— Кем остановлены?
— Очевидно, распоряжением Петроградского Совета.
Здесь Багратуни прервал разговор, чтобы встретить парламентеров от ВРК, и отправил беседовать с Черемисовым подполковника Пораделова, который тут же сообщил:
— Настоящее положение наше — безусловный проигрыш. Полковников отстранен, назначен Багратуни, но над ним поставлен Кишкин с особыми полномочиями, что вызвало уход из штаба комиссаров ЦИК.
— Свободен ли штаб округа? — интересуется Главкосев. — И может ли Багратуни сноситься с Керенским?
— Штаб округа свободен, но где в данный момент Керенский, нам не известно, хотя и справлялись о нем.
Черемисов попросил Пораделова связаться с генералом Левицким и узнать у него, что происходит в Зимнем.
— Попробую позвонить, хотя Зимний дворец почти весь выключен из коммутатора.
— Я буду ждать, — заверил Черемисов.
Он ждал. Никаких сообщений не было. В нетерпении Черемисов интересуется: где Пораделов? Ответ дал телеграфист:
— Сейчас найдем, штаб занят войсками Военно-революционной… Прекращаю работу, ухожу, передайте это Главкосеву, покидаем штаб сейчас все[3006].
Черемисов понял, что защищать в Петрограде некого.
В 19.00 генерал Краснов отдал приказ своим частям о выступлении. Войтинский рассказывал, как к нему в комиссариат Северного фронта «то и дело прибывали делегации от казачьих сотен и от пехотных частей, назначенных к отправке в Петроград. Спрашивали, кто вызывает эшелоны и зачем. Получив разъяснения, уходили, обещая, что сотня (или полк) теперь двинется без замедления. Часть казачьих эшелонов была уже погружена в вагоны. Но на пути их вырастали новые и новые препятствия: то нет паровоза, то пропал машинист, то занят железнодорожный путь.
Черемисов всячески тормозил начатую операцию, отговаривал собравшихся к нему офицеров от участия в ней, натравливал против меня солдат, обращавшихся в штаб за разъяснениями: он, главнокомандующий, не знает, мол, зачем отправляются в Петроград эшелоны; это дело комиссара фронта; он, Черемисов, этому во всяком случае не сочувствует, так как не дело фронта вмешиваться в гражданскую войну»[3007].
Мельгунов, пытаясь разобраться в мотивах Черемисова, утверждает: «Настоящим противником для Черемисова всегда оставались, как он выразился, «немцы берлинские». Черемисов, умевший так или иначе ладить с фронтовыми организациями и держать их в пределах все же внешней дисциплины, желал предупредить «братоубийственные распри»[3008].
И тут в Пскове появился Керенский. На квартиру его шурина — генерала-квартирмейстера Барановского — был вызван Черемисов. Дальнейшие события описываются по-разному. Керенский обвиняет Черемисова в измене: «Произошло весьма тяжелое объяснение. Генерал не скрывал, что в его намерения вовсе не входит в чем-нибудь связывать свое будущее с судьбой «обреченного» правительства. Кроме того, он пытался доказать, что в его распоряжении нет никаких войск, которые он бы мог выслать с фронта, и заявил, что не может ручаться за мою личную безопасность в Пскове. Тут же Черемисов сообщил, что он уже отменил свой приказ, ранее данный в соответствии с моим требованием из Петербурга, о посылке войск, в том числе и 3-го конного корпуса»[3009].
Деникин также однозначно считал Черемисова предателем: «Псков (штаб Черемисова) стал явно на сторону большевиков: генерал Черемисов, предав и своего благодетеля Керенского, и Временное правительство, еще 25-го приказал приостановить все перевозки войск к Петрограду, склоняя к этому и главнокомандующего Западным фронтом»[3010]. Однако другие источники указывают на то, что приказ о приостановке отправки войск в столицу был издан Черемисовым после его встречи с Керенским и в результате этой встречи. Настроение Керенского ежеминутно сменялось — от решительности и энтузиазма до растерянности и паники — и он поддавался на уговоры.
Войтинский передает свой разговор с Черемисовым: «Он позвонил ко мне и торжествующим тоном, отчеканивая каждое слово, сообщил:
— Согласно приказу Верховного главнокомандующего я остановил все отправленные к Петрограду эшелоны. Приказ разослан мною по линии.
Я был поражен. Напомнил генералу приказ правительства. Но он ответил насмешливо:
— Правительства уже нет. Пока — я исполняю приказ Верховного главнокомандующего, а в дальнейшем, скорее всего, сам приму на себя Верховное главнокомандование.
Тогда я заявил Черемисову, что слагаю с себя всякую ответственность и больше не считаю себя комиссаром фронта»[3011].
