диной, а вместе с тем утративший свое моральное чутье»[2385].
Региональные сводки напоминали фронтовые. «Саратов. 25 сентября. Ввиду аграрных беспорядков в Сердобском уезде двинуты войска. Губернский комиссар в воззвании взывает к чувству гражданственности, указывая, что неизбежно применение воинской силы»[2386]. «Житомир. 29 сентября. Губернским комиссаром получен ряд сообщений о начавшихся в губернии беспорядках. Уничтожаются леса и посевы. Для успокоения посланы войска»[2387]. Начальник одной дивизии, дислоцированной в Подольской губернии для наведения порядка, докладывал: «Теперь нет сил дольше бороться с народом, у которого нет ни совести, ни стыда. Проходящие воинские части сметают все, уничтожают посевы, скот, птицу, разбивают казенные склады спирта, напиваются, поджигают дома, громят не только помещичьи, но и крестьянские имения… В каждом селе развито винокурение, с которым нет возможности бороться, вследствие массы дезертиров. Самая плодородная страна — Подолия — погибает. Скоро останется голая земля»[2388].
В «Русском Слове» можно было прочесть в подборке информации с мест под заголовком «Царь-голод»: «В Калужской губернии давно уже царит голод в полном смысле этого слова. По сведениям, идущим с мест, за отсутствием хлеба население употребляет в пищу растертую в порошок солому, истолченные деревянные «гнилушки» и т. п… На Волге полная анархия. Толпы полуголодных людей из Костромской и Нижегородской губерний с детьми и женщинами двинулись перед закрытием навигации добывать сами себе хлеб путем покупки его на низовых пристанях и на Каме. Наблюдается зрелище, напоминающее первые времена волжских пароходов: под буксиром пароходов идут грузовые баржи, наполненные народом… В Черниговской губернии самым большим бедствием является надвигающийся голод. Приходится прибегать к реквизициям, иначе неизбежны голодные бунты»[2389].
Погромы помещичьих усадеб приняли массовый характер. «Воронеж. 7 октября. В Задонском уезде, в районе села Животинного, крестьянами частично разгромлены имения Черткова и других помещиков. Сожжено более 60 тысяч пудов пшеницы и других хлебов»[2390]. «Пенза. 13 октября. В Наровчатском уезде разгромлено 8 имений. Для ликвидации беспорядков послана кавалерия. В Краснослободском уезде ограблено имение Лебедевой и в Инсарском уезде — имение Андронова»[2391]. Статистика крестьянских волнений показывает снижение, начиная с июля, количества незаконных порубок, потрав и покосов, но зато резкий рост «погромно-захватных правонарушений»: 112 — в июне, 387 — в июле, 440 — в августе, 958 — в сентябре[2392].
Драшусов, еще не разоренный, не скрывал своих чувств: «Сад уже почти обнажился. Далекое холодеющее небо безоблачно синело над тоскливо пригорюнившейся усадьбой. Так не вязалась эта тихая, умиротворяющая грусть несравненной родной осени с хищной, злобной и подленькой суетней тут же кишащей кучки помраченных и жалких людей. Отвратительная и часто бессмысленная жадность обуяла всю эту толпу столь хорошо знакомых и так недавно близких и дружественных людей. Они шныряли по усадьбе, высматривая, вынюхивая и растаскивая все, что ни попадалось под руку… В усадьбе заколачивались ставнями окна дома. Постепенно, гвоздь за гвоздем, забивалась крышка гроба, где хранился весь вековой уклад нашей жизни, и вместе с ним и частица всей ломающейся и гибнущей исторической жизни России… Поздно вечером, под прикрытием непроглядной тьмы, прокрадывались к нам из села некоторые, сохранившиеся еще доброжелатели, преимущественно бабы. Они настойчиво просили нас скорее уехать, так как, по их словам, мы каждую ночь рискуем быть заживо сожженными в нашем доме»[2393].
19 октября глава МВД Никитин писал Верховскому: «Растущее с колоссальной быстротой погромно-аграрное движение в значительной части России, согласно многочисленным сообщениям комиссаров, может быть остановлено ввиду слабой организованности гражданской милиции только при содействии военной силы. Пехотные части, принимающие нередко сами участие в погромах, не могут служить надежной опорой, почему только кавалерийские части оказываются полезными в противодействии погромному движению. Вследствие сего является крайней необходимостью командирование в распоряжение губернских комиссаров эскадронов кавалерии с тем, чтобы последние были расквартированы в пределах губернии на более или менее продолжительный срок»[2394]. Посылали войска, казаков, усмиряли, вводили военное положение, где-то стреляли. За сентябрь-октябрь, как зафиксировали советские историки, было 105 случаев подавления крестьянских выступлений с помощью военной силы[2395].
