ики даже решатся на выступление в ближайшие дни, то их выступление встретит противодействие населения и гарнизона Петрограда, понимающих, что гражданская война является в настоящее время предательством»[2631].
Шестнадцатого октября план действий ВРК вынесен на пленарное заседание Петросовета. Фракция эсеров заявила, что не будет принимать участие в обсуждении этого вопроса. Меньшевики отказывались быть участниками в «похоронах революции»[2632]. Как невежливо написал о коллегах Антонов-Овсеенко, «против примерно 50 мемекающих. Положение о ВРК одобрено»[2633]. Формальным председателем ВРК большевики выдвинули Лазимира, подкрепив его замами из собственной Военной организации — Подвойским и Антоновым-Овсеенко. В его состав были избраны многие руководители большевиков, включая Троцкого, Сталина, Свердлова, Молотова, Дзержинского. «Всего в Военно-революционный комитет входило 66 человек, из них 14 — левых эсеров, 4 — анархиста, остальные — большевики… Большая, длинная, в несколько окон комната в третьем этаже Смольного. У барьера часовой проверяет пропуска. Говор, толкотня, стук пишущих машинок. В конце комнаты — дверь, ведущая в другую небольшую, с одним окном. В ней заседал Петроградский Военно-революционный комитет»[2634]. Троцкий утверждал, что с созданием ВРК, который фактически возьмет управление гарнизоном в свои руки, судьба Временного правительства была фактически решена на три четверти, если не больше»[2635].
Повстанческие структуры множились, резолюции принимались, дата открытия съезда Советов приближалась, но никаких признаков начала «в.в.» не было. Ленин в сердцах собирает еще одно — на сей раз расширенное — заседание ЦК с той же повесткой, что и 10-го.
Шотман рассказывал: «Организовать такое собрание Я. М. Свердлов поручил мне. Подыскивая подходящее помещение, куда могли бы незаметно собраться человек тридцать и куда могли бы прийти все еще скрывающийся В. И. Ленин, я остановился на помещении районной городской думы в Лесном, недалеко от Муринского проспекта. В этой думе председателем был М. И. Калинин… Когда вопрос о помещении был благополучно решен, я рано утром пошел в ЦК, помещавшийся тогда на Фурштадтской улице, в доме № 19, где и предложил созвать совещание в тот же день вечером…
Около 6 часов вечера мы с Эйно Рахья разошлись недалеко от станции Ланская — он пошел за Владимиром Ильичом, условившись встретиться в 7 вечера на углу Выборгского шоссе и Муринского проспекта. Вечер был темный, шел мелкий дождь, дул сильный, порывистый ветер. Ровно в 7 часов подошли Владимир Ильич и Э. Рахья». Шотман и Рахья несколько раз ходили на разведку: народ собирался крайне медленно. «Прождали мы таким образом около часа, гуляя по пустынным улицам Лесного. Владимир Ильич весьма крепко ругался по поводу неаккуратности ответственных товарищей. Когда, наконец, Э. Рахья, вернувшись с разведки, сообщил, что собралось человек двадцать, мы решили войти в дом».
«Лютеранский пастор» появился в симпатичном деревянном здании Лесновско-Удельнинской районной думы. «Когда Владимир Ильич вошел в комнату, где собрались товарищи, все наперебой бросились пожимать ему руки, некоторые расцеловались с ним, закидывали его вопросами… Владимир Ильич уселся в конце комнаты на табуретке, вынул из кармана исписанные мелким почерком листочки, по привычке поднял руку, чтобы погладить парик, и, спохватившись, улыбнулся»[2636]. Сохранилась только протокольная запись его выступления:
— Если бы партии меньшевиков и эсеров порвали с соглашательством, можно было бы предложить им компромисс. Это предложение было сделано, но ясно было, что данными партиями этот компромисс был отвергнут. Из политического анализа классовой борьбы и в России, и в Европе вытекает необходимость самой решительной, самой активной политики, которая может быть только вооруженным восстанием[2637].
«Речь его, продолжавшаяся около двух часов, была выслушана с величайшим вниманием, затаив дыхание… Много я слышал в течение 20-летнего моего знакомства с Владимиром Ильичом его докладов и речей, но из всех этот доклад был самый лучший»[2638], — считал Шотман. Слово берет Свердлов:
— Рост партии достиг гигантских размеров; можно считать, что теперь она объединяет не менее 400 тысяч.
От имени Петроградского комитета Бокий предостерегает: настроения в районах трудно учесть, настроение бесшабашное, выжидательное, стремления выступить нет, только в Невском районе и Шлиссельбурге настроение круто повернулось в пользу большевиков. Крыленко от Военки:
— Большая часть бюро полагает, что не надо заострять вопроса практически, но меньшинство думает, что можно взять на себя инициативу.
