Ливеровский продолжает вести дневник заседания правительства: «1 час 20 мин. Вердеревский говорит, что он не понимает, для чего это заседание собрано и для чего мы будем дальше заседать. У нас нет никакой реальной силы, а, следовательно, мы бессильны что-либо предпринять»[2942]. Коновалов возражает, надо дождаться помощи. Именно ему принадлежала идея строить перед Зимним баррикаду из запасенных на зиму дров. Очень символичное предложение для правительства великой державы.
Лайминг вспоминал, как был отдан «приказ всем юнкерам носить дрова, сложенные во дворе дворца большими штабелями и длиною больше метра, на фасад дворца, где в короткое время была построена широкая баррикада перед выездом во двор, длиною примерно в сто шагов и высотой немного ниже человеческого роста. Часть пехотных юнкеров осталась спереди дворца за этой дровяной стеной. Через некоторое время снова появился уже настоящий забронированный автомобиль с маленькой пушкой (35 мм?) и обстрелял баррикаду и некоторые окна дворца. Ему ответили пехотные юнкера ружейным и пулеметным огнем, и он очень скоро скрылся. Наступила зловещая тишина на всей площади, не было ни прохожих, ни извозчиков»[2943].
Малянтович: «В огромные окна дворца лил холодный свет серый бессолнечный день. В сухом воздухе отчетливо видны городские дали. Из углового окна виден загроможденный простор вдоль широкой могучей реки. Равнодушные, холодные воды… Притаившаяся тревога застыла в сыром воздухе… В огромной мышеловке бродили, изредка сходясь все вместе или отдельными группами на короткие беседы, обреченные люди, одинокие, всеми оставленные… Вокруг нас была пустота, внутри нас — пустота, и в ней вырастала безразличная решимость равнодушного безразличия… Как мы должны вести себя? Какое распоряжение отдать охраняющим нас частям войска? Этот момент непременно наступит, — когда надо будет дать короткий решительный командный приказ. Какой? Защищаться до последнего человека, до последней капли крови? Во имя чего? Если власть не защищают те, кто ее организовал, нужна ли она? Если же она не нужна, если она изжита, кому и как ее передать и по чьему приказу?»[2944].
Правительство продолжает заседание. Никитин рассказывал о разговоре с московским городским головой Рудневым, который успокоил по поводу отсутствия выступлений в Москве и предложил продержаться 24 часа. Тут узнали о разгоне Предпарламента. Вызвали Багратуни. Кишкин поинтересовался, нет ли возможности освободить Мариинский дворец. Тот ответил, что это сомнительно, сил даже для охраны Зимнего мало и они тают, юнкера 1-й Петергофской школы уже разошлись. Вопрос о назначении диктатора был признан срочным. Вновь всплыла кандидатура Кишкина[2945]. Но почему врач Кишкин, не имевший к военному делу ни малейшего отношения, когда в составе правительства уже был, например, новый военный министр — генерал Маниковский? Но тот просто отказался руководить обороной.
В 14.25 был объявлен перерыв для официального оформления полномочий Кишкина и выработки обращения к населению. На все это потребуются полтора часа. В это время произойдут весьма важные события.
Открытие II съезда Советов было запланировано на два пополудни. И делегаты уже начали заполнять огромный бальный зал (он же — зал пленарных заседаний Петросовета) на втором этаже южного крыла Смольного. Ленин и Троцкий не хотели начинать Съезд, пока держался Зимний. Однако решили все-таки занять депутутов, открыв форум, но в формате не Съезда, а экстренного заседания Петроградского Совета. В 14.35 в президиуме появился Троцкий в черном костюме, как для бала, поверх наброшена солдатская шинель. «Высокий белый зал, освещенный глазированными белыми канделябрами с сотнями электрических лампочек и разделенный двумя рядами массивных колонн. В конце зала — возвышение, по обеим его сторонам — высокие разветвленные канделябры. За возвышением — пустая золоченая рама, из которой вынут потрет императора»[2946]. Троцкий подошел к трибуне:
— От имени Военно-революционного комитета объявляю, что Временного правительства больше не существует. (Аплодисменты.) Отдельные министры подвергнуты аресту. (Браво.) Другие будут арестованы в ближайшие дни или часы. Пока все прошло бескровно. Мы не знаем ни одной жертвы… Власть Временного правительства, возглавлявшаяся Керенским, была мертва и ожидала удара метлы истории, которая должна была ее смести[2947].
Реакцию зала описывал сам Троцкий: «…Воцарилось на несколько секунд напряженное молчание. Потом пришли аплодисменты, но не бурные, а раздумчивые. Зал переживал и выжидал»[2948]. Далее, по газетному отчету, «тов. Троцкий сообщает, что в порядке дня есть доклад Военно-революционного комитета и доклад о задачах власти Советов. Докладчиком по второму вопросу товарищ Ленин. (Несмолкаемые аплодисменты.)