По версии самого Черемисова, в которой ничего не говорится об отмене им приказа об отправке войск, ближе к полуночи он вернулся на квартиру Барановского, чтобы доложить о переговорах с комитетом. После этого Керенский пригласил его в соседнюю комнату и произнес:
— Я решил сдать Верховное командование вам, затем ехать в Петроград и отказаться от должности первого министра. Прошу вас, генерал, сказать мне свое мнение, но только совершенно откровенно, не стесняясь.
Черемисов — в своих воспоминаниях — отказывается от Верховного командования и отговаривает Керенского от резких перемен в момент кризиса.
— Нужно немедленно ехать в Ставку и там сосредоточить надежные полки для движения на Петербург. Сформировать при Ставке другое правительство, иначе вы можете оказаться в той же роли, в какой был Корнилов.
Керенский якобы согласился с этим доводами и намеревался ехать в Могилев. Каково же было удивление Черемисова, когда, проснувшись в 10 утра, он узнал, что Керенский «под Гатчиной дерется с большевиками»[3012].
Итак, если верить Черемисову (почему верить ему можно меньше, чем Керенскому?), в Пскове состоялся уже второй — после Николая II — акт отречения. Керенский сложил с себя звание Верховного главнокомандующего. Впрочем, он еще передумает.
Но есть еще свидетельство Барановского — не в мемуарах, а в состоявшемся менее чем сутки спустя телеграфном разговоре с Духониным: «Я был свидетелем всех разговоров между Главкосевом и Главковерхом по поводу остановки движения корпуса… Приехавший Черемисов поставил совершенно определенно вопрос о невозможности посылки войск и бесполезности таковой, объясняя это тем обстоятельством, что два армейских комитета от таковой посылки уклонились, что, по его мнению, совершенно определенно указывало на истинное настроение окопов… При таких условиях генерал Черемисов, опираясь на мнение армии, а не комитетов только, полагал, что посылка войск с фронта невозможна, так как вызовет развал фронта и возможный уход солдат из окопов. Бесполезной эта посылка войск считалась потому, что в Петрограде, по имеющимся сведениям, Временное правительство было уже арестовано и вся власть, а равно и весь гарнизон были в руках большевиков, почему двинутые туда войска, приходящие с большим опозданием, должны неизбежно, по его мнению, перейти на сторону гарнизона, предварительно разложившись под влиянием агитации этого гарнизона и высланных им агентов. Безнадежная картина, нарисованная Главкосевом с определенным заключением, что при таких условиях, по его мнению, посылка войск будет авантюрой, — он просил приказания остановить движение войск к Петрограду и получил неохотное согласие»[3013]. Итак, Керенский санкционировал приказ об остановке отправки войск после уговоров Черемисова.
Войтинский вспоминал: «В это время — было около 10 час. вечера — со мной прямым проводом соединился Зимний дворец. Говорил помощник начальника политического управления гр. Толстой. Кольцо вокруг Зимнего дворца смыкается. Силы защиты тают. Скоро ли прибудет помощь с фронта? Я ответил, что Черемисов неизвестным мне путем получил от Керенского приказ остановить направляемые в Петроград части. Тем же, по-видимому, путем он получил известие, что правительство более не существует. Толстой уверил меня, что это какое-то недоразумение: Керенский не мог отдать Черемисову приказа об остановке эшелонов, а правительство своей власти никому не сдавало, хотя часы его, если не подойдет помощь с фронта, сосчитаны»[3014].
Память Войтинского не подводила, текст его беседы с Толстым сохранился. Войтинского вновь интересовала, прежде всего, позиция ЦИК, поскольку без его авторитета он не видел возможности сдвинуть с места войска фронта.
— Отношение, вас интересующее, трудно формулировать, так как ЦИК самостоятельно сегодня и вчера не заседает, члены его частью участвуют в съезде, частью поехали к войскам фронта, частью в Городской думе, где складывается Комитет общественного спасения.
Войтинский волнуется — и не без оснований, — как бы назначение Кишкина не вызвало разрыв с ЦИК (что на деле и произошло). И делает вывод:
— Если в Петрограде вы политически изолированы, то никаким усилиями не удастся создать вам поддержку на фронте»[3015].
Толстой ответил, что «ЦИК так же, как и городская Дума, со всей энергией поддерживает правительство. Но все погибнет, если не будет отменено распоряжение Черемисова. Я обещал приложить все усилия к тому, чтобы это распоряжение было отменено». После получения известия о залпе «Авроры» связь с Зимним прервалась[3016].
Ближе к полуночи о приказе об остановке войск узнает в Ставке Духонин, вызвавший на провод начальника штаба Северного фронта генерала Сергея Дмитриевича Лукирского, который сообщил:
— Главкосев, узнав, что я буду говорить с вами, приказал мне передать вам, что он, окончив разговор с Главкозапом, подойдет к аппарату для переговоров с вами. Все распоряжения, посланные сегодня о направлении названных Главковерхом войсковых частей в Петроград, Главкосев сегодня, в 10 ч. вечера отменил. О причине отмены я не знаю… Ныне войсковые части эти задержаны на местах посадки или возвращаются с пути…