Совет крестьянских депутатов был возмущен. Быховский писал: «В конце сентября и в начале октября вся Россия уже пылала заревом горящих помещичьих усадеб. А новое коалиционное Временное правительство вместо того, чтобы успокоить крестьянскую массу проведением законов, которых она давно ждала, скорейшим заключением мира и немедленным созывом Учредительного собрания, изыскивало способы, чтобы унять бушевавшую стихию репрессиями»[2396].
Конечно, это также не имело серьезных последствий, как и другие декларации последней коалиции. Это Временное правительство было наиболее бессильным из всех.
Совет Крестьянских депутатов настаивал: «Необходимо отнять у крестьянства поводы подозревать и Временное правительство и местные революционные власти и революционных вождей в «контрреволюции», в нежелании передать землю трудовому крестьянству»[2397]. Чернов бил тревогу: «Медлить нельзя. Ответственность правящих в такой момент слишком велика. Остановите пожар! Не шутите с огнем! Декретируйте немедленно передачу земли в ведение земельных комитетов!»[2398]
Но максимум, чего удалось добиться, — 11 октября министр земледелия Маслов внес на рассмотрение Временного правительства законопроект, который должен был передать землю земельным комитетам и «обеспечить доведение земельного фонда до Учредительного собрания в полной сохранности»[2399]. Проект «Правил об урегулировании земельными комитетами земельных и сельскохозяйственных отношений» будет рассмотрен на последнем заседании Временного правительства 24 октября. И отклонен.
Правительство теряло опору в церкви. А ведь возможность опереться на нее против большевиков была. Осенью 1917 года РПЦ призывала голосовать на выборах в Учредительное собрание за «православномыслящих» и «церковно настроенных» кандидатов. «Всероссийский церковно-общественный вестник» давал ответ на вопрос о том, что из себя представлял большевизм: «Это смесь интернационалистического яда со старой русской сивухой. Этим ужасным пойлом опаивают русский народ несколько неисправимых изуверов, подкрепляемых кучей германских агентов»[2400].
На фоне идущей вразнос страны церковь жила Собором. Митрополит Евлогий вспоминал: «Русская жизнь в те дни представляла собой море, взбаламученное революционной бурей. Церковная жизнь пришла в расстройство. Облик Собора, по пестроте состава, враждебности течений и настроений, поначалу тревожил, печалил, даже казался жутким… Необъединенность, разброд, недовольство, даже взаимное недоверие — вот вначале состояние Собора. Но — о, чудо Божие! — постепенно все стало меняться… Толпа, тронутая революцией, коснувшаяся ее темной стихии, стала перерождаться в некое гармоничное целое, внешне упрядоченное, а внутренно солидарное»[2401]. 4 октября Поместный Собор обратился к пастве: «Уже не первый раз в нашей истории рушится храмина… государственного бытия, а Родину постигает гибельная смута… Непримиримостью партий и сословным раздором не созидается мощь государства»[2402].
Докладом епископа Астраханского Митрофана 11 октября на Соборе началось обсуждение главного вопроса — о восстановлении патриаршества. И против этого выступили как раз проводники правительственной обновленческой линии, которые доказывали, что учреждение патриаршества скует соборное начало. «Соборность не уживается с единовластием, единовластие несовместимо с соборностью»[2403], — настаивал профессор Титлинов. Но в целом радикально антипатриаршая партия не превышала на Соборе 60 человек[2404].
Одновременно фокус внимания Собора сосредоточился на вопросах преподавания Закона Божьего и судьбы церковно-приходских школ. По докладу архиепископа Тамбовского Кирилла было принято решение добиваться немедленной отмены решения министерства народного просвещения от 20 июня и просить «все церковно-приходские школы и школы грамоты передать в ведение православных приходов». Делегация во главе с Кириллом направилась в Петроград для переговоров с Временным правительством, которому поддержка РПЦ в тот момент тоже была не лишней. 11 октября делегацию принял Карташев, который сказал, что «церковно-приходская школа — детище старого режима и не может служить новому государственному строю». Уважая гражданские свободы, власть не станет запрещать открытие церковных школ на средства приходов, но это будут единичные случаи.