обы ехать на Французскую набережную, где находится английское посольство, проще всего пойти по Морской в итальянское посольство. Посол сказал, что машины у него нет… У американской миссии мы увидели машину». Соболев и Книрш нашли в посольстве поручика в русской форме, «который оказался бароном Рамзай, состоящим при посольстве, и атташе американского посольства — американца, фамилии его не помню». Американец соглашается дать автомобиль, но просит отвезти его к Главнокомандующему. Соболев поехал доставать вторую машину, а «я с бароном Рамзай и с американцем на его автомобиле «Рено» поехал в штаб округа. По приезде в штаб я доложил полковнику Полковникову о прибывших, и он, переговорив с Рамзай и с американцем, спросил их — не желают ли они что-нибудь сказать Керенскому лично. Американец изъявил свое желание, и вместе с Полковниковым они пошли вниз»[2900].
То есть машину посла никто не реквизировал. Она была предоставлена Уайтхаусом по просьбе Книрша и Соболева, причем секретарь посла не мог принять такого решения, не получив одобрения посла. Тот только хотел убедиться, что машина нужна действительно Керенскому, ведь прапорщики могли быть посланниками от кого угодно, вплоть до Военно-революционного комитета.
А Керенский «с самым беззаботным видом сошел вместе со своими спутниками во двор штаба… Я сел, как всегда, на свое место — на правой стороне заднего сиденья, в своем полувоенном костюме, к которому так привыкли и население, и войска»[2901]. Его отбытие зафиксировал юнкер фон Лайминг, который со своим отделением был перед Зимним дворцом: «Нам приказано было аммуничить и выехать с батареей на площадь. Туда же вышли и другие части, находившиеся во дворце… Через короткое время Керенский выехал из дворца на автомобиле, сказал короткую речь, которую я за дальностью не расслышал, и, проехав мимо войсковых частей, куда-то уехал…»[2902].
Было уже 11, когда Керенский выехал на Невский проспект. Он рассказывал, как почти без проблем выбрался из города. «Автомобиль пошел своим обычным городским ходом. В самом начале Морской, у телефонной станции, мы проехали мимо первого большевистского караула. Потом у «Астории», у «Мариинского дворца, — повсюду стояли патрули и отряды красных. Нечего и говорить, что вся улица — и прохожие, и солдаты — сейчас же узнали меня. Военные вытягивались, как будто и правда ничего не случилось. Я отдавал честь, как всегда, немного небрежно и слегка улыбаясь»[2903].
Книрш давал более детальную картину, из которой ясно, что Керенский хотел, чтобы автомобиль посла с флагом шел первым. Но это оказалось невозможным из-за незнания водителем маршрута. Поэтому «Пирс-Арроу» с Керенским помчался первым. «На Вознесенском, по переезде через Екатерининский канал передний автомобиль круто завернул в какой-то переулок, видимо не желая сталкиваться с толпой, шедшей ему навстречу, — показывал Книрш. — Первый автомобиль шел страшно быстро, и бывали даже в городе моменты, когда моя машина отставала от первой на четверть версты. Я видел, что в первом автомобиле сидели Керенский и Козьмин, а с ними еще два офицера — один моряк, подходивший ко мне, другой какой-то поручик. После я узнал, что первого звать Кованько, а второго Виннер и что они оба адъютанты Керенского. Мы миновали Забалканский и выехали на шоссе, ведущее через Пулково в Гатчину»[2904].
Керенскому удалось так легко уехать потому, что за правительством специально не следили. Наблюдение было накануне, как мы знаем, поручено Свердлову, а он и без того разрывался на части. Троцкий добавлял: «Стрелять вообще еще избегали. Может быть, сдерживал и американский флажок»[2905].
В 11 утра государственный контролер Смирнов, вызванный на экстренное заседание правительства, без проблем проезжает через город, не замечая на улицах ничего экстраординарного[2906]. Троцкий не отказал себе в удовольствии поиздеваться: «Министры имели на сей раз все преимущества своей непопулярности: никто ими не интересовался и вряд ли кто узнавал их в пути. Собрались все, кроме Прокоповича, которого случайно арестовали на извозчике, чтобы впрочем, в течение дня освободить»[2907].
Коновалов открыл заседание Временного правительства, рассказав об отъезде премьера, неудачных попытках вызвать казаков и ночных событиях.
— Большевики действуют по плану, и мы, не зная этого плана, и по малочисленности имеющихся в распоряжении правительства военных сил, не можем предупреждать их захваты и оказывать им надлежащий отпор.
Вердеревский рассказал, что из Гельсингфорса вышли три миноносца, команды которых заявили о подчинении «революционному комитету, а моряки Балтийского экипажа намерены захватить штаб округа. Генерал Левицкий доложил о переговорах с Духониным, который оптимистично оценивал возможность защитников Зимнего продержаться до подхода войск с фронта. Тут к Коновалову подошел секретарь и шепнул, что с ним хочет переговорить делегация казаков. Полагаю, они надеялись встретиться с Керенским, но, увы… Коновалов оставил Вердеревского за председателя и вышел к казакам.
