В этот же день состоялась беседа иерархов с Керенским. Министр-председатель объяснил, что у Церкви отбираются лишь те школьные помещения, на постройку которых затрачены казенные средства, остальные государство берет в аренду на два года. Новый государственный строй, заявил он, должен быть внеконфессиональным, и потому закон от 20 июня отмене не подлежит. Отчитываясь перед Собором о поездке в Петроград, член делегации Н. Д. Кузнецов поведал, что беседа оставила у него тяжелое впечатление: «Нить, связующая государство с Церковью в их заботах о христианском просвещении народа, теперь уже порвалась. Мне до боли стало жаль народа, который будет воспитываться теперь в государственных школах вне необходимой для него связи с христианским началом жизни»[2405]. Настроение Собора менялось на откровенно антиправительственное. «По отношению к Временному правительству церковные иерархи сохраняли недружелюбный нейтралитет, который перерос в открытую враждебность к тому моменту, когда правительство пало»[2406], — справедливо замечал Ричард Пайпс.
Потеряло Временное правительство симпатии и старообрядцев, которые стояли на государственнической позиции и были вовсе чужды идей социализма. Отказав в поддержке правительству, на выборах в Учредительное собрание старообрядцы поддержат правых — кадетов и бывших октябристов[2407].
Вразнос пошла страна. Националистические силы в различных регионах нашли надежных союзников в лице большевиков, всячески поддерживавших автономистские настроения под флагом реализации права наций на самоопределение.
Польша уже жила своим будущим. Польские солдаты охраняли Корнилова и иностранные посольства в Петрограде. Но они оказались совершенно бесполезны для целей войны, поскольку категорически не собирались выступать на фронт, а берегли себя для предстоящей мирной конференции, дабы продемонстрировать, что у новой Польши есть своя армия. К октябрю части 1-го польского корпуса, насчитывавшие 29 тысяч человек, дислоцировались в районе Орша — Смоленск — Жлобин — Гомель, запасной полк стоял в Белгороде[2408]. Одновременно создавались польские части на территории Франции под командованием генерала Галлера. В Париже работал Польский национальный комитет под председательством Дмовского, координировавший усилия эмигрантских организаций Франции, Великобритании и США[2409]. 5 сентября французское правительство направило Национальному комитету послание с поддержкой притязаний Польши на ее «восстановление в границах 1772 года с предоставлением ей выхода к Балтийскому морю». Заметим, это была формула, при которой к Польше должны были отойти районы России с исконным украинским и белорусским населением[2410].
Та часть Польши, что была оккупирована немцами, была уже окончательно отрезанным ломтем. Власть формально принадлежала там марионеточному Временному государственному совету. Пилсудский вышел из его состава, был арестован и увезен в военную крепость Магдебурга. «В политическом смысле такая развязка была для него огромным благодеянием… В глазах польской общественности он из союзника Австрии и Германии превратился в жертву их преследований. Становился даже символом борьбы с оккупантами»[2411]. Польша обретала лидера. Ну а формально верховной властью в Королевстве Польском стал назначенный немцами и австрийцами марионеточный Регентский совет (Рада Регенцыйна), наделенный правом формировать правительство[2412].
Финляндия, провозгласив автономию, требовала вывода русских войск со своей территории. Вновь назначенный генерал-губернатором Финляндии Некрасов угрожал применить силу, если Сейм попробует собраться вновь[2413]. Но на 15 сентября финские социал-демократы разослали всем политическим фракциям Сейма повестки его заседания. Некрасов спешно выехал в Гельсингфорс и понял, что разогнать Сейм он уже не в состоянии: городской Совет и Центробалт отказали в предоставлении войск.
Антонов-Овсеенко напишет: «Вместе с левыми эсерами мы взяли в руки Областной комитет Финляндии и на деле установили в ней власть Советов. Временное правительство запретило финляндцам созыв Сейма. Мы разрешили Сейму собраться, взяв на себя его охрану»[2414].
Керенский прочел на Демократическом совещании телеграмму, что «революционные силы не позволят никому, в особенности Временному правительству, помешать явочному открытию Сейма». Спешно посланные делегаты ВЦИК не были допущены для переговоров на суда. Некрасову пришлось ограничиться символическим приказом «наложить печати на двери Сейма, дабы всем ясна была незаконность назначенного на 15 сентября собрания». Тальман Сейма Маннер в сопровождении 80 депутатов, в основном, социалистов (40 % от списочного состава), снял печати, открыл двери и объявил заседание открытым. За 20 минут был рассмотрен в трех чтениях и принят закон о верховных правах Финляндии. Временное правительство ответило актом, направленным в судебный департамент Сената для судебного преследования нарушителей общественного порядка.
