Троцкий, сразу возглавивший фракцию большевиков в Петросовете, был в восторге: «Мы едва успевали за приливом, — вспоминал он. — Число большевиков в Петроградском Совете росло со дня на день. Мы уже достигали половины»[2226]. Смольный все больше превращался в штаб-квартиру большевиков. Голубые купола Смольного монастыря, окаймленные темным золотом, а рядом — огромный казарменного вида фасад Смольного института с высеченным в камне имперским гербом над главным входом. На некоторых дверях сохранились эмалированные дощечки с надписями: «III класс», «Классная дама». Но над ними уже пришпилены листки с кривыми надписями «Исполком», «Фабрично-заводской комитет», «Фракция эсеров». В Смольный ворвалась улица, всюду следы толп, накурено, наслежено. В комнате № 18 на первом этаже заседала большевистская фракция Совета, вскоре туда переедет и исполнительная комиссия ПК.
Обретя большинство в Совете, большевики все еще не имели представительства в его Президиуме. Предложив эсерам и меньшевикам «коалиционный Президиум» и получив ожидаемый отказ, они спровоцировали их на ошибочный ход. Полагая, что голосование 31 августа была аномалией, прежнее руководство Совета предложило 9 сентября проголосовать за состав Президиума. «Формальным предлогом для столь опасного эксперимента послужило заявление ряда депутатов об отсутствии кворума на заседании 31 августа»[2227].
На заседании, открывшемся 9 сентября в 19.40, Чхеидзе заявляет об официальном сложении полномочий членами Президиума и о его перевыборах. Каменев берет слово и утверждает, что никто вопроса о доверии Президиуму не ставил, а значит, его отставка неправомерна. Речь может идти только о переформатировании Президиума, чтобы обеспечить в нем пропорциональное представительство всех политических течений. Каменева поддерживает Мартов и трудовик Бронзов. Встает Богданов:
— Президиум хочет проверить, действительно ли тактика и программа Совета так радикально изменилась.
О том, что речь шла именно о вотуме доверия прежнему руководству, заговорил и Церетели:
— В предыдущем заседании Совета была принята резолюция, в корне расходящаяся со всей линией большинства и Президиума… Речь идет не о доверии к политической части Президиума, а о том, может ли он оставаться политическим знаменосцем Совета. Если нет, Президиум должен уйти[2228].
Троцкий, впервые появившийся в Совете после освобождения из тюрьмы… потребовал перед голосованием разъяснения: входит ли по-прежнему в Президиум Керенский? «Дав после минутного колебания утвердительный ответ, Президиум, и без того отягощенный грехами, сам привесил к своим ногам тяжелое ядро.
— Мы были глубоко убеждены, — заявил Троцкий, — что Керенский в составе Президиума состоять не может. Мы заблуждались. Сейчас между Даном и Чхеидзе сидит призрак Керенского. Когда вам предлагают одобрить политическую линию Президиума, не забывайте, что вам предлагают тем самым одобрить политику Керенского.
«Заседание проходило при предельном напряжении… Решено голосовать путем выхода в двери… Рабочие и солдаты тянутся и тянутся к дверям. Сдержанный гул голосов, короткие вспышки споров. С одной стороны прорывается голос: «корниловцы», с другой: «июльские герои». Процедура длится около часа. Колеблются чаши невидимых весов. Президиум в едва сдерживаемом волнении. Наконец подсчитан и возвещен результат: за Президиум и коалицию — 414 голосов, против — 519, воздержалось — 67! Новое большинство бурно, восторженно, неистово рукоплещет… Не успев оправиться от удара, низложенные вожди с вытянутыми лицами сходят с эстрады. Церетели не может удержаться от грозного пророчества.
— Мы сходим с этой трибуны, — кричит он, полуобернувшись на ходу, — в сознании, что мы полгода держали высоко и достойно знамя революции. Теперь это знамя перешло в ваши руки. Мы можем только выразить пожелание, чтобы вы так же продержали его хотя бы половину этого срока!»[2229]
Весь состав Президиума во главе с Чхеидзе покинул трибуну. За этим последовало заседание солдатской секции Петросовета, куда впервые пришли Верховский и Полковников. «В заседании обсуждался вопрос о распределении полков петроградского гарнизона в связи с июльскими событиями. Выступавшие ораторы отметили необходимость восстановления расформированных частей, ибо эти полки в июльские дни пали жертвой тяжелого недоразумения, а в действительности были верными стражами русской революции»[2230].