— Да здравствует возвратившийся к нам товарищ Ленин!
Собрание устраивает бурную овацию»[2949].
Суханов попал в Смольный в тот момент, когда Ленин уже начал речь. «На трибуне стоял и горячо говорил незнакомый лысый и бритый человек. Но говорил он странно знакомым хрипловато-зычным голосом, с горловым оттенком и очень характерными акцентами на концах фраз… Ба! Это — Ленин. Он появился в этот день после четырехмесячного пребывания в «подземельях». Ну, стало быть, тут окончательно торжествуют победу»[2950].
— Товарищи! Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, совершилась… Отныне наступает новая полоса в истории России, и данная, третья русская революция должна в своем конечном итоге привести к победе социализма…
Зал внимал, а Молотов сзади смотрел на Ленина. Произнося речь, Ленин приподнял одну ногу — у него была такая привычка. Сколько раз слышал я от деда эту историю: подошва была протерта до дырки. И через нее была видна грязная стелька. Вождь мирового пролетариата сносил купленные в Стокгольме ботинки. Ленин тем временем закончил речь:
— Теперь мы научились работать дружно. Об этом свидетельствует только что происшедшая революция. У нас имеется та сила массовой организации, которая победит все и доведет пролетариат до мировой революции. В России мы сейчас должны заняться постройкой социалистического государства. Да здравствует всемирная социалистическая революция! (Бурные аплодисменты)[2951].
Суханов, наблюдая за настроением собравшихся, «не замечал ни энтузиазма, ни праздничного настроения. Может быть, слишком привыкли к головокружительным событиям. Может быть, устали. Может быть, немножко недоумевали, что из всего этого выйдет, и сомневались, как бы чего не вышло»[2952]. После Ленина опять выступал Троцкий:
— С нашей стороны было бы преступлением не разослать революционных комиссаров по всей стране для осведомления о происшедшем широких народных масс.
— Вы предрешаете волю Всероссийского съезда Советов, — звучит из зала.
Троцкий резко отвечает:
— Воля Всероссийского съезда Советов предрешена тем огромным фактом восстания петроградских рабочих, происшедшего в ночь на сегодня. Теперь нам остается только развивать нашу победу[2953].
«Ну что, товарищ Суханов? — раздался позади меня невысокий женский голос с чуть пришептывающим выговором, — не ожидали Вы, что такой быстрой и легкой будет победа?
Я обернулся. Позади меня стоял незнакомый мужчина с бородой, коротко остриженный, и протягивал мне руку. Основательно всмотревшись, а больше припомнив, кому принадлежит этот довольно приятный контральто, я наконец узнал Зиновьева. Он преобразился радикально.
— Победа? — ответил я ему. — Вы уже празднуете победу? Подождите же хоть немного. Ликвидируйте хоть Керенского, который поехал организовать поход против Петербурга… Да и вообще мы тут с Вами едва ли вполне сойдемся…
Зиновьев молча смотрел на меня с минуту, а потом отошел шага на два в сторону. Ведь он только что высказывался и даже пытался вести кампанию против восстания — из опасения, что оно будет раздавлено. И вдруг дело идет так гладко!
Зиновьев меж тем направился к трибуне:
— Мы находимся сейчас в периоде восстания, — сказал он, — но я считаю, что сомнений в его результате быть не может. Я глубочайше убежден, что громадная часть крестьянства станет на нашу сторону после того, как ознакомится с нашими положениями по земельному вопросу.
«Поздравлял Совет также и Луначарский… Прений по докладу Ленина решили не устраивать. К чему омрачать торжество меньшевистскими речами?»[2954] Володарский зачитал написанную Лениным резолюцию, в которой Петросовет приветствовал «победную революцию пролетариата и гарнизона Петрограда. Совет в особенности подчеркивает ту сплоченность, организацию, дисциплину, то полное единодушие, которое проявили массы в этом на редкость бескровном и на редкость успешном восстании… Совет убежден, что пролетариат западноевропейских стран поможет нам довести дело социализма до полной и прочной победы»[2955].
Джон Рид с коллегами подтянулся в Смольный уже после окончания заседания: «Огромные и пустые, плохо освещенные залы гудели от топота тяжелых сапог, криков и говора… Настроение было решительное. Все лестницы были залиты толпой: тут были рабочие в черных блузах и черных меховых шапках, многие с винтовками через плечо, солдаты в грубых шинелях грязного цвета и в серых меховых папахах. Среди всего этого народа торопились, протискиваясь куда-то, известные многим Луначарский, Каменев… Я остановил Каменева, невысокого человека с быстрыми движениями, живым широким лицом и низко посаженной головой. Он без всяких предисловий перевел мне на французский язык только что принятую резолюцию…»