог даст из цепких лап Советов, в которые пока не попали, мы уйдем»[2209].
Вечером 1 сентября, вспоминал Лукомский, «генерал Алексеев пришел ко мне и сказал, что он получил приказание от Временного правительства немедленно арестовать Корнилова, меня, Романовского и других участников выступления, что он просит меня оставаться на квартире, считаясь арестованным. Через два дня Корнилову и мне было объявлено, что всех арестованных приказано перевести в гостиницу «Метрополь»… «В гостинице «Метрополь» разместили нас довольно сносно… Для расследования нашего дела была назначена Особая Следственная комиссия под председательством главного военного прокурора Шабловского… Внутреннюю охрану нашего арестного помещения нес Текинский конный полк… После первых же допросов, произведенных членами следственной комиссии, выяснилось, что все они относятся к нам в высшей степени благожелательно. От них же мы узнали, что Совет рабочих и солдатских депутатов настаивает на самом срочном производстве следствия и предании нас военно-полевому суду…»[2210]
Итак, что же это было? «Керенский отрицает «провокацию со своей стороны и настаивает на наличии заблаговременно организованного «заговора» со стороны ген. Корнилова. Ген. Корнилов отрицает наличие «заговора» с его стороны и настаивает на «сознательной провокации» Керенского»[2211]. На мой взгляд, была и подготовка заговора Корниловым, и сознательная провокация со стороны Керенского. Два новичка в большой политике, преследуя собственные цели, пусть даже и благородные, совместными усилиями добили то, что оставалось от российской государственности, и расчистили дорогу большевиками. Два центра силы в результате взаимного уничтожения оставили место для третьего.