— Общее впечатление, что на улицу никто не рвется, но по призыву Совета все явятся, — мнение Петросовета озвучил Володарский.
От профсоюзов выступил Шмидт:
— Все признают, что вне борьбы за власть нет выхода из положения. Требуют всей власти Советам. Но настроение таково, что активных выступлений ожидать не приходится.
— Выступление не является популярным — слухи об этом вызвали даже панику, — поддакнул Шляпников, представлявший Союз металлистов.
Скрыпник от фабзавкомов:
— Повсюду намечается тяга к практическим результатам, резолюции уже не удовлетворяют.
Зиновьев предлагал принципиально иную линию:
— Если 20-го соберется съезд, мы должны ему предложить не разъезжаться до того момента, пока не соберется Учредительное собрание. Должна быть оборонительно-выжидательная тактика на фоне полной бездеятельности Временного правительства. Наш трезвон за последнее время неправилен даже с точки зрения резолюции ЦК. Ибо зачем нам давать подготовиться?
Следом выступил Каменев, утверждавший, что со времени принятия резолюции от 10 октября ничего не сделано.
— Аппарата восстания у нас нет, у наших врагов этот аппарат гораздо сильнее и, наверное, за эту неделю еще возрос. Этой резолюцией только дана была возможность сорганизоваться правительству. Вся масса, которая теперь с нами, находится на их стороне. Мы их усилили за наш счет. Здесь борются две тактики: тактика заговора и тактика веры в движущие силы русской революции.
В бой с маловерами бросается Свердлов:
— В Питере же сила наша, юнкера не страшны, особенно если мы выступим первыми. Резолюции отменять не приходится, но внести коррективы, что техническая подготовка должна быть энергичнее.
— Все доводы, которые здесь приводились, — только отсрочка, — возражал Каменеву и Зиновьеву Скрыпник. — Гарантии победы нет. Здесь повторяют то, что говорили меньшевики и эсеры, когда мы предлагали брать власть.
Свое веское слово сказал и Сталин:
— День восстания должен быть целесообразен. Только так надо понимать резолюцию. То, что предлагают Каменев и Зиновьев, это объективно приводит к возможности контрреволюции сорганизоваться; мы без конца будем отступать и проиграем всю революцию.
Калинин против оборонительно-выжидательной позиции:
— Ждать, пока нападут, тоже не следует, ибо сам факт наступления дает шансы победе.
— Если вопрос о выступлении ставится как вопрос завтрашнего дня, — возражает Володарский, — то мы должны прямо сказать, что у нас для этого ничего нет.
Дзержинский возражает:
— Заговорщичеством именно и является требование, чтобы к восстанию было все технически подготовлено. Когда будет восстание, тогда будут и технические силы.
— Либо мы сделаем первый шаг, либо этот шаг будет сделан нашими врагами, — говорил Милютин, предостерегая от недооценки сил противника. — Мы выиграли от того, что 3–5 июля не было восстания, и теперь, если не будет, мы не погибнем. Резолюция ЦК должна быть для внутреннего употребления.
Прения продолжались, большинство выступавших — за восстание. Зиновьев не сдается:
— Если восстание ставится как перспектива, то возражать нельзя, но если это приказ на завтра или послезавтра, то это авантюра. Пока не съедутся наши товарищи и мы не посоветуемся, мы не должны начинать восстания.
— Назначение восстания есть авантюризм, — настаивает Каменев. — Мы обязаны разъяснять массам, что в эти три дня на выступление не зовем, но считаем, что восстание неизбежно[2639].
Ленин, рассказывал Иоффе, так разнервничался, что даже сорвал с головы парик и принялся им размахивать[2640]. Помогло. Уже где-то в семь утра Ленин предлагает:
— Резолюцию подтвердить, к подготовке решительно готовиться и предоставить ЦК и Советам решить когда.
Решение гласило: «Собрание вполне приветствует и всецело поддерживает резолюцию ЦК, призывает все организации и всех рабочих и солдат к всесторонней и усиленнейшей подготовке вооруженного восстания, к поддержке создаваемого для этого Центральным Комитетом центра и выражает полную уверенность, что ЦК и Совет своевременно укажут благоприятный момент и целесообразные способы наступления»[2641]. За это решение проголосовали 19 человек, двое — Каменев и Зиновьев — были против, четверо воздержались. Резолюцию Зиновьева — «никакие выступления впредь до совещания с б-ской (не подумайте ничего плохого, «большевистской». — В.Н.) частью съезда Советов — недопустимы» — поддержали шестеро, трое воздержались и 15 были против. Если при таком раскладе сил, когда даже треть большевистского руководства не хотела восстания, переворот все-таки удался, значит действительно в те хмурые осенние дни власть буквально валялась на мостовой.