Возглавив Петросовет, большевики вступали в права наследства, уже изрядно разворованного. «Центральный исполнительный комитет заблаговременно отнял у Петроградского Совета обе созданные им газеты, все отделы управления, все денежные и технические средства, включая пишущие машинки и чернильницы. Многочисленные автомобили, поступившие с февральских дней в распоряжение Совета, оказались все до одного переведены в распоряжение соглашательского Олимпа. У новых руководителей не было ни кассы, ни газеты, ни канцелярского аппарата, ни средств передвижения, ни ручек, ни карандашей. Ничего, кроме голых стен и — пламенного доверия рабочих и солдат. Этого оказалось вполне достаточно»[2231].
Выступая против коалиции с буржуазией, руководящие большевики в Петрограде не собирались отказываться от коалиции с эсерами и меньшевиками. Зиновьев писал 12 сентября: «Мы, которых так хулят за «твердокаменность», непримиримость, неуступчивость и неуживчивость, мы отнюдь не потребовали себе всех мест, как это делали эсеры и меньшевики даже тогда, когда их большинство было уже более чем сомнительным. Нет, мы предложили компромисс, мы предложили честную коалицию меньшинству, мы выдвинули план создания Президиума на основе пропорционального представительства… И такую политику наша партия, по моему мнению, должна продолжать и дальше»[2232]. За «честную коалицию» с эсерами и меньшевиками и коалиционный Президиум Петросовета высказывался и Троцкий[2233]. Ленин сочтет такое поведение ошибочным: надо было, полагал он, взять все места в Президиуме.
Вместе со сменой руководства Петроградский Совет изменил и внешний облик. «Соглашательские вожди совсем исчезли с горизонта, окопавшись в Исполнительном комитете; их заменили в Совете звезды второй и третьей величины. Вместе с Церетели, Черновым, Авксентьевым, Скобелевым перестали показываться друзья и почитатели демократических министров, радикальные офицеры и дамы, полусоциалистические писатели, образованные и именитые люди. Совет стал однороднее, серее, сумрачнее, серьезнее»[2234].
Корниловские и посткорниловские дни стали моментом истины для меньшевиков и эсеров. Поляризация внутри партий резко нарастала, размывая те правосоциалистические силы, которые составляли опору Керенского. Полевение меньшевиков было различимо еще на их упоминавшемся объединительном съезде, завершившимся 26 августа. На нем, по данным мандатной комиссии (похоже, завышенным), было представлено 272 организации, объединявшие 250 тысяч членов партии. Это был пик влияния меньшевиков — в тот момент партии правящей. Расхождения были серьезными. Предложенная Церетели резолюция — за коалицию — была поддержана 117-ю голосами против 79-ти. Оборонческая позиция, озвученная Либером, собрала 95 голосов против 44-х и 14 воздержавшихся. В ЦК РСДРП (объединенной) — как партия меньшевиков стала величаться после августовского съезда — были избраны 17 оборонцев и 8 интернационалистов. Но это был съезд скорее разъединения, чем объединения. По окончании съезда было создано Центральное бюро меньшевиков-интернационалистов под председательством Мартова, которое стало издавать «Искру». 12 делегатов под руководством Ларина (его дочь станет женой Бухарина) протестовали против антибольшевистского настроения партии[2235].
Картина, которую рисовал Суханов, была еще более печальной для меньшевиков: «Рабочие районы, особенно Васильевский остров, уже давно настаивали на окончательном и формальном расколе с официальным меньшевизмом. Все лето дело тянулось и, можно сказать, саботировалось усилиями старых и влиятельных меньшевиков, близких Мартову. Но сейчас фирма Церетели стала окончательно невыносимой для многих петербургских лидеров и для солидных рабочих кадров в районах. Начался массовый уход из организации… Кризис меньшевизма начался по всей линии и развивался быстро»[2236].
В конце сентября «Новая Жизнь» не скрывала разочарования: «Кто знаком с положением дел петроградской крупнейшей организации меньшевиков, еще недавно насчитывавшей около 10 тыс. членов, тот знает, что она перестала фактически существовать. Районные собрания происходят при ничтожном количестве 20–25 человек, членские взносы не поступают. Тираж «Рабочей газеты» катастрофически падает. Последняя общегородская партийная конференция не могла собраться из-за отсутствия кворума»[2237].
В партии социалистов-революционеров стремительно набирали вес левые эсеры, которые организационно оформились еще в июле, выступив в «Земле и воле» с декларацией от имени Организационного бюро левого крыла партии за подписями Камкова, Андрея Лукича Колегаева и Владимира Александровича Алгасова. Там говорилось, что руководство эсеров «отталкивает от партии наиболее сознательную часть трудовых масс, донельзя затрудняет партийную работу в войсках, на заводах и в революционной деревне». В ответ на это ЦК партии объявил подписавших заявление вне партии. Раскол удалось предотвратить благодаря энергичному вмешательству петроградской организации, настоявшей на своей V конференции на необходимости сохранения единства