— Дайте фотографию, что эти сидели!
Керенский продолжает:
— Временное правительство упрекают…
— В бестолковости! — кричит Мартов среди шума и волнения.
Председатель призывает Мартова к порядку»[2764].
— Правительство могут упрекнуть в слабости и чрезвычайном терпении, но, во всяком случае, никто не имеет права сказать, что Временное правительство за все время, пока я стою в его главе, и до этого прибегало к каким-либо мерам воздействия раньше, чем это не грозило непосредственной гибелью государству.
К Керенскому подошел Коновалов и передал записку. Это была копия известного нам документа, который ВРК разослал по войскам: «Предписываю привести полк в полную боевую готовность и ждать дальнейших распоряжений. Всякое промедление и неисполнение приказа будет считаться изменой революции. За председателя Подвойский, секретарь Антонов». Керенский, прочтя документ собранию, констатировал вновь «состояние восстания».
— В действительности это есть попытка поднять чернь против существующего порядка и сорвать Учредительное собрание и раскрыть фронт перед сплоченными полками железного кулака Вильгельма. (Возглас в центре: «Правильно!» Слева шум и возгласы «Довольно!»)… Те группы и партии, которые осмелились поднять руку на свободную волю русского народа, угрожая одновременно с этим раскрыть фронт Германии, подлежат немедленной, решительной и окончательной ликвидации. Я прошу от имени страны, да простит меня Временный Совет республики, — требую, чтобы сегодня же в этом заседании Временное правительство получило от вас ответ, может ли оно исполнить свой долг с уверенностью в поддержке этого высокого собрания[2765].
Бурные аплодисменты справа и в центре, смешки слева и зловещее молчание пустых большевистских скамей. В восприятии Керенского: «Во время моей речи члены Совета Республики не раз, стоя, с особым подъемом, свидетельствовали о своей полной солидарности с Временным правительством в его борьбе с врагами народа. В минуты этого всеобщего национального взрыва только некоторые вожди партий и группировок, тесно связанных с двумя крайними флангами русской общественности, не могли преодолеть в себе жгучей ненависти к правительству Мартовской Революции: они продолжали сидеть, когда все собрание поднималось, как один человек. Эти «непримиримые» были — с.-д. интернационалист Мартов, к.-д. Милюков и два-три корниловских казака»[2766].
Краткое изложение речи Керенского комиссар штаба Петроградского округа сообщил внеочередной телеграммой комиссарам армий, фронтов и военных округов. В телеграмме также были — не соответствовавшие действительности — приписки о том, что позиция главы правительства поддерживается ЦИК, который покидает Смольный «как опорный пункт мятежного Совета», а также о закрытии газет «Рабочий Путь» и «Рабочий и Солдат» за призывы к вооруженному восстанию[2767]. Гиппиус записала: «Сегодня несчастный Керенский выступал в Предпарламенте с речью, где говорил, что все попытки и средства уладить конфликт исчерпаны (а до сих пор все уговаривал!) и что он просит у Совета санкции для решительных мер и вообще поддержки правительства. Нашел у кого просить и когда!»[2768]
Действительно. Дан слушал речь премьера и думал: «Но с чем бóльшим пафосом говорил Керенский, тем более удручающим было впечатление, производимое на нас его речью. Вот уж подлинно можно сказать, — нам было бы смешно, если бы не было так грустно! Грустно и ввиду общего политического положения, грустно и лично за Керенского, который, при всех своих благих намерениях и искренней преданности делу свободы, так очевидно с закрытыми глазами катился в пропасть»[2769]. Суханов подтверждал: «В общем выступление Керенского… было совершенно излишним. С формальной стороны правительство было совершенно правомочно, и его самые «решительные» меры были законны… Керенский выступил просто потому, что ничего другого он не мог сделать. Он выступил, вместо того, чтобы что-нибудь сделать реальное»[2770].
После своей речи, вспоминал Керенский, «уверенный в том, что представители нации до конца сознали всю исключительную тяжесть и ответственность положения, я, не ожидая голосования Совета, вернулся в штаб к прерванной срочной работе, уверенный, что не пройдет и 1½ часа, как я получу сообщение о всех решениях и деловых начинаниях Совета Республики в помощь правительству»[2771]. Не совсем понятно, о каких «деловых начинаниях» в принципе могла идти речь. Однако, считал Милюков, «Совет республики, конечно, мог и должен был оказать правительству нравственную поддержку. В сущности, при данном положении, его поддержка уже немного стоила. Но, если бы Совет оказал правительству поддержку, он, по крайней мере, независимо от хода событий, оправдал бы собственное существование»[2772].