Министр земледелия Маслов брал слово несколько раз, чтобы призвать к прекращению разговоров и началу решительных действий. Предлагал немедленно сменить или даже арестовать Полковникова, занять штаб сильным отрядом и вверить командование особо уполномоченному лицу с диктаторскими полномочиями. Идея понравилась, ее стали обсуждать. Малянтович предложил на роль диктатора Кишкина. Никитин возражал, отмечая отсутствие у того «поддержки в широких кругах». Лучше диктатором назначить Багратуни. Но тут и Никитина вызвали из зала: на проводе была Москва. Заседание прервалось[2908].
Коновалов уговаривал делегатов от трех казачьих полков выступить на защиту Зимнего. Те повторяли свои условия, которые ранее выдвигали Керенскому. Коновалов при всем желании выполнить их был не в состоянии. Станкевич вышел на Дворцовую площадь. «Она охранялась юнкерами. Но, прислушиваясь к разговорам, я убедился, что юнкера разъедены обывательскими разговорами и, во всяком случае, не проявляли энтузиазма в выпавшей на их долю задаче защищать Временное правительство»[2909].
Полковник Коренев направился в штаб округа выяснить, что делать с бумагами и архивами Чрезвычайной комиссии. «У входа в помещение штаба округа мы застаем настоящий муравейник. Двери штаба стоят распахнутыми настежь, по лестницам взад и вперед снуют вооруженные и невооруженные юнкера и солдаты… В кабинете два лица: по комнате из угла в угол почти бегает, затянутый во всю боевую амуницию, сухопарый, высокий и весь какой-то серый таинственный незнакомец, — это и есть командующий войсками округа полковник Полковников; за столом, с мирным видом довольного собой и другими человека, в полурасстегнутом кителе сидит, болтая короткими ножками, низенький, полный, с армянским лицом — фактический руководитель всеми действиями против большевиков — начальник штаба округа генерал-майор Багратуни». По утверждению Коренева, они «демонстрировали уверенность в своих силах»[2910].
Обнаружил свое существование еще один центр сопротивления большевизму — созданный по решению Городской думы Комитет общественного спасения. Утром он собирается на первое заседание под председательством Шрейдера. На заседании присутствует пресса, которая фиксирует отсутствие большой активности и энтузиазма: «Представителями ЦИК и Военного министерства сообщено о положении правительства, которое, по данным доклада городского головы, является довольно прочным. Совершенно иную оценку дает член управы Мануильский, прибывший на заседание комитета из Смольного. Полученные им там сведения показывают, что переворот является уже совершившимся фактом и что вся власть перешла к Совету, по приказам которого уже принимаются меры к аресту членов Временного правительства, объявленного низложенным. Заслушав все эти данные, противоречиво характеризующие положение дел, Комитет общественной безопасности признал считать «вопрос о положении Временного правительства открытым»…
Затем постановлено немедленно приступить к сформированию районных комитетов общественной безопасности при участии представителей районных дум, общественных организаций, милиции, войсковых частей и комендатуры. Комитеты эти действуют под руководством председателей районных управ. Связь между комитетами поручается бойскаутам — на случай перерыва телефонного сообщения.
Затем заседание прерывается, и городскому голове поручается составить текст обращения к населению. В возобновленном после перерыва заседании комитет принимает решение приступить к организации гражданской охраны, начальником которой назначен поручик Мазуренко, с полномочиями непосредственных распоряжений по охране населения и городских учреждений»[2911].
Комиссару ВРК Уралову, который незадолго до этого захватил «Русскую Волю», необычайно повезло: «Совершенно неожиданно я очутился не то на заседании ЦК, не то на совещании отдельных членов ЦК — понять был трудно. Произошло это около 8 или 9 часов утра. Вдруг я услышал громкий басистый возглас:
— Владимир Ильич!
Быстро повернувшись на возглас, я увидел следующую картину. В дверях стоял тот, кого называли Владимиром Ильичом. Это был Ленин, а его обнимал и целовал В. Д. Бонч-Бруевич…
— Не узнать, родной! — неслось от Бонча…
Ленин, высвободившись из объятий Бонч-Бруевича (все происходило невероятно быстро), быстрой походкой подошел к стоявшему прямо против двери у окна маленькому канцелярскому столику и, отодвинув старенький венский стул, сел за столик. Нельзя было не заметить, что Владимир Ильич находился в сильно приподнятом настроении. Вслед за Лениным в комнату вошли: Дзержинский, Сталин, Свердлов, Урицкий и другие, всего человек семь или восемь. Вошедшие разместились вокруг Владимира Ильича, кто на подоконнике, кто у окна, кто у столика, один стоял напротив Ильича, опершись коленкой на стул, остальные стояли вокруг стола. В. И. Ленин был в те минуты заметно взволнован, но весь его облик выражал непреклонную решимость»