На 18 сентября в Финляндии были назначены выборы в Сейм, которые при очень высокой явке дали перевес «буржуазным» партиям, призывавшим действовать конституционными методами. После этого Временное правительство разрешило Сейму собраться законно 19 октября[2415]. «До открытого восстания дело не дошло: благоразумная часть населения, если не из побуждений лояльности, то учитывая последствия междоусобной борьбы, в особенности те методы действий, которых можно было ожидать от распущенной солдатской и матросской вольницы, удержала край в известных границах»[2416].
При этом правительство 20 сентября отдало приказ Черемисову вывести из Финляндии разложившиеся части, заменив их на казачьи. Не тут-то было. Областной комитет армии, флота и рабочих Финляндии постановил организовать на пограничной станции Белосток пункт контроля за передвижением транспорта и просто не выпускал из Финляндии войска. Керенский приказал Черемисову 4 октября «принять решительные меры к ликвидации преступной деятельности Финляндского областного комитета и к полному водворению порядка среди войск, находящихся на территории Финляндии»[2417]. С тем же успехом.
Вполне себе буржуазная газета «Хувудстатсбладет» писала: «Россия находится в настоящее время в состоянии разложения и распадения и корчится в непрерывных конвульсиях революции. Русский народ одержим анархической разнузданностью и самоуничтожением, и не должны ли мы при таких условиях стремиться к тому, чтобы по возможности отделиться от этого хаоса, дабы самим не быть вовлеченными в гибель?»[2418]
На Украине процесс обретения самостоятельности, как отмечал Милюков, «шел более бурно как ввиду темперамента населения, так и ввиду отсутствия «непрерывности» права, ввиду полной невозможности опираться на правовую традицию, доказываемую практикой учреждений и основными актами государственного права»[2419]. Большевизация вполне органично сочеталась с украинизацией. Еще 9 августа в Центральную Раду вступили большевики, выпустившие по этому поводу специальную декларацию: «Не путем национального единения с буржуазией, а путем классовой борьбы, не путем национального союза, а путем интернационального братства пролетариев смогут трудящиеся добиться своего освобождения… Мы будем самым решительным образом бороться против великорусского империализма, который проявляется в лице контрреволюционного правительства»[2420]. Впрочем, темпы большевизации Украины отставали и от скорости и национализации, и большевизации в других частях страны. К октябрю большевистские организации на Украине насчитывали 42 тысячи человек, из них 22 тысячи — в Екатеринославской губернии, которая включала в себя и Донбасс[2421]. Даже в таких промышленных центрах, как Харьков, Екатеринослав, Одесса и Николаев, большевики не имели большинства в Советах.
Между тем, помимо установления налогов в собственную казну, Центральная рада занялась сносом памятников русским царям, на месте которых планировалось воздвигать монументы Мазепе, Грушевскому и другим национальным героям. Делопроизводство переводилось на украинский язык, что создавало большие проблемы для чиновников. Генеральный секретариат Рады во главе с Винниченко приступил к массовому увольнению с госслужбы лиц «неправильной национальности». «Для идеологической работы в губернии и уезды направлялись украинские комиссары и инструкторы-агитаторы»[2422].
С 8 по 14 сентября в Киеве в торжественной обстановке прошел Съезд народов России. Из основных национальностей не приехали только поляки и финны, уже считавшие себя независимыми. В итоге на Съезд прибыли около 100 делегатов (из них голоса 86 были признаны действительными) от эстонцев, латышей, литовцев, евреев, белорусов, украинцев, молдаван, грузин, крымских татар, закавказских тюрков, бурят, киргизов, также представители ряда мусульманских военных комитетов. Армяне, якуты, башкиры, калмыки, горцы Кавказа и Дагестана прислали приветствия и заранее присоединились к любым решениям съезда. Были и представители Союза казачьих войск. «Само собой разумеется, что представлены были лишь определенные политические течения среди всех этих народностей, и представлены зачастую довольно случайно, — писал Милюков. — Характерно, что правительство, или, лучше сказать, Керенский (это было при «Директории»), отнесся к Съезду положительно и послал на него своего делегата, М. А. Славинского, тогда еще умеренного украинца и сотрудника «Вестника Европы». Участники Съезда дружно выступили за преобразование России в демократическую федеративную республику, продекларировали право каждого народа на «национальную автономию» и на созыв «национального Учредительного собрания», ответственного за создание «органа национальной автономии»