Пока же Керенский возобновил кипучую деятельность. Пресса сообщала: «Около 3 часов дня прибывший на несколько минут в Зимний дворец А. Ф. Керенский распорядился удалить из дворца всех женщин, после чего уехал. Чем вызвано это распоряжение — неизвестно, но оно произвело панику. Зимний дворец опустел. Сам А. Ф. Керенский все время, кроме того, когда он был в Предпарламенте, находился в штабе округа, лично руководя действиями юнкеров и отдавая распоряжения»[2773].
Станкевича министр-председатель встретил «в приподнятом настроении. Он только что вернулся из Совета Республики, где произнес резкую речь против большевиков и был встречен обычными и всеобщими овациями.
— Ну, как вам нравится Петроград? — встретил он меня.
Я выразил недоумение.
— Как, разве вы не знаете, что у нас вооруженное восстание?
Я рассмеялся, так как улицы были совершенно спокойны и ни о каком восстании не было слышно. Он тоже относился несколько иронически к восстанию, хотя и озабоченно. Я сказал, что нужно будет положить конец этим вечным потрясениям в государстве и решительными мерами расправиться с большевизмом… Керенский просил меня отправиться в Совет Республики посмотреть, что там делается, и переговорить с лидерами относительно определенности и решительности резолюции»[2774].
Днем Павловскому, Владимирскому, Константиновскому училищам было предписано прийти «в полной боевой готовности на площадь перед Зимним дворцом. Начальники 3-й Петергофской школы прапорщиков и такой же школы Северного фронта, размещавшейся в Гатчине, получили приказы срочно погрузиться в эшелоны и прибыть в Петроград — со ста патронами на юнкера и продовольствием на три дня. Было также приказано организовать в Царском Селе команды бежавших из плена, раненых и увечных воинов, а также добровольцев[2775]. Приказы выполнены не будут.
Служащие правительственных учреждений уже полтретьего распускаются по домам[2776]. Закрылись многие магазины на Невском и прилегающих улицах, на витрины опустили щиты. Караулы юнкеров установлены вокруг всех важнейших учреждений. Коменданту Зимнего дворца приказывалось направить 30 юнкеров на охрану Главной железнодорожной телеграфной станции на Фонтанке, дом 117, а также заменить караул на городском телеграфе — Почтамтская улица, дом 7. Петроградское телеграфное агентство должны были охранять 100 юнкеров и два броневика, которые присылали коменданты и Мариинского, и Зимнего дворцов. Усиливались посты милиции. На улицах появились наряды юнкеров. У арки Главного штаба, ведущей на Дворцовую площадь, была поставлена усиленная охрана. Впервые с июльских событий по Невскому, Морской и другим центральным улицам стали разъезжать казачьи наряды. Городская милиция тоже была посажена на коней.
Было много слов и угроз. Помощник Главкома Петроградского округа капитан Козьмин, осуждая невыполнение приказов частями гарнизона, предупреждал: «Это ставит Центральный Исполнительный комитет, комиссариат и штаб округа в необходимость обратиться к фронту. Офицеры и солдаты должны знать, что все тяжкие последствия прихода в Петроград новых войск и столкновений падут на головы тех, кто принудил власть и высший орган революционной демократии прибегнуть к этой мере»[2777]. Вновь напомнил о себе Малевский: «Вторично подтверждаю: во имя спасения страны и революции, для предотвращения резни в Петрограде, для предотвращения голода в Петрограде и на фронте, неизбежно последующего за гражданской войной, категорически требую исполнения всеми частями Петрограда и окрестностей приказов и распоряжений только от штаба Петроградского военного округа»[2778].
Первым реальным столкновением сторон и первой пробой сил стала «битва за мосты». После возвращения Керенского из Совета республики штаб округа отдал приказ о разведении мостов через Неву — Николаевского, Троицкого, Литейного — и установлении усиленной охраны на Дворцовом[2779]. Приказ, призванный отрезать рабочие районы от центра, был запоздалым, мосты уже были в поле внимания ВРК. Репортеры «Новой Жизни» зафиксировали: «К 2 часам дня все мосты были заняты юнкерами, и с 3 часов движение через мосты автомобилей, извозчиков, подвод и трамваев было прекращено. Около 4 часов дня мосты начали разводиться. В то же время наряды юнкеров заняли электрическую станцию, вокзалы, правительственные учреждения, и были расставлены пикеты на углах больших улиц. Автомобили и извозчики задерживались пикетами, требовавши