идет своим чередом, а во многих местах власть фактически захвачена комитетами с определенно большевистскими тенденциями».
Постоянно вспыхивали межнациональные конфликты. «Особенно плохо между терскими казаками и ингушами, главным образом из-за земель, отобранных у ингушей в пользу казаков при покорении Кавказа. Картина борьбы между ними получается такая: обыкновенно в воскресенье казаки, подвыпив, совместно с артиллеристами русских частей, расформированных в их станицах, выкатывают пушку и начинают угощать шрапнелью ингушские аулы, а затем мирно заваливаются спать. В понедельник ингуши производят мобилизацию и переходят в энергичную контратаку на казаков, вторник идет война, а в среду заключается перемирие, и прикатывают во Владикавказ депутации обеих сторон, каждая к своему правительству, с горькими жалобами на противную сторону. В четверг происходят дипломатические переговоры, в пятницу заключают мир, в субботу депутаты разъезжаются после торжественных клятв в вечной дружбе, а в воскресенье вся история начинается сначала»[2434].
В Закавказье ситуация была не менее запутанной. ЦК Армянского военного Союза 12 сентября сообщал: «Союз наш ныне является широко разветвленной организацией и имеет отделы не только на Кавказе, но и на Западном фронте и в Петрограде». На повестке дня стоял вопрос о создании общей армянской организация, дополняя ее Туркестанским краевым комитетом Армянского Военного Союза»[2435]. К октябрю было создано 6 армянских полков, которые дислоцировались в районе Урмия и Эрзерума. Армянские организации вопрос о самоопределении не ставили. Генерал-квартирмейстер Ставки Дитерихс подтверждал 12 октября, что «выборными представителями армянской национальности было вынесено вполне определенное постановление, в смысле отказа от постановки на очередь вопроса об автономии областей с армянским населением до созыва Учредительного собрания»[2436].
Но выступавший 18 октября в Предпарламенте от имени армянской группы кадет Алексей Карапетович Дживелегов уже заявит:
— Долг русского народа помочь Армении добиться полной автономии. Свободная Армения должна быть образована решением международного конгресса, от которого армяне надеются получить вечный нейтралитет, подобный швейцарскому[2437].
От России уже ничего не ждали. Капитан Левицкий беседовал с армянским священником: «Не тайна для нас, что Россия заболела. Не сегодня-завтра ваши полки уйдут отсюда, а с тем рухнут и наши надежды. Опять нас зальет волна крови, опять над нами нависнет страшный удар мести за любовь и за преданность к вам. Но в отчаяние мы не впадем. Мы привыкли страдать и надеяться, а в предстоящих тяжелых испытаниях нам поможет наша святая вера»[2438].
В Тифлисе Половцов обнаруживает все признаки разложения: «В штабе полное уныние, фронт окончательно разваливается, дезертирство идет не отдельными личностями, а целыми полками и дивизиями, и вся эта масса самовольно демобилизованных хлынула в тыл и творит всякие бесчинства, запружая все без того скудные пути сообщения Кавказского фронта»[2439]. Большевизация шла, в Тифлисе 2–7 октября прошел I краевой съезд большевистских организаций Кавказа, который избрал краевой комитет. Но краевой орган Советов — Тифлисский Совет — оставался в руках меньшевиков. В деревне позиции большевиков были еще слабее. Махарадзе информировал Ленина: «В деревнях за некоторым исключением, партия не смогла еще создать организации, и, таким образом, почти вся крестьянская масса всецело была предоставлена в одно и то же время одурманивающему и растлевающему влиянию меньшевистских демагогов. Крестьянство Грузии в большинстве случаев знало о нас то, что им говорили про нас меньшевики»[2440].
В Баку в середине октября руководство Совета фактически перешло к большевикам: после ухода из его исполкома эсеров и меньшевиков был сформирован Временный исполнительный комитет во главе с Шаумяном. Но одновременно укреплялись и позиции национальных организаций. Половцов по дороге в Баку попадает на «съезд представителей всех мусульманских племен, где нахожу настроение весьма… самостийное, скорее панисламистическое». Генерал приходил к общему выводу о ситуации на Кавказе: «Масса властей, но никто не слушается, а действительная власть всюду быстро переходит в руки большевистских комитетов… Сосредоточиваюсь на довольно трудной, но занимательной задаче — спасении собственной шкуры»[2441].
Центральная Азия долгое время оставалась относительно спокойным местом, что большевики объясняли недостаточно развитым классовым сознанием местного населения и немногочисленностью пролетариата. До осени там существовали объединенные организации РСДРП, включавшие в себя и большевиков, и меньшевиков. Отмечались нечастые факты самовольных захватов дехканами земли, порубок леса. С осени начались попытки рабочих брать под свой контроль предприятия.
Но 11 сентября на проходившем в Ташкенте совещании демократических организаций, где обсуждался продовольственный кризис, большевики предложили брать власть. На следующий день в Александровском парке прошел массовый митинг с участием пролетариев и солдат гарнизона, на котором был организован ревком с участием большевиков, левых эсеров, меньшевиков-интернационалистов и анархистов. 15 сентября был переизбран Исполком Ташкентского Совета, который заявил о переходе в его руки полноты власти[2442]. «Русские Ведомости» 16 сентября писали: «В Ставке получено сообщение, что вся власть в Ташкенте фактически уже перешла к местному Совету солдатских и рабочих депутатов. Командующий войсками генерал Черкесс, избранный прежним составом Совета, отрешен от должности… Командующим войсками округа назначен поручик Перфильев. Распоряжения устраненных начальников не исполняются»[2443].
Туркестанский краевой Совет, где большинство удерживали эсеры и меньшевики, счел за благо переместиться в город Скобелев и оттуда просить Временное правительство о подмоге. Керенский объявил события в Ташкенте контрреволюционным мятежом. Из Казани были направлены войска во главе с полковником Коровиченко, который 24 сентября вступил в Ташкент — уже произведенным в генералы за успех в подавлении восстания. Ташкентский Совет был разогнан[2444]. Петросовет протестовал, приняв 2 октября резолюцию: «Оказать поддержку справедливым требованиям ташкентской революционной демократии и обратиться в ЦИК с указанием на необходимость принять все меры к восстановлению деятельности Ташкентского Совета»[2445].
К осени 1917 года активизировались крымские татары, создавшие в июле партию «Милли-Фирка» (национальная партия), которая имела и свои воинские формирования. Выдвигая лозунг «Крым для крымцев», она ориентировалась на Турцию[2446]. «В Крыму трудящиеся татары заставили съезд крымских мусульман, собравшийся 8 октября в Симферополе, требовать открытия Крымского мусульманского сейма до созыва Учредительного собрания»[2447].
Но в целом можно согласиться с Цаликовым, который в сентябре утверждал: «Можно удивляться той беспримерной лояльности, тому тяготению к русской государственности, которое обнаружило мусульманское население, более чем какое-либо другое инородческое население, подвергшееся издевательствам и насилиям царских опричников. Можно удивляться тому отсутствию центробежных сил на мусульманских окраинах, которые, казалось бы, должны были получить огромное развитие»[2448].
В то же время, Всероссийский мусульманский военный съезд выступил с предложением об «исламизации» армии. Верховский наложил резолюцию: «Дать указания Казанскому округу, что мусульманам разрешено в каждом городе соединяться в один запасной полк. Избрать в действующей армии части с преобладанием мусульман…, приписать эти полки для широкого комплектования мусульманами». К октябрю были сформированы мусульманские полки в Уфе и Оренбурге, создавались — в Казани, Симферополе, Москве, Елисаветполе, Томске. 1-й мусульманский стрелковый корпус формировался на Румынском фронте, несколько дивизий — на других фронтах[2449].
Сталин напишет: «Поскольку «общенациональные» институты на окраинах проявляли тенденцию к государственной самостоятельности, они встречали непреодолимое противодействие со стороны империалистического правительства России. Поскольку же они, утверждая власть национальной буржуазии, оставались глухи к коренным интересам «своих» рабочих и крестьян, они вызывали среди последних ропот и недовольство… Становилось очевидным, что освобождение трудовых масс угнетенных национальностей и уничтожение национального гнета немыслимы без разрыва с империализмом, низвержения «своей» национальной буржуазии и взятия власти самими трудовыми массами»[2450].
Последний бой: Моонзунд
Пресечение корниловского мятежа стало одним из последних гвоздей, забитых в крышку гроба российской армии. «Впечатление, которое произвело на солдатскую массу выступление Верховного главнокомандующего, было убийственное, — свидетельствовал Войтинский. — В два дня были стерты плоды шестимесячной работы армейских организаций и командного состава, был нанесен последний, смертельный удар доверию солдат к офицерам, были разрушены остатки дисциплины, уничтожена сама возможность беспрекословного исполнения боевых приказов, была дана новая пища для подозрительности и злобы темной солдатской массы… Для солдат существенно было то, что генералы сделали попытку обманно повести их против народа, против других солдат… Непоправимо, ужасно было другое: в раскрывшемся заговоре против революции и свободы вместе со Ставкой участвовала часть Временного правительства»